Домой я притащилась, чувствуя себя совершенно больной, ныла спина, и слегка кружилась голова. Кое-как помывшись, я легла на диван и попыталась подвести итоги. И что я узнала? Интересно, рассказ Рины про коллекцию Гольдвайзеров правда? Знал ли Семен Кузьмич о том, чем занималась в далекой юности его любимая женщина? Ладно, ответы на эти вопросы я получу завтра, когда побеседую с Ириной, уж, наверное, Семен Кузьмич все рассказал ей. Действительно ли она вышла замуж из корысти? Может, в злобных словах Светланы есть доля истины?
Ладно, это я тоже попробую выяснить завтра. Дальше мысль заработала в другом направлении. Бедная Розалия! Конечно, она вела себя в блокаду подло, скупая за бесценок раритеты, но господь наказал ее по полной программе, отняв сына. Что может быть страшней, чем потеря любимого ребенка?
– Лампа, – заглянул в комнату Сережка, – надо накормить Асю с Васей.
– Чем? – спросила я. – Они не хотят жрать испорченное мясо.
– С чего ты вообще решила потчевать их тухлятиной? – удивился Сережа.
– В «Марквете» сказали.
– Дураки, – отрезал он, – я узнал в зоопарке, что аллигаторы обожают крыс, причем живых.
– Предлагаешь мне пойти в подвал и начать там отлов грызунов? – испугалась я.
– Я купил крысу, – сообщил Сережка, – одну, на пробу, в банке сидит.
– Живая? – еще больше испугалась я.
– Нет, дохлая!
– И что теперь делать?
– Иди в ванную, – велел Сережка.
Я влезла в тапки и отправилась к крокодилам. Сережа втиснулся в пространство между раковиной и стиральной машиной. На «Канди» стояла стеклянная емкость, в которой мирно сидела белая, абсолютно живая крыса. Ее длинные усы подрагивали, а черные бусинки глаз задорно сверкали.
– Вот, – заявил Сергей, – ужин для аллигаторов, начинай, Лампа. Крысу следует бросить в воду.
– Погоди, – попятилась я, – она же живая!
– Естественно!
– Но ты только что сказал: крыса дохлая!
– Лампа, заканчивай базар, – обозлился он. – В нашей стране дохлыми грызунами не торгуют, не додумались еще! Открывай банку, и вперед!
– Но они ее съедят.
– И правильно сделают!
– Ей же будет больно!
– С ума сойти, – заорал Сережка, – она же крыса, совершенно безмозглое существо! Хватай ее за хвост и бросай к аллигаторам!
– Не могу!
– Глупости.
– Может, ей предварительно укол сделать, – пробормотала я.
– Какой?
– Ну… наркоз… очень жалко зверька!
– Лампа, ты дура!
– От дурака слышу! – рассердилась я. – Кстати, почему бы тебе самому не запихнуть ее к аллигаторам? Отчего ты мне это поручаешь?
Сережка на минуту замялся:
– Ну… мне как-то не слишком комфортно, и потом… кто сюда притащил крокодилов, а? Начинай!
– Не хочу! Давай дадим им «Вискас».
– Совсем с ума сошла, – покачал головой Серега, – еще предложи им блинчики со сметаной! Ладно, я сам.
С этими словами он схватил банку и вытряхнул белый комочек в воду. Крыса судорожно заработала лапками. Аллигаторы забеспокоились и стали подгребать к ней. На морде у несчастного грызуна появилось совершенно человеческое выражение ужаса, отчаяния и безнадежности одновременно. Ася разинула клыкастую пасть, через секунду снаружи остался только дергающийся хвостик, по ванной понесся отчаянный писк.
Я зарыдала и накинулась на Сережку:
– Немедленно вытащи крысу!
– Откуда?
– Из пасти, пока бедняга жива!
– Офигела, да? – Он вытаращил глаза, но я уже опустила руки в воду и попыталась разжать челюсти крокодила.
Куда там! Они были словно из железа.
– А ну помоги! – заорала я.
Сережка тоже схватил Асю. Пару секунд мы боролись с ней молча, но ничего не получалось. Вдруг меня осенило. Я схватила эмалированный ковшик и изо всех сил шандарахнула Асю по башке.
– А-а-а! – взвыл Сережка, выдергивая руки. – Ты мне пальцы сломала! Ой-ой-ой!
Но я, не обратив внимания на его стоны, вновь заехала черпаком по черепушке Аси. Она странно икнула, разинула пасть, белый комочек выпал в воду. Я схватила мокрую, колотящуюся крупной дрожью крысу и сунула себе под кофту. Сережка продолжал причитать:
– У-у, мои пальцы! Лампа, ты совсем сдурела.
Я схватила банку, опустила туда несчастную, еле живую от пережитого крысу и сказала ей:
– Не волнуйся, я не дам тебя в обиду!
– Что случилось? – спросила Катя, заглядывая к нам.
– Вот, – застонал Сережка, тряся перед матерью рукой, – она меня ковшом! Все, кирдык пальчикам, посмотри!
Наверное, ему на самом деле было здорово больно, обычно Сережа никогда не жалуется. Он вообще-то очень уравновешенный и спокойный, причем с самого детства.
В свое время Катя рассказала мне замечательную историю, характеризующую ее старшего сына. Когда Сережке было пять лет, он ходил в садик. Каждый раз, когда он произносил «Сележа», кто-нибудь из взрослых моментально начинал поучать его:
– Сележа? Такого имени нет, ну-ка скажи правильно: Сер-режа.
Детский ум очень изобретателен. Чтобы постоянно не слушать нравоучения, малыш предпочел «изъять» из имени коварный слог. На вопрос: «Как тебя зовут?» – он гордо отвечал: «Сажа».
Как все работающие матери, Катюша приводила сына в садик к восьми утра, а забирала в семь вечера. Проблем с ребенком не было даже тогда, когда в группе внезапно поменялась воспитательница. Но через несколько дней после этого события Сережка заныл:
– Мама, сшей мне юбочку, зеленую.
Катя объяснила ему, что мальчики носят только брючки, но он стоял на своем:
– Юбочку, Анна Ивановна велела мне в юбочке петь!
Удивленная Катюша поинтересовалась у воспитательницы, о чем идет речь. Какая юбка?
– Зеленая, – пояснила Анна Ивановна, – мы ставим спектакль. Мальчики – пираты, девочки – красавицы, в длинных юбках. Кстати, все уже сшили, одна Сажа без костюма осталась.
– Кто? – начиная понимать, в чем дело, спросила Катя.
– Дочка ваша, Сажа, – спокойно ответила воспитательница.
Еле сдерживая смех, Катюша сказала:
– Он Сережа.
Анна Ивановна вытаращила глаза, потом посмотрела на прелестное белокурое кудрявое дитя в красных шортиках и белой футболочке и спросила:
– Ты мальчик?
– Ага, – кивнул ребенок.
Две недели подряд Анна Ивановна, введенная в обман именем, сажала малыша с девочками, и он упоенно играл с ними в куклы. За это время он научился вышивать крестиком, учил для утренника роль девицы-красавицы и ни разу не выказал никакого протеста. Это ли не свидетельство счастливого, спокойного характера?
– Пальцы не сломаны, – поставила диагноз Катя, – просто сильный ушиб, немедленно сунь руку под холодную воду.
Спустя мгновение Сережке стало легче, и он с чувством произнес:
– Лампудель, теперь мне совершенно ясно, как ты ко мне относишься. Крыса-то тебе дороже меня. Ты готова была всего меня переломать, чтобы грызуна спасти!
– Если бы ты угодил к аллигаторам, – возразила я, разглядывая высыхающую крысу, – то я мигом бросилась бы на помощь!
– Не знаю, не знаю, – бормотал Сережка, – небось увидела бы на берегу погибающего червячка и кинула меня на съедение крокодайлам. Кстати, они, вполне вероятно, умрут от голода.
С этими словами он вытер руки и ушел. Я сначала отволокла в свою комнату банку с вырванной из пасти смерти крысой, потом пошла на кухню, открыла упаковку «Кролика с рисом» и вытряхнула содержимое в воду.
Ася и Вася, отпихивая друг друга, ринулись к добыче, через секунду в ванне не осталось ни кусочка от кошачьего корма.
Я повеселела и стала умываться. Слава богу, проблема решена.
– Во как! – раздалось сзади. – Классно! Мигом схарчили!
Я осторожно смыла с лица остатки геля и открыла глаза. Веселый Сережка потряс пустой банкой.
– Говорил же, что они «Вискас» сожрут, а ты и попробовать не захотела!
Я собралась было возмутиться. Дело-то обстояло иначе. Это Сережа кричал, что крокодилята ни за что не польстятся на кошачий харч. Но потом я решила промолчать. Фиг с ним, все мужчины ненавидят признавать свои ошибки.
Утром я поехала к Ирочке. Специально выбралась пораньше, чтобы наверняка застать ее дома. Она, очевидно, собиралась уходить, потому что появилась на пороге одетая и накрашенная.
– Вы куда-то торопитесь? – спросила я.
– Да нет, – пожала плечами Ира, – покупателей жду.
– Каких?
– Так, – отмахнулась она, – сберкнижкой-то полгода нельзя воспользоваться, надо, оказывается, в какие-то права наследования вступить. Денег нет, вот и решила продать одно колечко. Семен Кузьмич бы меня одобрил, он не хотел видеть дочку голодной.
Да уж, быстро вдовушка сориентировалась, и в глазах нет ни одной слезинки. Может, Светлана права?
– Мне надо с вами поговорить!
– Пройдемте в кабинет, – предложила Ирочка.
Мы вошли в просторную комнату, и я поежилась: несмотря на февраль, окно было открыто настежь.
