Наутро Василиса убежала с Малышом в парк и прихватила с собой скакалку: женщина всерьез озаботилась фигурой, вероятно, все еще надеясь, что миллионер разглядит именно в ней свою спутницу жизни.
Люся же вставать не хотела, поэтому четыре раза пожаловалась на боль в ноге и с чистой совестью продолжала валяться в постели. Ее обуревали думы. Было совершенно непонятно, куда это мотанул пугливый Кислицын и зачем? И почему мать Тани Кусковой уверена, что Кристину, утонувшую девушку, погубил именно театр? И самое главное, кто такая Она, которую так защищала Вероника Абрамовна? Шнурок, камешек с узором? Как бы это все у старушки узнать? Что-то не очень верится, будто та начнет откровенничать при виде Васенькиной мусорной корзины, то бишь стильной шляпки…
Решение нашлось только тогда, когда подруги появились на следующей репетиции. В этот раз они немного опоздали: Люся непременно хотела явиться с баяном, а нога еще требовала осторожности. Поэтому и Люся, и Василиса с баяном на животе плелись, точно гусеницы. Люсенька накануне вечером неразумно потратила мелкие деньги на мороженое, теперь же боялась признаться, что денег на дорогу не осталось, и, соответственно, предложила добираться до театра пешком. «Дабы расходить ногу и насладиться прелестью осеннего парка». Сейчас же заливалась соловьем, чтобы поднять подруге настроение:
– Васенька! Ты только вглядись! Эти деревья напоминают мне людей! Природа точно показывает: всему свой срок. Есть пора молодости, зеленых пышных нарядов и шумного веселья, потом приходит пора мудрости, пора золотых мыслей, богатства… все равно, чем ты богат: деньгами ли, друзьями… Но наступает час, когда ты совершенно обнажен… И тогда видно, кто ты: стройная беззащитная березка, ненадежная липа или крепкий дуб. Вот, Васенька, ты мне вон то дерево сейчас напоминаешь, – ткнула Люся на голую громоздкую корягу.
Васенька со зверской физиономией только поддергивала сползающий баян и наслаждаться природой была не настроена. Она шла все медленней и медленней, и Людмила Ефимовна уже всерьез забеспокоилась, что на репетицию они так и не попадут.
– Вася, внимание! – вдруг зашептала Людмила Ефимовна. – Позади нас двое юношей! Да не сутулься ты, а то они подумают, что я со своей бабушкой гуляю!
Василиса немедленно вытянулась струной, на лицо водрузила сияющую улыбку и, невзирая на баян, принялась покачивать бедрами. Юноши оказались прыщавыми, лет тринадцати, которые в ухажеры никак не годились, зато на репетицию подруги опоздали всего на час.
Едва они переступили порог, как шум среди «артистов» стих, народ расступился и на них разъяренным кабаном стал надвигаться режиссер – Кирилл Назарович.
Люся с Василисой за всю их многотрудную жизнь не слышали столько бранных слов, сколько высыпал на них руководитель культурной ячейки. В целом мысль была следующая: все зрители – бараны, артисты – козлы, а самая главная Коза натуральная свинья, потому что не хочет сеять доброе и вечное! Когда Люся поняла, что у Кирилла Назаровича монолога еще на добрых минут тридцать, она попросту растянула мехи баяна и заиграла плясовую.
– Такое сопровождение пойдет? – наивно спросила она режиссера, видя, как тот хватает ртом воздух, пристраиваясь потерять сознание от такой наглости. – Мне кажется, так веселее будет. Василиса Олеговна, ну начинайте же роль говорить и помахайте кто-нибудь на режиссера, он что-то совсем раскис, никак работать не хочет. Только не юбками машите, с вас станется…
Общими усилиями Кирилла Назаровича привели в чувство – худая мрачная особа, Ирина Горбатова, вознамерилась ему сделать искусственное дыхание, чем окончательно перекрыла кислород, кто-то, добрая душа, громыхнул тазом под самым ухом сердешного, а громоздкая Анжела, тинейджер-переросток, по-детски стала открывать режиссеру глаза, пытаясь отгадать, навечно ли они закрылись. Лежать без сознания обходилось себе дороже, поэтому Кирилл Назарович вскочил, обложил всех матом, и репетиция покатилась по прежним рельсам.
– С ума сойти! Как он вас поливал, ухо радовалось, – причмокнула рядом с Василисой женщина со знакомым лицом, когда Козе дали пятнадцать минут отдыха. – Прямо не в бровь, а в нос!
– А, это вы, Тереза Михайловна, – узнала Василиса соседку Рудиной Риммы. – А я вас, признаться, и не заметила.
– Ничего, меня здесь никто не замечает, – махнула рукой Тереза Михайловна. – Муж говорит, я – как воздух, его тоже никто не замечает, пока не испортят… Гы-гы… Я думала, вы уйдете, не станете терпеть…
– Так я бы и не стала, может быть, но я же обещала вам, – выкручивалась Василиса. Не могла же она сознаться, что у них с Люсенькой в этом театре еще целая телега неотложных дел.
– Так это вы из-за меня, что ли?! – всплеснула руками Тереза. – Надо было сказать, я бы сама ходила! Я уже и сама решила – чего дома-то сидеть? Вот, видите, пришла, сама буду присутствовать, так что вы теперь совершенно свободны!
– Ну нет, а как же роль? На меня надеются. Так нельзя… – упиралась Василиса.
– А чего нельзя-то? Подумаешь, роль – Коза! Да я и сама сыграть могу! Это, может, из меня Джульетта какая не получится, а коза-то!!
– Ну, может, мне за кого другого в театре поучаствовать? Уж больно мне на сцену хочется, – зарумянилась Василиса, стыдливо опуская глаза.
– А за кого другого? Анжелка отсюда ни в жисть не уйдет, она в театр-то из-за Кешки Хлебова бегает, вон тот, вишь, Волка играет. И эти две клуши, в уголке, им и ролей никогда не дают, а они регулярно на репетиции таскаются, тоже на Кешку охотятся, а может, на Кирюшу заполошного. Не-ее, отсюда никто уйти не захочет. Друг перед дружкой морды корчат, что, дескать, их силком заставляют, а самих помелом не выгонишь. Если, говоришь, прикипела, так ходи…
– Неужели и Вероника Абрамовна сюда из-за этого красавца бегает? – удивилась Люся, которая сидела тут же.
Тереза Михайловна, вероятно, соскучилась по светскому общению, потому что безудержно выливала любую информацию.
– Вероника Абрамовна не из-за Кешки, она же не совсем без глаз. Только она отсюда тоже не уйдет, потому что некуда ей.
– Как это некуда? – не поверила Василиса. – У нее что, дома нет?
– Неужели бомжиха? – ужаснулась Люся, которая тоже не упускала нить разговора.
– Еще пока нет, хотя… Пойдемте вон туда, я вам тихонько расскажу.
И Тереза Михайловна быстренько отошла за толстую трубу, под грязные тряпки.
– Вероника-то с мужем раньше очень хорошо жили. Квартиру такую имели, вам и не снилось! Здесь же, вон в тех домах. А потом муж умер, она осталась с дочкой да с внуком. А дочка у нее… Вот скажут мне: или под машину ложись, или такую дочку имей, я лучше сразу под машину, честное слово. Не дочка, а ведьма какая-то! Капитолиной зовут. А сынишка ейный еще хлеще матушки уродился – наглый, хамовитый, жирный… глаза бесстыжие растопырит и костерит бабку на чем свет стоит. А еще Гошей называется, тьфу!! В общем, пожила Вероника с дочкой-то, а потом и решила – разменяла свою большую квартиру на две. Одну в этом дворе себе оставила, а дочку с внуком в центр города переселила. Да только что-то там перемудрила: очень боялась, что после ее смерти квартира дочери не достанется, или платить нужно было какие-то деньги, короче, прописала она дочь у себя, а в той внучок прописан. Сначала вроде бы ничего было, а потом дочка ее решила, что негоже деньги мимо рук пускать, и сдала свою квартиру в центре. Они с Гошей к Веронике переехали, а копеечку себе в карман положили. Капитолина и в ларек сюда устроилась, очень удобно, и Гошу в школу перевела сюда. Пока дочка с внуком только жили, Вероника крепилась, хоть и тяжко ей приходилось. А затем Капитолина мужа себе нашла и тоже к Веронике притащила. И началось. Абрамовне-то теперь не всегда двери домой открывают! Она даже раньше и из дома не выходила – выйдет за хлебом, а они двери на щеколду, и привет!
– Это они родную мать в ее же квартиру не пускали? – сверкнула глазами Люся.
– А они и сейчас не пускают, – беспечно сообщила Тереза. – И что хочешь ты с ними, то и делай. Соседи их и стыдили, и милицию вызывали, а толку? Они сегодня откроют, а завтра опять на щеколду. Вот Вероника здесь и крутится. Она иногда даже ночует здесь. Говорит, что реквизиты сторожит, да только чего там сторожить-то? Старый таз? А вы говорите, уйдет! Куда?
– А что, Капитолина, дочка этой женщины, и сейчас в этом ларьке трудится? – зачем-то спросила Люся, сузив глаза.
– Еще и как работает. Днем торгует, как положено, а ночью свою водку продает, паленку. Ее и топором оттуда не вырубишь…
– Коза!! Где Коза?!! – разнервничался вдруг режиссер и захлопал в ладоши. – Кеша! Волк! Теперь репетируем сцену, где ты пытаешься соблазнить Козу! Кеша, я как мужчина тебя понимаю, но ты должен сыграть влюбленный взгляд! Ты Волк и хочешь пробраться к Козе в дом! Там у нее целый выводок козлят!! А ты голодный!! Кеша! Не смотри на Козу как на преступницу!! Ты ее… ну сделай вид, что она тебе нравится!! Если ты артист, ты это сделаешь!!
