В ухе блеснул бриллиант, тоже его подарок.
«Живет на мои деньги, а сама спит с другими!» – подумал он, прижав руки к вискам, потому что внезапно в глазах потемнело и уши заложило, как будто в них попала вода.
Он перестал слышать звуки и только видел, как губы Алины шевелятся.
– …давно хотела тебе сказать… – проявился ее голос, – думаю, нам пора прекратить наши отношения. Надеюсь, что расстанемся мы спокойно, без взаимных претензий…
«Все ясно, нашла на мое место кого-нибудь побогаче и поуспешнее! – зло подумал он. – А меня, значит, можно выбросить за ненадобностью! Впрочем, какое это имеет сейчас значение, когда Лена мертва, а меня подозревают в ее убийстве?»
– Разумеется, мы расстанемся, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал спокойнее, – но прежде ты пойдешь к следователю и подтвердишь, что в то утро, когда убили мою жену, я был у тебя.
– Об этом не может быть и речи! – В голосе Алины послышались истерические нотки. – Я никак не могу допустить огласки! Ни в коем случае! Если я пойду к следователю, это может дойти до… он узнает, что мы с тобой…
– Он узнает, что ты резвишься не только с ним, но и со мной! – насмешливо сказал Тарханов. – Ну и что? Я же вот узнал, но не умер. Так что и он переживет…
– Он меня бросит! Ты не понимаешь, этот человек – мой единственный шанс оказаться наверху!
– А ты – мой единственный шанс не оказаться на нарах! – горько сказал Тарханов.
И в это время зазвучал сигнал домофона.
– Открываю, дорогой! – пропела Алина и совершенно другим тоном бросила Тарханову: – Уходи! Уходи немедленно!
– А если не уйду? – завелся он. – Вот останусь тут и посмотрю, что это за птица твой любовничек!
– Убирайся! – зашипела она, подталкивая его к выходу. – Если не уйдешь, если мне помешаешь, сама к следователю пойду и скажу, что целый месяц тебя не видела! И еще скажу, что ты жаловался при мне на жену и грозился ее убить! Ненавидел ты ее страшно – вот и не выдержал, придушил пакетом!
– Ты что – с ума сошла? – оторопел Тарханов.
– Пошел вон! – взвизгнула она.
Глаза Алины испуганно бегали по сторонам, руки тряслись, губа некрасиво отвисла. От былой прелести не осталось и следа. Борис сдался – он понял, что сейчас лучше уйти, потому что ничего, кроме скандала, не выйдет, если он останется. Он шагнул на площадку, Алина подтолкнула его наверх.
Мигом взлетев на один пролет, Тарханов осторожно выглянул и увидел, как к двери Алины подошел вальяжный мужчина в дорогом кашемировом пальто. Он поднес руку к звонку, но помедлил и оглянулся. Тарханов отметил тщательно причесанные седеющие волосы, очки в дорогой оправе.
Дверь распахнулась без звонка. Алина уже полностью пришла в себя и сверкала улыбкой.
– Как же ты долго, – проворковала она, – я вся извелась уже…
На этом дверь захлопнулась.
«Сейчас последует чайная или кофейная церемония, затем другая церемония, потом нежный поцелуй на прощание… – Борис скрипнул зубами. – Но где же я видел этого типа?»
В задумчивости он стал спускаться по ступенькам, разминувшись с женщиной странного вида.
– Денек добрый! – пропела она приторным голосом.
– Здрасьте! – буркнул Тарханов, поднимая глаза.
Тетка была совершенно карикатурная, прямо как из советских комедий довоенных лет. На голове торчала маленькая коричневая шляпка, губы накрашены ядовито-красной помадой в форме сердечка, на плечах расположилась самая настоящая чернобурая лиса – с лапами и мордой, кажется, его бабушка называла это горжеткой.
Борис недоуменно пожал плечами и побежал вниз. Однако в машине силы неожиданно оставили его, и он посидел немного, положив голову на руль.
Он только позавчера похоронил жену, еще не оправился от ее неожиданной и страшной смерти, и вот пожалуйста – его подозревают в убийстве! И Алинка оказалась настоящей стервой. И как его угораздило с ней связаться?
Он просто устал быть один. Лена всегда была по горло занята своей работой. У нее едва хватало сил и времени на себя. А ему нужно было, чтобы кто-то его слушал хоть изредка, заглядывал в глаза, спрашивал о настроении, гладил по голове, подкрадывался неслышно и прикасался к шее теплыми губами. Ему нужна была ласковая, преданная женщина. Конечно, Алина не всегда соответствовала этому образу, но все же кое-что умела изобразить, когда ей это было нужно.
Как выяснилось сегодня, она очень удачно врала. И его просто использовала, пока не подвернулся более подходящий любовник. Черт, где же он видел этого мужика? В Комитете по градостроительству? Или в ГИОПе? А может быть, в мэрии? Ну да, точно, это же Лампасов из мэрии. Вроде говорили, идет на повышение, губернатор его очень ценит… Конечно, Алина за него цепляется, боится упустить… Однако какая стерва. Ни за что не скажет правды у следователя!
«Это мне наказание, – понял Борис, – за то, что когда Лену убивали, я с Алинкой… в постели… ох!»
Его обожгло острое чувство стыда.
«Мне придется с этим жить. Ничего уже не поправить».
Пока Борис Тарханов мучился совестью в машине, женщина, с которой он встретился на лестнице, стояла на площадке перед квартирой Алины и внимательно слушала доносившиеся оттуда звуки. Потом она удовлетворенно кивнула и направилась наверх, на чердак. Там она сняла идиотскую шляпку и горжетку и спрятала все это в объемистую сумку. Потом сняла пальто и вывернула его наизнанку. Получилось обычное неказистое пальтишко из непромокаемой неяркой ткани. Женщина достала из той же объемистой сумки аккуратную ушаночку, отделанную норкой, и яркий шарф, после чего стерла с губ ядовито-красную помаду. В таком прикиде она помолодела лет на пятнадцать и побежала вниз по ступенькам почти вприпрыжку.
Выйдя на улицу, женщина наметанным глазом увидела машину Тарханова и усмехнулась про себя. Он ее не заметил, а если бы и заметил, то ни за что не узнал бы без горжетки и ротика «сердечком». Не привлекая к себе внимания, женщина не торопясь пересекла двор и вошла в подъезд противоположного дома. Дом этот давно уже числился аварийным и стоял в очереди на капитальный ремонт. Постоянные жильцы выехали, но свято место, как известно, пусто не бывает, так что в опустевшие квартиры немедленно и самовольно заселились бомжи, сомнительного вида приезжие из южных краев и просто всякие личности, обиженные судьбой.
Женщина поднялась по грязной лестнице, аккуратно ступая и стараясь не касаться закопченных стен, миновала квартиру на первом этаже, где через приоткрытую дверь видна была многочисленная компания «лиц кавказской национальности», сидящая на полу и с аппетитом поглощающая шашлык. Судя по запаху дыма, доносящемуся из квартиры, жарили шашлык они тут же, на кухне.
На площадке второго этажа спал лохматый, немытый бомж в обнимку с такой же лохматой, немытой собакой. Женщина поморщилась и ловко перепрыгнула спящую парочку. Бомж что-то хрюкнул во сне, собака и ухом не повела.
На площадку третьего этажа выходили две двери, одна – старая, дубовая, с остатками потрескавшейся зеленой краски, но еще крепкая, с хорошим старинным замком. Другой двери не было, вместо нее висела занавеска из обивочной ткани, споротой, надо полагать, с чьего-то выброшенного дивана.
Женщина покачала головой – когда она была здесь вчера, дверь еще имелась в наличии, правда, по классификации фонвизинского Митрофанушки, являлась она дверью «существительной», то есть существовала сама по себе, не прилагаясь к стенке. Из-за колышущейся занавески раздавалось жизнерадостное немузыкальное пение недавно выпившего человека. Женщина пожала плечами и постучала в соседнюю дверь.
Долго никто не открывал, наконец послышался звук отпираемых замков, и дверь распахнулась.
– Привет, – бросила женщина невысокому пожилому мужчине, причем в голосе и намека не было на приторность дамы в горжетке.
– Ах это вы… – суетливо забормотал старичок, – проходите уж.
На нем были старые валенки и женская кацавейка мехом наружу, в квартире был жуткий холод, поскольку все коммуникации в доме давно отключили.
Ступая неслышно, старичок провел женщину через тесную, захламленную кухню в узенький коридорчик, а потом в самую дальнюю комнату.
– Вот тут вам будет удобно… – суетился старичок, показывая на широкий подоконник, – я и пыль протер.
– Не задерживаю, – бросила ему женщина, – свободен.
Старичка как ветром сдуло. Из той же бездонной сумки женщина достала хороший фотоаппарат импортного производства с мощным телеобъективом, повозилась немного, устраиваясь на подоконнике, пытаясь спрятаться за пыльную занавеску.
В объективе очень хорошо были видны окна дома напротив, именно та квартира на третьем этаже, которая ее интересовала. Сквозь кружевную занавеску видна была нарядная кухня, и двое сидели друг напротив друга за чашкой кофе. Мужчина что-то говорил, а девица смотрела на него зазывно и уже кокетливо сдвинула с плеча бретельку платья, оголив и без того открытые плечи.
