Маркиз страшно заинтересовался ее словами и потребовал подробно объяснить разговор оперов. Когда Лола рассказала, в каком виде была найдена Валерия Борисовна, он еще больше помрачнел.
— Магистр, — проговорил он, задумчиво разглядывая глянцевую визитку, — однозначно, это его работа… Твою Валерию тоже заказали Магистру.
— Никакая она не моя! — обиделась Лола. — Мне уже надоело оправдываться! Уж от тебя-то я такого не ожидала!
— Не хочу тебя пугать, — мягко заговорил Маркиз и даже подошел к Лоле поближе и сочувственно положил руку ей на плечо, — но дело это очень серьезное. Дорогая, вспомни, что такого ты сделала в последнее время, из-за чего кто-то очень богатый и влиятельный желает тебе смерти?
— Да что ты, Ленечка, — Лола дернулась и сбросила его руку с плеча, — о чем ты говоришь? Ничего такого я не делала, никому не насолила, и дорогу перешла только некоторым своим коллегам по театру — ну, которые женского полу. Ты думаешь, это кто-то из них меня заказал?
— Не валяй дурака! — рассердился Маркиз. — Я говорил об очень богатых и очень влиятельных людях. Твоим зачуханным артисточкам не одолеть такого заказа даже вскладчину!
— Не кричи на меня! — всхлипнула Лола. — У меня стресс! У меня огромные неприятности! Мало того, что меня обвиняют в убийстве, которого я не совершала, так теперь кто-то еще хочет моей смерти! Мне совершенно не к кому обратиться за помощью! А ты вместо того, чтобы по-дружески меня хоть немножко поддержать и успокоить, начинаешь еще больше пугать!
— Как раз я не хотел тебя пугать! — еще больше рассердился Маркиз. — Я просто хотел, чтобы ты прониклась серьезностью момента.
— Конечно, это не тебе прислали ужасную карточку, — Лола говорила сдавленным от слез голосом, — это не тебя собираются убить…
— Конечно! — серьезно кивнул Маркиз. — Меня не собираются, меня уже убили. Сегодня днем.
Лола вскочила и топнула ногой. Глаза ее гневно заблистали.
— Немедленно прекрати издеваться надо мной! Сам же говорил, что все очень серьезно, а теперь шутит!
— Совсем я не шучу! Вот послушай…
Но Лола со стоном закрыла лицо руками и бросилась в спальню, ловко перескочив через попавшегося ей под ноги кота.
— Даже в такие минуты ты не можешь не играть! — крикнул ей вслед Маркиз. — Ох, Лолка, не доведет тебя этот театр до добра!
Но Лола его на слышала. Она закрылась в спальне и рухнула на кровать. Уткнувшись в подушку, она зарыдала безнадежно и горько. Через некоторое время она повернулась на бок и зарыдала страстно, слезами, которые не приносят облегчения. И наконец она села на кровати и заплакала тихо и обиженно, как ребенок. Такие слезы удавались ей лучше всего, они выглядели естественнее.
«Надо бы еще поработать над остальными вариантами рыданий», — подумала Лола, но она так устала сегодня, что решила отложить репетиции до лучших времен. Сейчас следует принять ванну с лавандовой пеной — лаванда снимет стресс — и поскорее ложиться. Завтра Ленька что-нибудь придумает.
— Лола, тебя спрашивают! — голос Маркиза долетел из-за двери ванной, когда Лола расслаблялась в теплой пене.
— Гражданка Чижова! — раздался в трубке рокочущий бас капитана Сойки. — Что же вы к телефону не подходите?
— Как это не подхожу! — Лола стряхнула остатки оцепенения. — А что же я по-вашему делаю?
— Почему вы не подходите к своему домашнему телефону? — настаивал капитан. — Вы что — дома не ночуете?
— А вам какое дело! — чуть было не ляпнула Лола, но вовремя прикусила язык.
Она вспомнила, что дала капитану адрес, по которому она была прописана. Крошечная однокомнатная квартирка никак не могла вместить большую компанию людей и зверей, поэтому, когда появились деньги и Лола с Маркизом решили, что они будут жить в России, они купили большую трехкомнатную квартиру, где всем хватало места. Ту же, прежнюю квартиру Лола просто упустила из вида. Некоторое время там вообще нельзя было появляться из-за их общих с Маркизом недругов, но когда все наладилось и опасности не стало, Лола все собиралась заняться той квартирой — продать, да все руки не доходили. И вот, поскольку в паспорте значилась именно эта прописка, Лола не задумываясь дала капитану Сойке тот адрес и телефон. Но она никак не подозревала, что так быстро может понадобиться настырному капитану.
— Что вам угодно? — сухо спросила Лола.
— Пришлось в театре выяснить номер вашего сотового, — гремел в трубке голос капитана, — как себя чувствуете, Ольга Николаевна?
— Надеюсь, вы звоните не для того, чтобы пожелать мне спокойной ночи? — не выдержала Лола. — Вряд ли я сегодня смогу заснуть без снотворного.
— Я звоню для того, чтобы сообщить вам, что завтра в одиннадцать утра вас ждет к себе следователь Крачкин.
— Кто?
— Следователь Крачкин, Василий Терентьевич, комната триста пятьдесят восемь. Паспорт не забудьте!
— Благодарю за заботу! — фыркнула Лола. — Вы очень любезны.
— Да, и вот еще что, — голос стал более ехидным, — я тут у ваших театральных коллег выяснял… вы всегда опаздываете. Так вот, не вздумайте такое сделать завтра! Следователь Крачкин этого очень не любит! Так что попросите своего сожителя, чтобы пораньше вас разбудил!
— Нахал… — удивленно сказала Лола, но в трубке мобильника уже раздавались короткие гудки.
— Ну что? — Маркиз стоял в дверях ванной и старательно отводил глаза от Лолиной голой груди. — Кто это звонил?
— Это звонил капитан Сойка, — промурлыкала Лола, — сообщил, что мне надо прибыть завтра утром к следователю Крачкину. И еще знаешь что, Ленечка? Кажется, он ревнует меня к тебе.
Лола отдала мобильник разинувшему рот Лене и с головой ушла под воду.
Дверь кабинета оказалась открытой. Лола вошла внутрь. Возле входа стоял огромный стеллаж с папками и скоросшивателями, отгораживавший от нее остальную часть комнаты и создававший что-то вроде прихожей.
— Кто там скребется? — послышался из-за стеллажа бравый офицерский голос. — Заходьте внутрь, не стойте на пороге!
Лола послушалась и прошла в кабинет следователя.
Честно говоря, она несколько иначе представляла себе это помещение.
Здесь, конечно, был письменный стол — точнее, целых два, но в остальном эта комната напоминала скорее не кабинет, а помесь гаража и мастерской — то ли столярной, то ли слесарной. В одном углу была свалена груда аккуратных деревянных дощечек и реечек, из-под которой выглядывала коробка гвоздей и новенькая ножовка с ярко-оранжевой пластмассовой ручкой.
В другом углу красовалось самое настоящее автомобильное колесо, а к нему прислонился явно не новый автомобильный же аккумулятор. Прочих мелких частей и деталей от машин и механизмов в кабинете было множество, но Лола не имела понятия, как они называются.
Довершали интерьер кабинета двое людей, судя по всему, деливших этот кабинет в служебные часы.
Один из них сидел за письменным столом, на полметра заваленным картонными папками и яркими глянцевыми пакетиками, в которых, судя по картинкам, находились семена овощей и цветов. За спиной огородника к стене был пришпилен цветной плакат воспитательного содержания. На плакате красивый кудрявый молодой человек образца пятидесятых годов тянул руку к хрустальной рюмке, до краев наполненной недвусмысленной прозрачной жидкостью. Крупная надпись в верхней части плаката состояла всего из одного слова:
«Остановись!»
Но в самом низу плаката было приписано красным фломастером остроумное продолжение:
«Мгновенье, ты прекрасно!»
Внешний вид огородника, сидевшего под этим многозначительным плакатом, говорил о том, что он разделяет нравственный пафос высказывания. Маленькие серые глазки были излишне оживлены, движения несколько суетливы, а физиономия была слишком красной для данного времени года и данной части суток. В остальном внешность огородника была весьма заурядна — невысокий крепенький упитанный бодрячок лет около сорока с неровно подстриженными темно-русыми волосами, которые он то и дело взъерошивал короткопалой пятерней.
Субъект, занимавший второй стол, был полной ему противоположностью. Очень худой и очень длинный, он едва умещался за своим девственно чистым столом, на котором находилось единственное украшение — модель автомобиля «Жигули» в масштабе примерно один к пятидесяти. Волосы этого автомобилиста были тщательно прилизаны и даже как бы приклеены к черепу, он то и дело облизывал узкие бледные губы и поводил головой из стороны в сторону, как будто ему был тесен воротник.
За спиной у него тоже красовался плакат, но совершенно другой идейной направленности.
На этом плакате толстый жизнерадостный штатский человечек, весело улыбаясь, рассказывал что-то злобному худощавому брюнету в очках. У этого брюнета только половина лица была штатской, вторая же половина была свирепой эсэсовской мордой в фуражке с мертвой головой.
