к ее неологизмам. Без издевки и, скорее, с пониманием. Она и в детстве всегда со всей серьезностью воспринимала Дашины выкрутасы. Будто догадывалась, что в конечном итоге это принесет желаемый результат. В виде уважения и взаимопонимания. Так и случилось. Даша очень уважала своих родителей.
Она часто задумывалась, как это так получается, что ее мама, всю жизнь проработавшая врачом в одной и той же больнице, так хорошо разбиралась в далекой от нее психологии. Знала, когда похвалить, когда дать надежду, а когда и поругать.
«Это я, наверное, благодаря маме такая умная», – с подколом подумала Даша. Ей вообще нравилось прикалываться по поводу и без. И над собой, и над окружающими. Весело же! А без чувства юмора ей все казалось пресным.
Не все, правда, этот ее юмор понимали. Но это уже были их проблемы.
Одним из них, как это ни прискорбно, и был ее папа.
Отца Даши звали Валерием Ивановичем. Он также, как и мама, всю жизнь проработал на одном месте. В милиции. Теперь-то она полиция, но он вышел на пенсию еще до переименования. В звании подполковника.
Это из-за него она поступила на юридический и все пять лет учебы старалась его не подвести.
Но вот когда пришло время решать, куда пойти работать, струсила. И в полицию не пошла.
Так она и оказалась, не без протекции все того же папы, в престижной и статусной компьютерной компании.
Там в отделе безопасности работал давний приятель отца (он и сейчас там работает), Суриков Геннадий Петрович. Вот с его помощью Дарью и взяли на работу.
А что касается перепалок, о которых так беспокоится мама, то Даша и правда не считает их за что-то серьезное. Папу она любит и не стремится с ним поссориться. Ну а если иногда и случаются недоразумения, так недоразумения они и есть.
– Дашутка, ты? – вдруг громогласно раздалось где-то у нее за спиной. И можно было не сомневаться, кто это.
Отец имел громкий низкий голос и никогда себя не ограничивал. Так и говорил, как природа одарила. Впрочем, никто никогда этому особо и не возмущался, потому что восклицания его были приятны на слух и где-то даже вызывали ассоциации, что все, мол, спокойно, под защитой и под мощным мужским контролем.
– Я, папочка, – уже без счета в который раз засмеялась Даша. – Вы меня с мамой сегодня никак за свою не признаете.
– Да? И почему это? – отозвался отец.
– А все уточняете: я – не я.
– А-а, – протянул папа. – Там к тебе Санек чешет. Часа через два придет.
– Хм, – пуще того рассмеялась Дарья. – Ну и кто из нас после этого больший приколист?
– Я конечно. А что, кто-то сомневается?
– Точно не я, – ответила Даша и оглянулась на дверь. Там, несмотря на пессимистические прогнозы, возник с характерной для себя физиономией – всегда как бы удивленной и как бы вопросительной – друг ее детства Санек. Который сам себя идентифицировал в данном случае как счастливого созерцателя ее взросления. И этим было все сказано.
Ведь они выросли вместе. Здесь, в этом самом поселке, и все друг про друга знали. Все равно как брат с сестрой, а то и еще круче. Родственники-то они тоже разные бывают.
– Привет, – Санек, как всегда запнувшись, шагнул через порог, и только это и успел сказать.
Потому что из кухни вдруг стремглав прибежала Анна Степановна с таким растерянным от недоумения и страха лицом, что он разом заткнулся и встал столбом недвижимо.
– Там… Там… – сотрясаясь всем телом, испуганно все повторяла и повторяла она. Потом снова потрясывалась и снова повторяла.
– Да что там, мама? – застыв в ожидании и чувствуя, как по спине пробегает холодок, взволновалась Дарья.
Папа с Саньком тоже машинально столпились вокруг Даши и как один уставились на Анну Степановну.
Анна Степановна еще какое-то время помешкала, громко дыша и переступая с ноги на ногу, а потом собралась с духом и наконец сообщила:
– Только что передали по телевизору, что твоего начальника, Даша, – она помолчала и с трудом закончила, – …убили.
Даша сей момент без чувств упала в объятия Санька, папа ошалело выпучил глаза, а Анна Степановна, в конец обессилив от напряжения, неровными шагами дошла до кресла и, опустившись в него, закрыла лицо руками…
– Ну вот. Теперь тебя точно обвинят, – шоркая вазу тряпкой на десятый раз, встревоженно причитала Нонна, изо всех сил стараясь выглядеть уверенной.
– Нонна, не истери, – с некоторым раздражением ответил ей Павел и уточнил, – ты же знаешь, я ни в чем не виноват и оснований для паники никаких нет.
– Я-то знаю, – говоря с упором на каждое слово, согласилась Нонна. – Но и коллеги наши тоже знают, какой куш сорвал для своей конторы Клеонов, выиграв тендер на госфинансирование.
– Ну и что? Ну и оторвал. Я-то здесь причем?
– А при том, что ты тоже был соискателем. А теперь доказывай, что ты не верблюд.
Павел походил взад-перед, поиграл желваками и, остановившись возле жены, вдруг совершенно бесстрастно произнес:
– Нонна, а ведь Петр наш друг. И сейчас надо думать не о том, кто его заказал, а о том, что это ужасное горе. И чем мы можем быть полезны в данной ситуации.
– Да кому полезны то? – удивилась Нонна. – Он ведь один был как перст. Ни котенка, ни ребенка… Это нам теперь помощь нужна. Договоры с его конторой вдрыск, тендер ты не выиграл, и финансирование взять неоткуда. Вот так. Ирония судьбы.
– Все так, – возразил Павел. – Но тут надо понять, что главное. Я считаю, важно оставаться людьми.
– Да… – затихорившись, сказала Нонна. – Да разве я против? Но и нас кто поймет?
Паша подошел к жене сзади, слегка приобнял ее за плечи, и так они простояли некоторое время, пока в прихожей комнате не раздались гулкие увесистые шаги. Пришел старший сын из гимназии.
Пришел, как всегда разбросал свои ботинки по периметру, покидал одежду. Ну что ты с него возьмешь?
И Нонна, улыбнувшись, нежно отстранила мужа и покорно пошла навстречу отпрыску.
– Ванька, ты? – на ходу поинтересовалась она.
– А кого еще, кроме меня, охрана просто так пропустит? – огрызнулся отпрыск. У него был переходный возраст, и Нонна делала на это скидку, особо его не доставала.
– Ну, не знаю… Может, Илюшу… – как ни в чем не бывало шутливо отозвалась она.
Ванька, тем не менее и несмотря на неудобства с этим самым возрастом, на вредничании никогда особо не настаивал, да и мать он очень любил, поэтому
