сказали, что вчера его видели здесь, на вокзале. Он больной человек, ин-сультник, я очень боюсь. Может быть, вы расскажете подробнее?
– А что рассказывать? Здесь знаешь сколько за день проходит? Не знаешь?
– Но если его видели милиционеры, значит, он им чем-то запомнился?
– Не знаю. Как фамилия?
– Лопин Андрей Константинович.
– А, – майор протянул это «А» так, что сомнений в том, что имя и фамилия отца ему были зна-комы, у меня не осталось. Но потом, замолчав на секунду, неожиданно резко бросил:
– Нет, ничего не знаю. И в журналах по дежурству ничего нет. Вообще не до тебя сегодня. Не до тебя.
– Но я ищу отца.
– Вот и ищи. Иди в милицию, пиши заявление, объявят розыск, пришлют фотографию, мы вы-весим ее в зале, если что узнаем, сообщим.
– Но мне сказали, что вчера его здесь видели!
Он поднял на меня глаза, кинул в пепельницу папиросу с полностью рассыпавшемся табаком, поправил галстук.
– Послушай, мальчик. Я сказал все, что хотел сказать. Ни отчитываться перед тобой, ни объяс-нять, ни докладывать не намерен. А будешь шуметь – оформлю хулиганство. Хочешь?
– Нет.
Я повернулся и вышел.
Что ж, в милиции узнать ничего не удалось. Я подошел к расписанию поездов, чтобы попы-таться понять, куда мог уехать отец, если он вообще здесь был.
Так, я приехал домой около десяти. Отец никуда не собирался. Половину одиннадцатого мои часы показывали, когда я садился в машину. Вечером пришел не позже пяти. Значит, нужно смот-реть поезда, отходившие не раньше 12-ти и не позже 15-ти. Раньше отец просто не смог бы доб-раться до вокзала. Позже – тоже мало вероятно, он мог бы встретиться со мной, а это вряд ли вхо-дило в его планы.
Конечно, все могло быть и не так. Поезд мог отходить вечером или ночью, а отец появился раньше, чтобы купить билет заранее. Или вообще уехал на электричке. Но что было делать?
В отведенный отрезок времени отходило три поезда. На Москву в 12-30, из Москвы до Тюмени в 14-20 и в Ленинград в 14-45. Я записал номера поездов и время отправления в Натальин блокнот.
Так. Что дальше? На Москву? Но в 12-30 отец вряд ли собирался ехать. Он никуда не спешил, даже уговаривал меня поесть, а эта процедура требовала времени. На Тюменском вроде бы ехать было некуда. Хотя – как знать. Я решил остановиться на Ленинградском варианте. Тем более что именно в Ленинграде умерла мать, может быть это что-нибудь да значило?
Я подошел к кассе дальнего сведения, дождался, когда у окошка никого не будет, и просунул голову.
Кассирша скучала. Скорее всего, на вечерние поезда билетов не было, большой работы не предвиделось. Она скользила глазами по странице раскрытой книги и машинально приглаживала волосы, затянутые в тугой узел.
– Простите, пожалуйста, – начал я.
– Билетов нет. – Она не оторвала головы от книги.
– Я не прошу билета. Я хочу узнать. Вчера на Ленинградский, в 14-45, билеты были?
– Вчера? Было два билета. Купейный и общий. Но сегодня точно не будет, да и завтра тоже.
– Да мне не надо. У меня вчера отец должен был уехать в Ленинград, а я не знаю, уехал или нет.
– Как это? – кассирша подняла глаза, даже отложила книгу.
– Понимаете, мы живем не вместе. Он позвонил, что уедет, если достанет билет, и вот я не знаю, уехал или просто где-то шляется.
– Живут же люди. – Она неодобрительно покачала головой.
– Так получилось, извините.
– Я продала два билета. Подожди, сейчас вспомню. Бабка была, цыганка, гадать все предлагала. Да, она взяла общий. Я еще подумала – вот, денег, небось, пропасть, а едет общим. Потому и за-помнила. И мужик был. Странный какой-то. Руки дрожат. Пьет что ли?
– Нет, он болеет. Инсультник.
– И поехал один? Ну, вы даете.
– Что ж поделаешь…
– Вот, он взял купейный. А уехал ли – не знаю.
Я поблагодарил кассиршу и пошел к двери.
Так, значит, он поехал в Питер. Зачем? К матери на могилу? Но почему мне ничего не сказал? Боялся, что я не пущу? Может быть. Хотя, как я мог его не пустить?
Но все-таки, не мог же он не знать, что я буду волноваться?!
– Парень, – окликнули меня. Я обернулся. У выхода стоял молодой милиционер, из тех, что сидели в дежурке. – Ты забыл у кассы сумку!
Какую сумку? Не было у меня никакой сумки. Я хотел было отвернуться, но он махнул мне ру-кой. Я подошел. Он быстро сунул мне в руку какую-то бумажку и прошептал прямо в ухо: «Он никуда не уехал, а я тебе ничего не говорил». Громко же сказал:
– Не оставляйте своих вещей!
Я поблагодарил и пошел к троллейбусу.
Уже там, на остановке, развернул бумагу.
Весь лист был заполнен ровными, отпечатанного на машинке строчками. Они налезали одна на другую, почти без интервала, печать была слепой, видимо, далеко не первой копией.
Я решил пока ничего не читать и поехал домой.
«Году в тысяча девятьсот сорок девятом напали мы с друзьями на примечательную заметку в журнале «Природа» Академии Наук. Писалось там мелкими буквами, что на реке Колыме во время раскопок была как-то обнаружена подземная линза льда – замерзший древний поток, и в нем – замерзшие же представители ископаемой (несколько десятков тысячелетий назад) фауны. Рыбы ли, тритоны ли эти сохранились настолько свежими, свидетельствовал ученый корреспон-дент, что присутствующие, расколов лед, тут же ОХОТНО съели их.
Немногочисленных своих читателей журнал, должно быть, немало подивил, как долго может рыбье мясо сохраняться во льду. Но мало кто из них мог внять истинному богатырскому смыслу неосторожной заметки.
Мы – сразу поняли. Мы увидели всю сцену ярко до мелочей: как присутствующие с ожесточен-ной поспешностью кололи лед; как, попирая высокие интересы ихтиологии и отталкивая друг друга локтями, они отбивали куски тысячелетнего мяса, волокли его к костру, оттаивали и на-сыщались.»
Что это было такое, я не имел ни малейшего понятия. Почему мне сунули бумагу, что она должна была обозначать? Как все это связано с отцом? И, самое главное, что нужно делать?
Я достал из холодильника еду, наложил себе немаленькие порции (поесть нужно как следует) и поставил на газ.
