— И после полового акта он сказал, что ты не девственница?
— Да.
— А ты что?
— Ошибаешься.
На какой-то момент заклинило не только Патрицию, но и Кайтуся, и, похоже, даже судью, который собрался было вознегодовать, да так и застыл. Предметность возникшей после изнасилования дискуссии как обухом поразила присутствующих. Принципиальнейшая позиция Стаси отодвинула сам факт насилия на второй план, сделав главным вопросом эту её чёртову девственность. Возникло ощущение, что ей удалось изменить весь ход судебного следствия. Похоже, и не возникло бы у неё никаких претензий к Климчаку, если бы он не оскорбил её до глубины души своим заявлением, которое лишало Стасю её исключительности, а что ещё хуже, связанных с ним надежд. Чего она стоила без своего сокровища?! Ничего удивительного, что в конце концов она сломалась и расплакалась в том самом подвале.
Судья совсем растерялся, не спросил даже о том, чем романтичное свидание закончилось, и, чтобы отвязаться, передал Стасю в распоряжение сторон.
Господин прокурор класса не показал. Его явно подкосило непослушание жертвы, на которую он столько времени угрохал под лестницей, втолковывая, что плакать надо здесь, перед судом, а не в том дурацком подвале. Подвела его, что и говорить, выбила оружие из рук. Патриция не отказала себе в удовольствии:
— Поздравляю с ученицей, — шепнула она издевательски.
Кайтусь покосился на неё и сухо обратился к пострадавшей:
— Кто был инициатором поездки в Лонцк?
— Климчак, — уверенно ответила Стася.
— Он поехал с Зажицкой?
— Ну да.
— А Зажицкая приходила к вам и говорила об изменении показаний?
Стася заколебалась. Несомненно, девчонки не раз обсуждали эту драматическую тему, и ей сейчас трудно было ответить на такой вопрос. О каком изменении и каких показаний шла речь? На сколько Патриции удалось сориентироваться, это Зажицкая подбивала Стасю выступить против своего любовника, затем Зажицкая в союзе с Гоноратой пытались его обелить, представляя Стасю распутной гетерой. На каком-то этапе следствия Климчак облил грязью бывшую любовницу, а она принялась вешать на него всех собак, чем и продолжает заниматься. Скорее всего, и Гонората пробовала Стасю уломать.
Судья отдохнул и встрял в свойственной ему манере, путая обвинению все карты:
— Разве Гонората не приходила с разговором о показаниях?
Стася поняла:
— Обе они с Павловской приходили, но меня не застали, только в третий раз, у Зажицкой…
— И что?
Ему удалось-таки здорово смутить Стасю.
— Павловская позвала меня к Гонорате. Та ждала во дворе и просила меня отказаться от обвинения…
Ну и что? Судье этого хватило, и дальше он не расспрашивал. Похоже, прокурор потерял дар речи. Такого идиотского допроса ещё поискать!
Адвокат пришёл к выводу, что теперь его очередь, и затронул две проблемы, вполне даже существенные. Бывала ли Стася в гостях у разных друзей и знакомых? Бывала, конечно.
— А водку там пили?
— Когда, к примеру, именины, то пили.
— Значит, вы не первый раз пробовали водку и знаете, какие бывают последствия?
— Ну… Да… Но…
Защитник выдержал осуждающую паузу, а затем как-то так собрался, что судья, который уже в нетерпении открыл было рот, захлопнул его с отчётливо слышным стуком. Защита неожиданно вызвала у старикана интерес:
— Вы знали, что Зажицкая — любовница Климчака?
Вопрос прозвучал строго, но Стася опять упёрлась.
— Нет, не знала.
— Брехня, — шепнула Патриция в брошку не менее упрямо.
— И вам не известно было, что они встречаются, вместе уезжают? Вы ни о чём не догадывались?
— Нет, я ничего такого не заметила.
— И никаких сплетен вы не слышали?
— Нет, не слышала.
Стася окаменела в своём упрямстве, не иначе как сама себя убедила, что ничего не знает.
Защитник тяжело вздохнул:
— А там, в том подвале… Расскажите подробнее, как все происходило. Ведь когда он брюки снимал, вас отпустил?
— Ничего подобного, держал меня.
— Как это? У него же нет третьей руки?
— Зубами, — не преминула подсказать Патриция шёпотом. — Силой воли.
Стася предпочла иное объяснение:
— Одной рукой держал меня, а другой снимал брюки, — стояла она на своём.
— Значит, одна рука у вас была свободна. Почему же вы не защищались, не вырывались?
— Я вырывалась, а он держал за обе руки.
Патриция машинально взглянула на руки обвиняемого. Тот сидел, облокотившись на перегородку и свесив наружу эти самые руки. Можно было легко убедиться, что на лопаты они не походили — нормальные ладони среднестатистического мужчины. Сравнив их со Стасиными, журналистка подумала, что они могли бы носить перчатки одного размера.
Адвокат развивал начатую тему с вполне объяснимым недоверием:
— Он одной своей держал вас за обе руки?
— Ну да.
— И при этом ещё снимал брюки…
Защитник всем своим видом демонстрировал осуждение столь неправдоподобных показаний и сумел добиться недоверчивого перешёптывания в публике. Стася энергично подавила в себе зашевелившееся было смущение, мобилизовав всё своё упорство.
Господин адвокат снова вздохнул:
— А сие вещественное доказательство — эта ваша пуговица, когда была обнаружена? При обыске?
— Каком… — начала Стася, но, спохватившись, быстро поправилась: — Ну… Нет… Это раньше…
— Когда «раньше»?
— Ну… сразу.
— Так кто же её нашёл, вы или милиция?
— Ну, собственно… вроде как я…
— Это я нашёл, — заявил со своего места Климчак.
Адвокат не замедлил воспользоваться случаем:
— Так всё же вы или обвиняемый?
Замешательство Стаси разрослось до неимоверных размеров, лопнуло и сменилось отчаянным упрямством:
— Я сказала, что он оборвал, а я её искала, и он тоже искал, и вот, лежит, сказал, возьми свою пуговицу, вот я и забрала и представила как доказательство…
— Что же это получается, господа? Жертва и насильник после всего, что произошло, вместе в мире и согласии убирались в подвале?
— Не то чтобы убирались… Но я хотела отыскать пуговицу…
Адвокат выдержал паузу настолько долгую и столь многозначительную, что весь зал разуверился, будто какое бы то ни было насилие имело тут место. А изнасилование без насилия?
После очередного вздоха защитник продолжил:
— В котором часу вы тогда вернулись домой?
— Около двадцати четырех.
— И кто вам открыл?
— Отец.
— А отец не сердился, что вы так поздно пришли домой, он вас не бил?
— Нет.
— У вас на лице были следы побоев, разве отец не заметил?
— Я не зажигала свет…
По мнению Патриции, отец бы не заметил, даже если бы Стася вернулась и вовсе без головы, или в окровавленной шиншилловой шубе с мясницким ножом в руке, или с «Калашниковым». Гораздо более важными представлялись утренние наблюдения женской части семьи, но, оказалось, что Стася довольно ловко смогла их избежать.
— Сестра не видела, она во дворе была. А мама пошла в магазин, вот я тогда и вышла.
— К Зажицкой?
— Ну да.
— Она ваша лучшая подруга?
— Нет.
— А кто?
— На самом деле Мельницкая…
Судья во время допроса Стаси малость заскучал, поэтому, решив взбодриться, ухватился за прозвучавшую фамилию и велел вызвать Мельницкую, отставив пока что в сторонку жертву вместе с адвокатом. Последний не протестовал.
Патриция была приятно удивлена, увидев милую культурную девушку, очень красивую, спокойную и явно отличающуюся от виденной компании. Совсем другой уровень, на порядок выше. Покажи мне твоих друзей, и я скажу, кто ты. Если это была лучшая подруга, то как же Стася умудрилась затесаться в такое неподходящее общество? Разве что, действительно, без памяти втюрилась в этого Лёлика?
— Как давно вы знакомы с Руцкой? — спросил судья весьма вежливо.
— С детства.
— А Климчака вы знали?
— Раньше нет. Меня с ним Зажицкая познакомила, в гастрономе.
— Вы там о чём-то говорили?
— Мы собирались через час поехать в лесопарк. Зажицкая с Климчаком тоже собирались, вот мы и сговорились встретиться в «Русалке».
— Кто был инициатором встречи?
— Это Климчак предложил.
— И что было дальше?
— В лесу в кемпинге я встретила друзей из Варшавы. Они там учатся, а я собираюсь поступать на будущий год… Я познакомила их с Руцкой, а потом мы как-то разошлись. Возможно, Руцкая пошла в «Русалку» и уже не вернулась?
— А почему вы не вернулись вместе с ней?
— Она ушла, а я даже не знала, где её искать.
— В котором часу вы вернулись?
— В восемь вечера.
— Что вам известно об этом изнасиловании? Вы виделись с Климчаком?
— Нет, с тех самых пор я Климчака не видела.
