Кейт Мак–Дугал поднялся.
— Мы все вас ждали, О'Флинн…
— А мне–то что за дело?
— Просто мы волновались, не заболели ли вы…
— Вот уж было бы неудивительно, после того как эта чокнутая красноволосая шотландка испортила мне всю ночь!
Наступило неловкое молчание, всегда предвещающее тяжкие потрясения и катастрофы. Сидевшая напротив О'Флинна мисс Мак–Картри, нарочно не глядя на математика, сердито зашипела:
— Очевидно, в Ирландии это новая манера здороваться? Если только вас не воспитывали на конюшне, мистер О'Флинн…
Ирландец сделал вид, будто только что ее заметил.
— Гляди–ка, и вы тут!
Он повернулся к Кейту Мак–Дугалу.
— Какого черта вам понадобилось брать в колледж эту бабу? Клоуном, что ли?
Терпение не входило в число основных добродетелей Иможен. Быстро подхватив тарелку с яичницей, она молниеносно швырнула ее вместе со всем содержимым в физиономию ирландца, который как раз только что успел выпрямиться и поднести вилку к губам. Как хороший математик он должен был бы оценить меткость мисс Мак–Картри, влепившей тарелку точно по центру, но, будучи лицом заинтересованным, никак не мог сохранить объективность. Реакция наступила не сразу. Свидетели необычайного происшествия замерли, не понимая, уж не привиделось ли им все это. Жертве тоже понадобилось время, чтобы сделать один–единственный непреложный вывод: нет, это не кошмарное видение и не галлюцинация — у кого–то и в самом деле хватило наглости швырнуть яичницу с ветчиной в лицо ему, Патрику О'Флинну, одному из самых уважаемых математиков Соединенного Королевства! Тарелка упала на пол и разлетелась вдребезги. Яичный желток золотистыми струйками стекал по лицу О'Флинна, к ресницам на правом глазу прилип кусочек бекона, а густая черная борода, испещренная пятнами и полосами, выглядела более чем живописно. Первой очнулась миссис Мак–Дугал и, стряхнув оцепенение, с пронзительным криком бросилась вытирать лицо математика, но тот ее резко оттолкнул и, вскочив со стула, заорал директору:
— Слушайте, Мак–Дугал, если эта мегера не уберется отсюда к вечеру, я сначала сверну ей шею, а потом пойду собирать чемодан!
Услышав презрительный смех Иможен, историк Дермот Стюарт подумал, что, вероятно, так же горделиво ржал конь Калигулы, когда хозяин, римский император, сделал его консулом. Бледная от страха Флора Притчел взирала на эту сцену вытаращенными глазами. Гордон Бакстер тихо сказал Морин Мак–Фаддн, что у мисс Мак–Картри великолепный бросок. По его мнению, в юности она могла бы достигнуть потрясающих успехов в крикете.
Мак–Дугал все еще не мог опомниться и лишь беззвучно разевал рот. Оуэн Риз заметил, что он похож на утопленника в первые мгновения после того, как ему добрых полчаса делали искусственное дыхание. Наконец директор уцепился за спинку стула, с трудом встал и, с самым мстительным видом ткнув пальцем в сторону Иможен, сипло каркнул:
— Мисс!
Иможен посмотрела на него невинными глазами и с вежливой улыбкой отозвалась:
— Да, мистер Мак–Дугал?
Ее цинизм так потряс директора, что бедняга лишь слабо застонал и, не в силах сказать больше ни слова, снова плюхнулся на стул. Но место мужа немедленно заняла жена.
— Мисс Мак–Картри, мистер О'Флинн — слава Пембертона!
— Очень обидно за колледж, миссис Мак–Дугал!
— Знания этого человека поистине безграничны!
— Как и его хамство! Впрочем, все ирландцы такие… Если хотите знать мое мнение, Господь давно забыл об этом племени… — Немного помолчав, мисс Мак–Картри ледяным тоном продолжала: — …но я, конечно, не думаю, будто в шотландском колледже кто–нибудь посмеет стать на сторону ирландца против шотландки! Учить измене и предательству родины — вовсе не в университетских правилах, насколько мне известно… Миссис Мак–Дугал, вы не дадите мне еще порцию яичницы?.. Моей уже распорядился мистер О'Флинн…
Присутствующие видели, как директор быстро поднес руку к воротничку, словно у него началось удушье, потом выпрямился, несколько раз судорожно взмахнул руками и пулей выскочил из комнаты. Прежде чем броситься следом за мужем, директриса укоризненно бросила Иможен:
— Вы… О!.. Вы…
— Не надо слишком сильно поджаривать яйца, миссис Мак–Дугал!
По общему мнению, если обоих Мак–Дугалов в тот день не сразил апоплексический удар, то лишь потому, что, невзирая на привычку Кейта выпивать по четыре бокала виски в день, а Мойры — рюмку джина перед сном, супруги не страдали гипертонией.
Узнав, что его вызывает Пембертон, Эндрю Копланд сразу вообразил, что с его сыном Дэвидом случилось несчастье, и смертельно испугался. К счастью, директор звонил только для того, чтобы объяснить, какой катастрофой для Пембертона обернулись первые же шаги протеже суперинтенданта. Копланд внимательно выслушал взволнованный рассказ о ночном появлении Иможен и о ее стычках с О'Флинном. Наконец, узнав, как лихо мисс Мак–Картри расправилась с ирландцем, суперинтендант восхищенно заметил:
— С характером женщина, насколько я понимаю, а, мистер Мак–Дугал?
— Несомненно, господин суперинтендант, несомненно, но я не могу отказаться от услуг мистера О'Флинна!
— И что это означает?
— То, что мне придется попросить мисс Мак–Картри оставить мой колледж.
— Вы хозяин у себя в доме, мистер Мак–Дугал, — сухо отозвался полицейский. — Поступайте как сочтете нужным, однако увольнение мисс Мак–Картри меня бы очень огорчило. До свидания.
И, не интересуясь ответом собеседника, Копланд повесил трубку. Кейт в полной растерянности подумал, что, кажется, угодил ненароком в осиное гнездо. Либо он выставит за дверь Иможен и навлечет на себя гнев суперинтенданта, либо О'Флинн, краса и гордость Пембертона, уедет в другой колледж. Не зная, куда деваться, в полном отчаянии, он поручил Мойре попробовать уломать ирландца и добиться отсрочки.
По расписанию первую лекцию Иможен предстояло читать во второй половине дня, и все утро у нее оказалось свободным. А в два часа ее ждали ученицы «второго года». Дожевав завтрак в полном молчании, она вернулась в парк и около часу с удовольствием провела на той самой скамейке, где ночью встречались Элисон и Джерри. Для первого выхода шотландка нарядилась в странное, несколько напоминающее монашескую рясу одеяние. Наконец, слегка продрогнув от утренней сырости, мисс Мак–Картри ушла в большую гостиную, служившую в основном библиотекой, устроилась в кресле–качалке спиной к двери и со спокойной совестью задремала. Проснулась она внезапно, чувствуя, что в комнате кто–то есть. Иможен сразу вспомнила об убийстве Фуллертона. Осторожно, так, чтобы кресло не скрипнуло, она повернулась и рискнула выглянуть из–за спинки. За столом сидел ее враг ирландец и что–то писал. Шотландка замерла. От одной мысли, что она оказалась наедине с далеко не дружелюбно настроенным колоссом, становилось не по себе. Однако, прежде чем мисс Мак–Картри успела решить, как ей поступить дальше, в гостиную вошла миссис Мак–Дугал и тут же бросилась к ирландцу.
— Мистер О'Флинн!
Математик вздрогнул.
— Неужели в этом проклятом доме нет ни единого места, где бы мне не мешали?
— Мистер О'Флинн… вы ведь не уедете, правда?
— Это уж решать вашему мужу. Коли оставит чокнутую — уеду я.
Иможен чуть не прыгнула на обидчика, но, вцепившись в кресло, сдержалась.
— Мне ведь, знаете ли, не составит труда найти другое место, — насмешливо заметил ирландец.
Мойра подошла к нему ближе и начала мурлыкать. Мисс Мак–Картри подумала, что она похожа на огромную жирную кошку, после долгих и томительных лет спокойной жизни вдруг взбесившуюся какой–то весной. О'Флинн, по–видимому, удивился не меньше шотландки.
— Что с вами, миссис Мак–Дугал?
— Меня зовут Мойра… Патрик, — проворковала директриса.
Колосс ужасно смутился.
— Я… я не понимаю…
— О, Патрик… пощадите мою стыдливость…
— Вы хотите сказать…
— Да, я люблю вас, Патрик!.. В тот день, когда вы переступили порог этого дома, я почувствовала, что всю жизнь ждала именно вас… Вы настоящий мужчина, сказала я себе, тот, без кого мне и свет не мил… Неужто и теперь, зная мою тайну, у вас хватит жестокости бросить меня одну?
— Слушайте, миссис Мак–Дугал, если вы таким способом пытаетесь удержать меня в колледже, предупреждаю…
— А вы посмотрите мне в глаза, Патрик! Неужели вы ничего не видите? Что говорит мой взгляд?
— Давайте объяснимся раз и навсегда, миссис Мак–Дугал. В последние двадцать пять лет я живу одной математикой, и у меня никогда не было времени подумать о чем–нибудь другом. О человеческом роде я сужу по его способности более или менее быстро понять равенство прямоугольных треугольников. Кстати, я совершенно уверен, что ваш муж не в состоянии доказать теорему Фалеса… Бакстер — что сумма углов прямоугольного треугольника равна двойной величине прямого… А что до вашего нового приобретения, то оно, похоже, не знает и таблицы умножения!
