Я отказывалась ей верить.
– Но там валяются четыре человека!
– Я же говорю, у них постоянно друзья-собутыльники ошиваются.
– Но… – я не находила слов, – там… там невозможно жить! Где же девочки спали?
– У них детские кроватки были, им Самсоновы из второго подъезда отдали. Ну, а когда Машу и Марину забрали, Серега эти кровати кому-то загнал. Пропили, в общем.
Информация не укладывалась у меня в голове, я принялась судорожно листать дело Яичкиных.
– Подождите, у меня написано, что оба родителя работают, а мать так вообще педагог по образованию.
Раиса Максимовна усмехнулась:
– Из Майки такой же педагог, как из меня стюардесса. Да и чтобы окончить пединститут в Жмеринке, не нужно быть семи пядей во лбу. А работают они по месяцу или два, устраиваются куда-нибудь, а потом их увольняют за прогулы, по полгода сидят без копейки. Сейчас работает только Сергей, дворником в нашем домоуправлении, зимой мало охотников на эту должность, снег-то тяжело убирать. Думаю, его скоро выгонят, он лопату еле держит, руки дрожат…
Я вспомнила опухшее лицо Майи Ивановны Яичкиной. Сразу я не отметила, а теперь припоминаю: под глазом у нее был синяк – уже сходящий, желто-лиловый. Невозможно представить это отупевшее лицо в институтской аудитории, за учебниками и конспектами, а ведь она получила высшее образование всего семь лет назад.
– Как же люди скатываются в такую пропасть? – подумала я, но, оказывается, не подумала, а спросила вслух.
– Потихоньку, шаг за шагом, – откликнулась Раиса Максимовна, – пока однажды не доходят до самого дна. У Яичкиных как получилось: сначала выпивал только Сергей. Пил по чуть-чуть, но каждый день. Ходил веселый, на гитаре играл. Постепенно доза увеличивалась, он стал озлобленный, поколачивал жену. Майка начала выпивать с мужем за компанию, может, чтобы ему меньше доставалось, так и сама втянулась. Денег на водку не хватало, они начали продавать вещи, мебель, посуду. Детей вот только не успели продать… Ох, что водка-то с людьми делает! Не приведи господь такую беду пустить в дом!
Мой чай остыл, я отхлебнула холодную жидкость и выразительно скривилась, надеясь, что Раиса Максимовна вспомнит о своих обязанностях хозяйки. Однако пенсионерка, поглощенная рассказом, не замечала моих ужимок.
– Я тут на днях видела Майку, она боком повернулась, я прямо обомлела: батюшки-святы, да она снова беременна! И живот уже большой, рожать скоро. «Кого ждешь?» – спрашиваю. – «Мальчика, – отвечает. – Если родится мальчик, завяжу с выпивкой. Вообще-то я могу в любой момент завязать, я не алкоголичка вовсе, просто иногда выпиваю, чтобы поднять настроение». Представляете?! Для настроения она выпивает! Да таких стерилизовать надо! Принудительно!
– Скажете тоже. Принудительная стерилизация – это фашистский метод.
– Да они и есть фашисты! – вскричала старушка. – Яичкины хуже фашистов для своих детей! Под Старый новый год Машенька чуть не замерзла во дворе! Как она там очутилась – непонятно, она одна на улицу не выходит, только вместе с Мариной. Вы представляете: время – два часа ночи, а трехлетняя девочка голышом на морозе стоит?! Да она в одну секунду в сосульку превратилась! Хорошо, что кто-то из жильцов шел домой, увидел ее и полицию вызвал. А если бы никого рядом не оказалось? Умерла бы малышка, маленький ангелочек, от переохлаждения.
Раиса Максимовна опять принялась всхлипывать и вытирать слезы кухонным полотенцем. А мне стало понятно, почему инспектор Махнач так поспешно, в первый рабочий день января, изъяла девочек из семьи. В полиции наверняка завели на Яичкиных уголовное дело, бумагу спустили в отдел опеки и попечительства, и чиновница обязана была принять меры. Спасая собственную шкуру, она обставила все так, будто это была ее инициатива – лишить Яичкиных родительских прав. Именно поэтому в личном деле нет упоминания о том, что Машенька попала в полицию.
Попрощавшись с хозяйкой, я вышла на улицу. Погода была собачья: холодно, к тому же разыгралась метель. Снег мокрыми хлопьями хлестал в лицо, так и норовя забиться в глаза.
Настроение у меня было под стать погоде. Первые же кандидатуры на роль убийц с треском провалились. Вряд ли Яичкины ненавидели чиновниц соцзащиты до такой степени, чтобы убить их. Возможно, они вообще не заметили отсутствие дочерей в квартире. И уж наверняка Яичкины были только счастливы сбагрить на государство детей, которые отвлекали их от основного занятия – выпивки.
Мне вспомнилось мое детство, которое прошло на другом конце этого города, но в точно такой же «хрущевке». Я жила на пятом этаже, у нас вечно протекал потолок, а на первом этаже обитала многодетная неблагополучная семья. Вернее, тогда это выражение – «неблагополучная семья» – было не в ходу, жители подъезда именовали многодетных «цыгане», хотя они были самые что ни на есть русские.
Семья была большая, поэтому государство выделило ей две квартиры – «двушку» и «трешку». Двери в квартиры никогда не закрывались, дети сновали туда-сюда с кастрюлями, грязными тарелками и чайником. Подсчитать количество «цыганят» не представлялось возможным, я не могла их различить, они все были какие-то одинаковые: тихие, худенькие, в застиранной одежде с чужого плеча.
Родители были пьющие, частенько устраивали скандалы и драки. Но никому из соседей и в голову не приходило настучать в компетентные органы, чтобы детей отправили в детский дом. Все понимали: какие ни есть родители, а жить с ними все-таки лучше, чем в приюте.
Как только младшему ребенку исполнилось восемнадцать лет, к «цыганам» пришел слесарь из ЖЭКа и срезал в квартире батареи. Электричество им отключили давно, потому что они уже лет десять не платили за коммунальные услуги. Их также отрезали от стояков с горячей и холодной водой, но отец семейства, в далеком прошлом мастер на все руки, каким-то образом смог провести из подвала в квартиру холодную воду. Из всех благ цивилизации «цыгане» на законных основаниях пользовались только канализацией. Так они продержались еще пару лет, а потом продали жилье и уехали в неизвестном направлении. Что с ними стало, никто не знает.
Натянув поглубже капюшон, я двинулась к автобусной остановке, на ходу размышляя о том, каким образом место влияет на судьбу человека. Вы замечали, что алкоголики и прочие деклассированные элементы чаще всего обитают на первых этажах? Может быть, в период своего расцвета они живут выше, но в конце жизненного пути неизменно скатываются ближе к подвалу.
Возможно, существует какое-то «проклятие первого этажа»: кто там оказывается, сбивается с пути истинного.
Через всю Электросрань проходит железнодорожная ветка, разделяя город на две неравные части. Первая часть включает в себя микрорайоны «Северный», «Южный», «Западный» и «Центральный», практически это весь город. Вторая часть – это микрорайон «Восточный», который у населения больше известен как «та сторона».
– Где ты купила шарфик?
– В универмаге на той стороне.
Поразительно, но даже те, кто живет на «той стороне», все равно называют этот район «та сторона». Наверное, так действует на сознание авторитет большинства.
Школьницей я регулярно ездила на «ту сторону», в бассейн «Кристалл», где у нас проходили уроки физкультуры. В советские годы туда можно было добраться только на одном автобусе, четвертом номере. «Четверка» ходила редко, была битком набита и подолгу стояла перед железнодорожным переездом, пропуская электрички и товарные поезда, так что сомнительное удовольствие, получаемое от таких поездок, навсегда отбило у меня охоту кататься на другую часть города.
Анна Николаевна Корягина, которую я решила навестить, жила как раз на «той стороне», на Юбилейной улице. Я с ужасом представляла себе часовое ожидание автобуса на двадцатиградусном морозе, однако жизнь преподнесла мне приятный сюрприз. Хвала создателю маршруток! Этот замечательный представитель общественного транспорта, пусть и с грязными боками и пропахшим бензином салоном, за десять минут домчал меня до Юбилейной улицы и даже остановился около нужного дома.
Панельные дома серии КОПЭ, чьи фасады украшены разноцветной плиткой, выглядят весело даже в плохую погоду. Очевидно, дом был построен относительно недавно, не больше десяти лет назад. Я подошла к третьему подъезду и набрала на домофоне номер квартиры. Сразу же ответил мужской голос:
– Кто?
– Здравствуйте, я…
Мужчина не дал договорить:
– Проходите, тринадцатый этаж.
Поднимаясь в лифте, я вдруг вспомнила: судя по документам, ребенка у Анны Корягиной забрали, но родительских прав ее не лишили. Почему? Возможно, мне удастся получить ответ на этот вопрос.
В квартиру звонить не понадобилось, мужчина уже поджидал меня около двери. Лет сорока, грузная фигура, с бородой, в сером спортивном костюме. Он так нетерпеливо переминался с ноги на ногу, будто я ехала на лифте не с первого этажа, а из самой Москвы.
