— Да их и не видно совсем, — удивилась я.
— Это сейчас не видно, — отмахнулась мамуля, — а там, при большом свете, ой как видно будет! Так что ищи!
Можете себе представить мое удивление, когда треклятый шарфик нашелся у меня в комнате! Мамуля, не слушая моих клятвенных уверений, что в жизни я этого шарфика не видела и вообще никогда бы такую дрянь на надела, вырвала его у меня из рук, красиво драпировала шею и схватила уже с полки толстенный словарь русского языка, чтобы запустить в меня, но остановила руку в полете, потому что в дверях комнаты возник Петр Ильич, глядевший на нас с тихой укоризной. Мамуля мигом присмирела: «Иду, иду, Петруша!» — и вылетела из комнаты, шурша платьем.
В первый раз в жизни я почувствовала к нашему гостю некоторую признательность.
Они еще долго возились в прихожей, и, когда я вышла, чтобы запереть за ними дверь, оказалось, что в прихожей, кроме моей сладкой парочки, толчется еще Ираида. Как-то незаметно она просочилась.
Прихожая в нашей квартире не то чтобы очень маленькая, но когда в ней находятся четыре взрослых человека, там не развернешься.
Ираида, снимая пальто, случайно заехала локтем в глаз Петру Ильичу. Он вскрикнул, а она даже не извинилась. Взглянув на нее повнимательнее, я заметила, что Ираида находится в крайней степени раздражения. Это наводило на тревожные мысли — как бы они с мамулей тут в прихожей не разодрались из-за своего Петеньки.
— Мы уходим, — процедила мамуля, давая понять Ираиде, что та тут лишняя.
Возмутившись таким хамством, я немедленно стала усиленно приглашать Ираиду остаться и выпить кофе.
— Миленький такой шарфик, Лена, — машинально проговорила Ираида, думая о чем-то своем, — и к цвету лица подходит…
Шарфик был с зеленоватым отливом, и мамуля тут же сделалась от злости такого же цвета.
— Батик… — прошипела она, — ручная работа.., двести долларов стоит.
Мы с Ираидой дружно пожали плечами.
— Лялечка, мы опоздаем! — донесся жалобный голос Петра Ильича из кабины лифта.
Мамуля окинула нас на прощание уничтожающим взглядом и наконец удалилась.
— Слушай, Ираида, ну что ты ее злишь? — начала я, когда в квартире наступила относительная тишина и кофе уже стоял на плите. — Ну сама же видишь: у них полное взаимопонимание. Откровенно тебе скажу — мне этот Петр Ильич не очень-то нравится, но раз мамуля находит его интересным — да пускай!
Думаю, тебе вряд ли тут что-то светит.., уж извини за прямоту.
— Да? — вскричала Ираида. — Да если хочешь знать, если бы я только захотела… Мы с ним знакомы тоже очень давно..'.
— С какого времени? — почему-то спросила я, хотя мне это было неинтересно.
— Ну лет пятнадцать назад, когда он в Ленинград приезжал из своего Зауральска.
— Слушай, а кто он вообще? — заинтересовалась я. — Семья у него есть — жена, дети?
— Раньше не было… И сейчас нету, — уверенно проговорила Ираида, — я такие вещи чувствую.
Это верно, ни одного своего прошлого мужа Ираида не уводила из семьи, она всегда подгадывала момент, когда они находились, если можно так выразиться, под паром — да простят мне крестьянскую терминологию! — то есть от одной жены уже ушел, а другую еще не нашел и временно отдыхает. Тут-то и подворачивалась им всем наша Ираида.
— Где работает — понятия не имею, — продолжала Ираида, — сюда приехал по делам каким-то…
— В командировку, что ли? — уточнила я.
— Ну не то чтобы в командировку, раз временем не ограничен… Да если хочешь знать, он вообще ко мне в гости приходил!
И я даже предлагала ему у меня поселиться.
— А он отказался? — развеселилась я.
— Сказал, что неудобно — что люди, мол, скажут? А здесь все-таки ты еще живешь, не так неприлично…
— Ой, какие мы нравственные! — усмехнулась я. — А я думаю, что он просто испугался. Если бы он у тебя поселился, то ты бы уж его выпустила только через загс…
— Неужели ты так плохо обо мне думаешь? — возмутилась Ираида. — Никого еще силой жениться не заставляла…
— Ладно, не обижайся, мне-то что… — примирительно заговорила я, следя за кофейной пеной, поднимающейся из джезвы. — Но каков старый греховодник? Прямо Дон-Жуан какой-то! И что вы в нем нашли?
— Да я сегодня вовсе не из-за него пришла! — Ираида оттолкнула меня от плиты и ловко подхватила джезву, не дав кофе убежать.
— Меня решила навестить, что ли?
— Вот именно! — Ираида сорвалась в прихожую и вернулась, держа в руках газету с моей последней статьей:
— Александра, скажи на милость, что это такое?
— Моя статья…
— Вижу, что статья! И что это ты в ней расписала про соседку, которая подозревает, что Алевтину убили?
— А что, разве нет? — невинно спросила я. — Разве не ты вот в этой самой кухне утверждала, что все очень подозрительно?
«Тайну могилы» вспоминала, Мишель Пфайффер в пример приводила…
— Отстань! — Ираида одним глотком отхлебнула полчашки кофе, подавилась, закашлялась и окончательно рассердилась:
— Заварила ты кашу! От этих статей милиция заметно зашевелилась — видать, им начальство хвост накрутило. А начальству еще какое-нибудь начальство. И пошло-поехало. Значит, приезжают ко мне двое и везут в милицию на допрос.
— Ужас какой! — вскричала я. — Так прямо из дома и взяли?
— Ну вежливо, конечно, как умеют, проводили там в комнату, сижу. Приходит мужик такой наглый, представляется капитаном Слезкиным и — раз передо мной газету на стол! С какого, говорит, перепуга, вы, гражданка Коростель, все это выдумали?
— Кто это — Коростель? — тупо спросила я.
— Это я пока еще Коростель, — смущенно ответила Ираида, — по четвертому мужу…
Паспорт сейчас так трудно поменять…
— Ну надо же! — фыркнула я. — Коростель! А что, оригинально… Ну и что дальше-то было?
— Этот Слезкин — тот еще фрукт, наехал на меня, как танк! Сначала кричит, что у меня бред и выпадение сознания, раз я такую ерунду журналистам рассказываю.
— Так и выразился? — уточнила я.
— Ну примерно, смысл такой был. Я, конечно, понимаю, человек он молодой, едва за тридцать будет, ему все женщины под пятьдесят старухами кажутся.
На самом деле Ираиде было не под пятьдесят, а уж давно за. Сами посудите, если даме нет еще пятидесяти, станет она называть вслух так ненавидимое ею число «пятьдесят»?
Но я смолчала, чтобы еще больше не расстраивать Ираиду.
— Потом он переключился на другое.
Якобы все, что я тебе сообщила, — секретные сведения, и я, значит, нарушила тайну следствия. Теперь, мол, преступники прочитают газету и поймут, что не удалось выдать смерть Фадеевой за несчастный случай. Они затаятся, и концов в этом деле никогда будет не найти. В этом виноват мой длинный язык, и поэтому за такое даже полагается уголовная ответственность.
— Силен! — восхитилась я.
— Ну ты меня знаешь, — продолжала Ираида, — если меня разозлить…
— Это точно, — согласилась я, нашу Ираиду безнаказанно не обидишь.
— Я тогда ему и говорю, что вы, мол, товарищ капитан, что-нибудь одно мне инкриминируйте. Либо я уже в маразме и чушь всякую несу, тогда на ненормальную старуху можно и внимания не обращать. Либо в статье действительно все логично разложили по полочкам, и есть в моих умозаключениях рациональное зерно. Тогда, конечно, может, и не нужно было в газете все это печатать, чтобы преступники раньше времени не забеспокоились, а только кто меня допрашивал? Кто у меня подписку о неразглашении брал? Никто, говорю, ничего не спросил и ни о чем не предупреждал, так что об уголовной ответственности не может быть и речи.
— Молодец! — с чувством высказалась я. — Одобряю…
— Этот Слезкин аж задохнулся и только было рот открыл, чтобы заорать, как вдруг приходит в комнату начальство. Сам он в штатском, но Слезкин как увидел его, так вытянулся в струнку. Я как поглядела на него, так сразу определила навскидку, что чин не меньше подполковника. Так и оказалось, я потом у секретарши в приемной выяснила.
— У тебя на такие вещи глаз — алмаз, — поддакнула я.
— Да, значит, входит он и говорит Слезкину: берите группу и срочно езжайте в квартиру Фадеевой на обыск. А вы, Ираида Сергеевна, пожалуйте ко мне в кабинет для разговора. Приходим в кабинет, он секретарше крикнул, чтобы кофе принесла. Все я ему рассказала: и про воду холодную, и про полотенце, и про тапочки. Он слушает внимательно, вопросы задает, потом и говорит: вам бы, Ираида Сергеевна, оперативником работать. Глаз у вас острый, все сразу замечаете.
Мы, говорит, это дело возьмем в работу, потому что, как справедливо заметил журналист этот, Кречет (это он про тебя), все это могут быть звенья одной цепи. А на капитана не обижайтесь — дел много, заняты мы очень, вот он от переутомления и раздражен. Что вы, говорю, Валентин Васильич, я не в претензии, лишь бы справедливость восторжествовала.
Отметив про себя, что Ираида уже называет неизвестного подполковника по имени-отчеству запросто, я не выдержала и поинтересовалась:
