Черный автомобиль как будто внезапно споткнулся. Он подпрыгнул на дороге, развалился на две неравные половины и расцвел дымно-багровым цветком. На шоссе посыпались осколки стекла, пылающие обломки покореженного металла.
Только после этого прогремел взрыв.
Ехавшие следом машины тормозили, сворачивали, налетали друг на друга, пытались объехать место катастрофы. Вскоре на шоссе творился самый настоящий ад.
В этом аду никто не заметил, как высокая, бедно одетая женщина припарковала у обочины вишневый «Ситроен», выбралась из него и подошла к догорающему остову «Мерседеса». Возле него толпились свидетели катастрофы, кто-то пытался помочь пострадавшим.
– Оставьте, все мертвы! – махнул рукой рослый бретонец с длинными светлыми усами. – Скоро подъедут полиция и медики, они сделают все, что нужно…
Действительно, вдалеке уже были слышны приближающиеся звуки полицейской сирены.
Пожилая женщина подошла еще ближе. Она увидела расплывающиеся пятна крови на асфальте, осколки стекла. Из-под обломков машины на уровне заднего сиденья наполовину высовывалась мертвая мужская рука. Женщина опустилась на корточки, воровато оглянулась. На нее никто не смотрел.
Тогда она быстро вытащила из сумки небольшой складной нож с перламутровой ручкой, выщелкнула короткое широкое лезвие, молниеносным движением отхватила у мертвой руки первую фалангу мизинца и спрятала ее в сумку. К сожалению, у нее не было возможности завершить ритуал.
– Мадам, вы ничем уже не можете помочь этому человеку! – раздался у нее над головой низкий сочувственный голос. Оглянувшись, женщина увидела усатого бретонца.
– Боюсь, что вы правы, месье! – скорбно проговорила она, поднимаясь на ноги.
Вернувшись к своему «Ситроену», пожилая женщина достала из «бардачка» измятый, вытертый, покрытый жирными пятнами листок бумаги, разложила его на приборной доске. Тонким, тщательно очиненным карандашом она вычеркнула еще одно имя – Борис Ланский.
Сегодня она сделала очень важную часть дела, перехватила объект буквально на последнем дюйме. Еще немного – и он был бы недоступен, а значит – дело было бы провалено.
Однако работа не закончена. В списке осталось последнее имя, против которого стоял жирный вопросительный знак.
Значит, придется возвращаться в Россию.
Я проснулась оттого, что комнату заливало утреннее солнце, и Бонни уже не было в кровати.
Он стоял на ковре с моей стороны и за ногу стаскивал меня на пол.
Правда, надо отдать ему должное – он не вонзил в мою ногу свои страшные клыки, а удивительно ловко прихватил ее губами, но спать в таких условиях не представлялось возможным.
– Бонни, что ты себе позволяешь! – простонала я. – Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?
Увидев, что я проснулась, пес выпустил мою ногу, схватил с тумбочки будильник и поднес к самым моим глазам.
Тем самым он хотел ответить, что он-то прекрасно знает, сколько сейчас времени, а вот я…
На будильнике было уже половина девятого.
– Ты хочешь сказать, что пора на прогулку? – проговорила я с мучительным стоном.
Он издал такой выразительный рык, что последние сомнения отпали: пора, давно пора, Бонни и так уже терпит из последних сил!
– Ну ладно! – вздохнула я, спуская ноги с кровати.
Душ я приняла наспех – иначе я просто не смогла бы выйти из дому. Об утреннем кофе не приходилось и мечтать – Бонни меня просто растерзал бы. Я пристегнула поводок, подошла к двери…
И тут резко, требовательно зазвонил дверной звонок.
Обычно я спрашиваю, кто звонит. Но тут мы уже и так собирались выходить, к тому же я еще не вполне проснулась, поэтому открыла без всяких вопросов.
На пороге стояла высоченная девица, затянутая в черную кожу, как какая-нибудь эсэсовка из фильма про войну.
– Вы кто?! – спросила я, попятившись.
– Я от Алевтины Романовны! – отчеканила та, причем мне показалось, что она щелкнула каблуками.
– Нам уже не нужно… – ответила я, пытаясь снова закрыть дверь.
– Как – не нужно?! – девица расстегнула огромную сумку, больше всего напоминающую офицерский планшет, и ловко выхватила оттуда пачку бумаг с разноцветными печатями. – Вот мой диплом кинолога-собаковода… вот персональная рекомендация председателя общества любителей мастифообразных собак, а вот – еще одна, от общества бордосских догов…
– Сказано вам – не нужно! – повысила я голос. – Неужели не понятно? Вам что – по-английски повторить? Или на языке индейцев майя?
С этими словами я еще раз попыталась выставить наглую девицу из квартиры, но она держалась насмерть и вытаскивала из своего планшета новые документы – наверное, удостоверение, подтверждающее, что у нее характер шестого класса твердости по шкале Бофорта…
И тут в наш разговор вмешался Бонни. Он набычился, приоткрыл пасть, показав незваной гостье свои огромные клыки, и зарычал тем самым низким, утробным звуком, который я сперва приняла за звук работающего пылесоса.
– Ваша собака очень плохо обучена! – процедила девица, переведя взгляд с меня на Бонни. – Ей просто необходима твердая рука профессионала!
Рычание Бонни изменило тональность, перейдя в более высокую часть частотного диапазона. Бонни шагнул вперед и легонько боднул гостью.
Хотя со стороны казалось, что он всего лишь слегка подтолкнул ее своей огромной головой, она вылетела из квартиры, как пробка из бутылки, и полетела вниз по лестнице с таким грохотом, как будто состояла из плохо скрепленных металлических деталей. Не зря Алевтина Романовна говорила о ее исключительной твердости!
Я с опаской проследила за полетом девицы – не дай бог, разобьется насмерть!
Но она была достаточно ловкой и тренированной и на следующей площадке сумела удачно затормозить. Она встала на ноги, собрала свои рекомендательные письма, рассыпавшиеся по ступенькам и, гордо выпрямившись, удалилась, что-то раздраженно бормоча.
А я облегченно перевела дыхание и с уважением взглянула на Бонни.
– В данном случае твое вмешательство было своевременным, – проговорила я довольно строго. – Но впредь не делай этого с посторонними людьми, а то у нас могут быть неприятности!
Он выразительно рыкнул, как будто сказал мне: «Да что же я, не понимаю, когда можно, а когда нет? И вообще, ты не забыла – мы собирались на прогулку! А то как бы чего не вышло…»
Я кивнула, вывела его из квартиры и тщательно заперла дверь.
Мы спустились по лестнице пешком – ехать с Бонни в лифте я была еще не готова.
Оказавшись в холле, он неожиданно потянул меня не к выходу, а в противоположном направлении. Я удивленно взглянула на него, и тут вспомнила, что Борис Алексеевич говорил про отношения Бонни со статуей Фемиды.
– Бонни, не смей! – вскрикнула я и изо всех сил потянула за поводок.
С таким же успехом я могла бы пытаться остановить набирающий скорость Восточный экспресс. Бонни стремился к злополучной статуе, как паломники стремятся к какой-нибудь святыне.
– Стой! – завопила я, и сделала вторую попытку.
На этот раз я подбежала к статуе, опередив Бонни, и заслонила ее собой, отталкивая в сторону наглого дога.
– Это же все-таки скульптура, а не телеграфный столб! – завопила я. – Надо уважать произведения искусства!
Он обиженно заворчал, но вынужден был отступить.
– Пойдем скорее на улицу, – проговорила я, тесня его к выходу. – Кто-то, по-моему, очень спешил на прогулку…
Обороняя статую, я заметила в нише за ее спиной какую-то бумагу. Возможно, это была одна из тех бумажек, которые рассыпала девица-кинолог, когда Бонни спустил ее с лестницы. Остальные она подобрала, а эта бумажка, подхваченная сквозняком, спланировала до первого этажа и залетела за статую…
Я нагнулась и подобрала бумажку, чтобы позднее изучить.
Сейчас у меня были более насущные задачи.
Мне предстояло выгулять огромного дога, не позволив ему сбежать или совершить что-нибудь уголовно наказуемое – сожрать какую-нибудь маленькую собачку или напугать до потери сознания ни в чем не повинного пенсионера…
Сперва Бонни вел себя, как послушный и хорошо воспитанный пес.
Он шел впереди меня с чувством собственного достоинства, не обращая внимания на голубей, прохожих и прочую мелкую живность, попадавшуюся на нашем пути.
Впрочем, надо сказать, что все встречные заблаговременно расступались, давая нам с Бонни дорогу.
Мы шли к зеленой зоне, расположенной по берегам реки Смоленки – к единственному в окрестностях месту, где собаки могут порезвиться и обменяться последними новостями.
Однако не успели мы пройти и четверть пути, как случилось то, чего я ждала и опасалась.
Перед нами появилась кошка.
Точнее, я уверена, что это был кот – наглый и самоуверенный.
