Я позволил себя опять открыть рот.
– Вика! Вика! – начал скандировать Ганс, обозначая, за кого он болеет.
– Элла! Элла! – заорал Герман Львович.
– Бе-да! Бе-да! – опомнился я.
И только Рон безмятежно дрых у костра. Ему были по фигу спортивные страсти.
Элка была отличной пловчихой, но ей пришлось туго. Лаптева рассекала упругое течение, словно катер с мощным мотором. В какой-то момент я понял, что Беда может потерпеть позорное фиаско, и с утроенной силой заорал:
– Бе-да! Бе-да!!! – Я даже начал скакать, как фанат на футболе. Если Элка не выиграет этот заплыв, более-менее мирному существованию нашего коллектива придёт конец. Впрочем, если выиграет, будет, наверное, ещё хуже…
Они приплыли на тот берег одновременно. Занимающийся рассвет позволил увидеть, как девушки вышли из воды, упали на землю и о чём-то долго переговаривались. Потом встали, разбежались и размеренно поплыли обратно, уже не наперегонки.
– Ничья вроде, – разочарованно сказал Ганс.
– И слава богу, – махнул рукой Герман. – Хуже нет, когда одна из женщин в чём-то лучше другой.
Элка и Викторина вышли на берег мокрые, запыхавшиеся и довольные.
– Лаптева у нас, оказывается, мастер спорта по плаванью, – гордо сообщила Беда. – Нет, представляете, она мастер, а я любитель! А пришли одновременно!
– В последние годы я почти не тренировалась, – скромно сказала Викторина, подходя к костру, чтобы обсохнуть. Ганс сбегал в автобус и притащил полотенце. По тому, как он смотрел на Викторину, я понял, что есть опасность новых страстей.
«Поскорее бы уж добрать до монгольской границы», – тоскливо подумалось мне.
– А я, Элла, пожалуй, прочитаю ваш детектив! – улыбнулась Викторина. – Человек, который хорошо плавает, не может плохо писать!
Все засмеялись и уселись петь у костра. Элка, которая это дело терпеть не могла, отчего-то тоже поддержала гитарное сообщество и с кислой миной начала подпевать «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»
Кажется, в коллективе назревало единодушие.
Я тихо ретировался. В автобусе было невыносимо душно, я открыл все окна, лёг на кровать и провалился в сон.
Мне приснился восточный базар.
Я сидел по-турецки, а вокруг меня лежали мешки с гуманитарной помощью.
– А ну подходи, налетай! – кричал я. – Лучшая в мире гуманитарная помощь! Одеяла, трусы, наволочки, витамины, консервы! Возьму недорого, три рубля за мешок!
– Пять! – вдруг строго скомандовал голос Троцкого откуда-то сверху. – Пять рублей за мешок, а то Нэлька бамбук на сандал[6] поменяет!
Это неправда, что я всегда беру сюжеты из головы.
Дело в том, что по профессии я журналист, а у всех журналистов есть привычка на уровне рефлекса – писать о том, что видишь и слышишь.
Да, почти все мои сюжеты… из жизни.
Но упорство, с которым все задают вопросы: «Откуда вы берёте свои сюжеты?» и «Каковы ваши творческие планы?» меня удивляет.
Неужели все люди так стандартно, одинаково мыслят?
От этого вывода хочется застрелиться.
Нестандартно мыслить – это дар божий. Есть, правда, опасность прослыть идиотом. И оттого я все свои нестандартные мысли стараюсь держать при себе. И уж тем более, не излагать их в своих детективах.
Люди так уж устроены, что чтобы добиться у них успеха, нужно быть простой и понятной.
Хочу ли я добиться успеха?
Да, я хочу успеха, славы и денег. Особенно денег, потому что деньги – это свобода. А деньги, заработанные собственным трудом – это трижды свобода, потому что ты никому ничего не должен.
Пока мне платят мало. Но я верю, что тиражи вырастут, а гонорары взлетят до небес. И тогда… я стану богатой, успешной, знаменитой и бесконечно счастливой.
Впрочем, счастье у меня уже есть. У него два метра роста, внимательные глаза и бесконечное желание меня понять, какие бы фортеля я не выкидывала и какие бы нестандартные мысли не озвучивала. Такое счастье ни за какие деньги не купишь. Но иногда мне кажется, что… это тоже очень банально, стандартно и неперспективно – иметь такое счастье. Иногда мне кажется, что своим счастливым браком я потакаю общепринятым правилам и ненавистному стандартному мышлению. И тогда…
Тогда мне хочется ущипнуть своё счастье, слегка взбаламутить его, добавить туда соли, перца, а то и дёгтя.
Потому что больше всего на свете я не люблю штампы.
Потому что больше всего на свете я ненавижу, когда мне задают вопрос «Откуда вы берёте свои сюжеты?»
Если бы мне нужно было спросить о чём-то интересного человека, я задала бы вопрос:
– А какой величины пузырь из жвачки вы смогли бы надуть?!
Ответ на этот вопрос, мне кажется, может многое рассказать о человеке.
Барнаул встретил нас жарой и пробками на дорогах.
До аэропорта мы добирались два с половиной часа.
Герман беспрестанно пил воду и утирал пот со лба огромным несвежим платком. Ганс разделся до пояса и напевал под нос заунывную армянскую песню. Викторина вдруг вздумала ныть, что хочет мороженого.
Тяжелее всего было Рокки – у него была длинная шерсть и полная невозможность высказаться насчёт духоты и длинной дороги.
Бизя молча маневрировал в потоке машин, с беспокойством поглядывая на часы. Самолёт, на котором прилетал Елизар Мальцев, должен был приземлиться через тридцать минут.
Мы успели впритык. Рейс оказался чартерным, самолёт – грузовым. Какой-то дядька в форме работника аэропорта любезно пригласил нас с Бизоном выйти на лётное поле. В полном недоумении, мы смотрели, как опускается нижняя часть флюзеляжа, и по образовавшемуся трапу медленно съезжает чёрный «Гелендваген».
За рулём сидел сам Сазон Сазонович Сазонов, а вовсе не Мальцев. Вид у него был усталый и слегка отрешённый. На шее поблескивал золотой крест с неприлично большим бриллиантом. Окна в машине были настежь открыты, дед не признавал кондиционеров.
– Здорово, сынку, – сказал Сазон, задумчиво поправляя в ухе слуховой аппарат и оглядываясь вокруг, – никак это и есть планета Барнаул? Жарко, как в Ницце. Ты уверен, что это Алтайский край?
«Сынку» покраснел, побледнел и тихо произнёс что-то заканчивающееся на мягкий знак.
– Ась?! Говори громче, у меня в полёте уши закладывает!
– Какого чёрта ты припёрся сюда?! – заорал Глеб. – Какого?!
– Сынку, – грустно вздохнул Сазон, – мне всё надоело. Дом, семья и работа. В особенности работа. Когда деньги делают деньги, это утомительно и однообразно. Скажи, сынку, может, у тебя тут есть пара тройка патовых ситуаций, на которых можно размять кости и передёрнуть затвор?
Я засмеялась.
Бизя икнул и закашлялся.
– Привет, Сазон! – Я просунула голову в открытое окно и поцеловала Сазона в щёку. – А Мальцев-то где? Неужели без оруженосца прибыл?
– Мальцев! – заорал дед. – Ты там телишься, или ворон ловишь?!
По трапу, блестя фиолетовыми боками, торжественно съехала вниз шикарная «аудюха» R8. Я глазам своим не поверила. По-моему, эти машины едва появились в Европе.
У Бизи глаза округлились, и он снова закашлялся, как старый астматик.
На плече у Мальцева сидела мартышка. Она трепала его жёлтый шейный платок и ласково поглаживала седую роскошную шевелюру.
Эту обезьяну нам с Бизоном подарили на свадьбу друзья. Свадьба проходила на родине Бизи – в жарком климате у моря, поэтому у меня о ней остались самые хорошие воспоминания. Но вот с «подарком» вышел облом. Мартышка не любила Бизона. Бизон не любил мартышку.
Звали её Яна, и она обладала всеми мерзкими качествами, которыми и должна обладать обезьяна – невоспитанностью, дерзостью, хитростью, агрессивностью, прожорливостью, вороватостью… Список можно продолжать до бесконечности.
Яна била всё, что билось, рвала даже то, что порвать было невозможно, разматывала рулоны туалетной бумаги, рассыпала по квартире специи и крупы, писала в раковину на кухне, пачкала зубной пастой все зеркала в доме, любила раскачиваться на люстре и бросать в прохожих из форточки яйца. А главное – она воровала деньги и украшения, причём не только у членов семьи, но и у соседей, к которым легко проникала через балкон. Конечно, мы всё возвращали и извинялись, но любви соседей к нам это не прибавляло. В общем, жизнь после свадьбы стала насыщенной и нескучной, и что самое страшное – летний отпуск заканчивался, предстояло везти Яну с собой в Сибирск. Это пугало даже меня. Масла в огонь подливали друзья, которые стали шутить: «Какой шустрый у вас ребёночек! Вылитый папа!»
Бизя не выдержал и отнёс обезьяну в зоопарк. Через день Яна оттуда сбежала и явилась к нам через форточку, несмотря на то, что жили на мы у Сазона, на восьмом этаже. Увидев мартышку, Бизон побледнел, схватил табуретку и, размахнувшись, мрачно сказал, что сейчас убьёт эту тварь.
И тут произошло чудо.
Мальцев остановил Бизона молчаливым жестом и пообещал… поговорить с обезьяной. Елизар взял мартышку за лапу и увёл в свою комнату. Их не было два часа. Когда дверь открылась, Яна сидела у него на плече и нежно прижималась мордой к его лицу. Больше она не безобразничала. Впрочем, это было и невозможно, потому что она не слезала с Мальцева. Она с ним спала, ела, мылась и даже ходила в туалет. Все вздохнули с облегчением. Даже Сазон признал укротительские способности Елизара.
