— Где его дом?
— Назареи живут со своими родными или одни в отдельном доме. Заводить жен или свои собственные семьи им запрещено.
— И где живет Виссарион?
— Вместе с отцом. Ему выделена часть отцовского дома с отдельным входом.
— Так чего же мы ждем? Скорее туда!
Вход в жилище Виссариона находился во дворе дома. Если к самому отцу Захарию можно было попасть, войдя с улицы, то для того, чтобы проникнуть к его сыну — назарею, надо было пройти по двору, обогнуть дом, и лишь тогда можно было увидеть пристройку, сделанную отцом Захарием для своего отпрыска. Она была вполне добротна и основательна, все необходимое для жизни в ней имелось. Но все равно подруг терзал вопрос, каково это всю жизнь прожить одному?
Встав под окнами, Леша закричал:
— Виссарион! Отзовись!
Но никто не ответил ему. А когда Лешка, толкнув дверь, вошел в пристройку, то там никого не оказалось. Следом за парнем в помещение вошли и четверо сыщиков с Настей. Пристройка была невелика. В ней имелась одна комната, обставленная крайне скромно и даже аскетично. А душевая комната с санузлом, которая также тут имелась, была чисто функциональной. Назареям надлежало соблюдать чистоту не только нравственную и моральную, но также и тщательно следить за чистотой физической, личной гигиене придавалось большое значение.
И пока остальные осматривали жилое помещение, стремясь найти следы присутствия в нем хозяина, Кира осмотрела душевую. Тут имелось одно-единственное темно-серое полотенце, на котором зоркий глаз девушки заметил один длинный светлый волос. И пусть даже назареи и не стригли волос, но все равно появление светлого волоса невольно насторожило Киру. Она прекрасно помнила, что у самого отца Захария волосы были темные. У Лешки тоже. Скорей всего, и его брат должен быть темноволосым.
— Интересно, — задумалась Кира.
И выйдя из комнаты, спросила у Леши:
— Скажи, а у тебя есть фотография твоего брата?
— Зачем тебе?
— Просто скажи, есть или нет.
— У мамы, я думаю, есть в семейном архиве.
— Хотелось бы взглянуть на твоего брата.
— Мы с ним очень похожи, хотя он и старше меня на добрых двадцать с лишним лет.
— Значит, волосы у него тоже темные?
— Ну да, даже темней моих. Брат только в последнее время начал седеть, но седины совсем немного, у нас в роду почти никто не седеет.
У отца Захария, несмотря на его преклонный возраст, голова была седой лишь частично. Но если в семье все мужчины темноволосые, то тогда откуда взялся длинный светлый волос на полотенце в душевой? Конечно, вполне возможно, что кто-то из коллег — назареев принимал душ в жилище Виссариона. Но что, если волос был женский? К сожалению, понять, кто из женской половины Зубовки может быть обладательницей данного волоса, Кира не могла. С обнаженными головами в поселке ходили только маленькие девочки. Все девушки старше двенадцати лет и молодые женщины носили на голове плотные платки, полностью прикрывающие их волосы, а также зачастую закрывающие и часть лба до самых бровей.
— Кира, ну что ты там застряла? — послышался голос Леси. — Посмотри, что мы тут нашли.
На узкой кровати поверх тонкого покрывала Кира увидела наряд назарея.
— Он был скомкан и валялся в углу шкафа, — пояснила ей подруга.
В принципе в этом не было ничего странного, так как одежда явно нуждалась в чистке. По подолу она была выпачкана чем-то бурым.
— Вполне возможно, что это кровь, — произнес Лисица. — И заметь, к этому балахону полагается еще пояс с пряжкой. А его тут нет!
— Возможно, Виссарион переоделся и надел пояс с пряжкой к другому комплекту.
У каждого назарея имелось как минимум две-три пары сменной одежды. Они носили плотные белые штаны, рубашку и свободное верхнее одеяние, перехваченное на поясе пряжкой. Оно всегда было длинным, иной раз касалось земли. Свободными оставались только кисти рук и голова. Да и ее следовало покрывать в случае, если человек хотел уединиться и не желал ни с кем в данный момент разговаривать.
Разумеется, белое полотно нуждалось в частой стирке. На нем была видна любая грязь. И это должно было заставлять назареев вести себя очень осмотрительно, так как их с юных лет приучали к аккуратности и осторожности в поведении. Любая грязь на их одежде рассматривалась отцом Захарием как отступление от праведного пути, по которому им надлежало следовать на всем протяжении жизни. За испачканную одежду возлагалось наказание.
— Одежду им выдает Вирсавия, — сказал Леша. — И к каждому комплекту полагается свой пояс с пряжкой.
— Мы бы хотели повидать эту женщину, — быстро произнесла Кира. — Она молода? Хороша собой?
— Я бы не сказал, — растерялся Лешка. — Да вы ее и сами видели.
— Она блондинка?
— Понятия не имею. Впрочем, если хотите, спросите у нее сами.
— А где нам ее искать?
— Вирсавия живет в доме отца. Позовите, уверен, она где-то поблизости, как обычно, хлопочет по хозяйству.
Подруги снова вышли во двор.
— Вирсавия — это не та ли прекрасная жена военачальника царя Давида, ради обладания которой он послал своего друга на верную смерть?
— Да. И она же мать царя Соломона.
Но здешняя Вирсавия вряд ли могла бы заставить вскипеть страстью мужскую кровь. Была она лет пятидесяти пяти — шестидесяти, курноса, приземиста и к тому же крайне сварлива. Лицо ее украшали многочисленные бородавки, некоторые из которых поросли густыми темными волосинками, что выглядело совсем уж отвратительно.
Лешка был прав, подруги уже видели эту особу. Именно она велела им убираться прочь, обозвав разными нехорошими словами.
— Чувствую, разговор будет не из приятных.
В данный момент Вирсавия занималась тем, что неистово мешала в большой кастрюле какую-то клейкую массу красивого желтого цвета. Вид у нее был еще более недовольный, чем в прошлый раз. Она бормотала себе что-то под нос, и судя по выражению ее лица, это вряд ли были молитвы.
— Что это у вас? Каша?
— Мамалыга.
— Ужин готовите?
— Люди должны поесть, чтобы у них были силы противостоять горю.
Подруги никак не могли придумать, что бы им еще спросить у Вирсавии. Но им помогла сама кухарка.
— Чего вам? — неприязненно спросила она, не прекращая ни на минуту своего занятия. — У нас горе, чего вы тут шастаете, вынюхиваете? Покоя от вас нет! Расследование какое-то затеяли.
— Это не мы. Это полиция. Мы только помогаем в расследовании.
— Вот я и говорю, к чему оно это расследование?
— Как это? Разве вы не любили отца Захария?
— Любила! — твердо произнесла тетка. — Его все любили и боялись! Великий он был человек. Всех грешников в поселке в страхе держал. Что теперь будет, даже и не знаю. Пойдет разброд и шатание. Хоть бы Алексей взял дело отцово в свои руки.
— Алексей? Вы имеете в виду Лешку?
— Он самый.
— Но почему именно он?
— Из всех сыновей Захария один он его силу унаследовал. Сам отец Захария об этом неоднократно говаривал. Значит, Лешке и быть вместо него.
— Почему же вы, любя отца Захария, теперь не хотите, чтобы его убийца был найден и наказан?
— Хочу! Но нельзя брать на себя то, что надлежит сделать Господу. Когда Бог пожелает, он сам покарает нечестивого грешника!
— Ну, знаете! — возмутилась Леся. — Если так рассуждать, то далеко не уедешь. Недаром говорят, на Бога надейся, а сам не плошай. Мы будем искать убийцу, нравится вам это или нет!
Тетка притихла и вновь повернулась к своим кастрюлям.
— Дело ваше, — проговорила она. — От меня-то вам чего нужно? Ведь не про кашу пришли со мной поговорить?
— Скажите, сколько комплектов одежды есть у Виссариона?
Если тетка и ожидала вопроса, то явно не этого. Она слегка смутилась, но потом ответила:
— У Виссариона… ну, как у всех. Три комплекта. Два на смену и один на всякий случай.
— И к каждому полагался пояс с пряжкой?
— Да, — твердо произнесла Вирсавия. — К каждому пояс.
— Нам сказали, одеждой назареев снабжаете вы?
— Да. На мне лежит эта обязанность.
— А не было ли, чтобы Виссарион или кто другой из назареев в последнее время жаловался вам на то, что потерял пряжку с ремнем?
Вирсавия прикрыла глаза, словно вспоминая.
— Не припомню такого, — сказала она наконец, но подруги не могли знать, была ли она с ними искренна или же солгала.
И поэтому они подступили к тетке с другого боку:
— А вся новая одежда лежит у вас под замком?
— Висит в специальном шкафу, ключ от него у меня.
— Можно нам взглянуть на этот шкаф?
Подругам показалось, что Вирсавия чертыхнулась про себя. Но, конечно, им это только показалось, ведь не могла столь достойная праведница губить свою душу, сквернословя и поминая нечистого. Отставив кастрюлю от огня, в путь Вирсавия пустилась с видимым неудовольствием. И хотя надо было пройти всего через две комнаты, она проделала эту дорогу с таким выражением лица, будто подруги отвлекали ее от невесть какого важного дела. А всего-то и дел было, что помешивать кашу в огромном чане.
