Он улыбнулся:
— Легко.
В комнате повисло молчание.
«Ждет, когда я уйду», — догадалась Далила.
— Сынок, я действительно стала несносна? — расстраиваясь, спросила она.
Дмитрий вздохнул:
— Тебя можно понять. Я не жалуюсь.
— Спасибо, родной, что сказал. Я исправлюсь. Она поднялась с дивана, собираясь уйти, но он поспешно воскликнул:
— Мама, тебе сосед, Свиридов, звонил.
— Неужели снова теща его помирает? — испугалась Далила.
Дмитрий пожал плечами и, восхищенно глядя на мать, вдруг сказал:
— Какая ты у меня красивая.
— Не красивая я, а усталая. Спасибо, сынок, — пропищала она и поспешила выйти из комнаты, чтобы не зарыдать.
Потом под рой мыслей «нервы ни к черту» звонила Свиридову, собираясь ему сообщить, что сеансы его уже отданы. Какой там Свиридов с его переменчивой тещей, когда у Далилы красавец Орлов с горой денег. И в придачу Самохина с Матюком. И пистолет к ним в довесок.
Свиридов совсем не расстроился, и вообще, консультацию запросил не он, а теща, хронически помирающая.
— Сегодня поздно уже, а завтра обязательно к нам приходите, — плакался и молил Свиридов, — иначе она всех сгнобит.
— Завтра что у нас? — растерялась Далила.
— Воскресенье.
— Хорошо, я утром приду.
И пришла. Теща сидела одна за накрытым столом, злая-презлая.
— Вас поджидаю, — сказала она, кивая на торт и самовар. — Душа изболелась.
— Марьванна, что с вами? — испугалась Далила, мысленно отмечая, что ведет себя с ней по-свойски и непрофессионально совсем.
— Говорю же, изболелась душа, — начала Марья Ивановна, но, взглянув на врачевательницу душ, простонала:
— Что с тобой, деточка?
— А что со мной?
— Ты сама не своя!
«Они что, сговорились все? Хотят меня доконать?» — рассердилась Далила и нервно спросила:
— Почему я сама не своя?
— У тебя душа не на месте, — проворчала Марья Ивановна и приказала:
— Быстро рассказывай!
И, удивляясь себе, Далила ей рассказала про свою счастливую жизнь, а потом про Галину, про их разговор, и про беседу с Бойцовой, и про свое расстройство, и про Димкин упрек.
— Да-а, — послушав рассказ, проскрипела старуха, — ты, деточка, абсолютно права. Женщина в нашем обществе не человек, а без мужчины она и вовсе существо низшего сорта. Самой жизнью доказано, сколько бы нам ни говорили о каком-то там равноправии. Как раз из-за этого и не даю им житья, супостатам.
Далила опешила:
— Из-за чего?
— Из-за Ленки, любимой внучки моей. Если точнее, не внучки, а правнучки. Умница Ленка была…
Марья Ивановна на секунду запнулась и зло прокричала:
— Да что умница, она гений была!
— Почему «была»? — удивилась Далила.
— А потому, что эти сволочи мою Лену сгубили! Умерла моя Леночка! Умерла!
— Господи! Как же такое случилось?
Марья Ивановна кивнула на дверь, за которой жили ее родственники и одновременно враги.
— Довели ее эти злодеи, — с ненавистью прошипела она. — У Леночки дар был от бога, ей бы художницей стать, ей бы учиться, а они ее замуж.
— Вашу внучку выдали замуж? — спросила Далила, недоумевая, что в этом плохого.
— Замуж ее затолкали! «Не женское это дело художницей быть!» — кого-то передразнила Марья Ивановна и сплюнула:
— Черти их раздери! С рук спихнули, а она же талант!
— Что ж в этом плохого? Талант иметь хорошо.
— Талант мужчинам иметь хорошо, а для женщин талант — наказание. Хуже. Пожалуй, что пытки. Вот как устроено наше общество. Оно диктует: ты баба, сиди, не высовывайся, штопай мужу носки.
Далила, имевшая свой талант, мгновенно вспомнила жизнь с Матвеем, вспомнила постоянную свою вину за невымытую посуду, за плохо оттертый пол, за несвежее полотенце. А какую неловкость испытывала она, когда муж брал в руки швабру!
Но почему? Откуда неловкость? Ее работа напряженней и тяжелей, да и зарабатывала она всегда значительно больше. Уже после двух-трех сеансов психоанализа она чувствовала себя выжатой как лимон, а у нее их бывало в день до пяти. И еще консультации. И тестирование. Какое уж тут хозяйство?
Но он-то мужчина, негоже ему мыть полы — так ее приучили. Потому и жила с чувством вины.
— Да, женщине родиться талантливой, выходит, не счастье, а наказание, — согласилась Далила.
— В этом и дело! — воскликнула Марья Ивановна. — Леночке нельзя было замуж. Ей не мужу своему угождать, а картины писать бог велел. А она пошла против бога, потому что ленивой была. Конечно, сорочки же легче стирать да пылюку гонять по коврам. Вот она и гоняла. А сама-то талант. Уголек таланта потлеет-потлеет, да и вспыхнет пожар. Он и вспыхнул в ее душе.
— И что случилось?
Марья Ивановна на вопрос внимания не обратила.
— Ты права, — строго взглянув на Далилу, сказала она. — Была бы Леночка наша мужчиной, другой к ней был бы подход. Захоти она замуж или как там…
— Жениться, — подсказала Далила.
Старуха продолжила:
— Да, захоти Ленка жениться, кто б ей позволил в восемнадцать-то лет? Поднялся бы шум. Дружно погнали б учиться, будь наша Ленка пацан. А она была девушкой, и они ее, изверги, замуж. Гениальную Ленку мою! Вот она рученьки на себя и наложила!
— Ужас какой! — содрогнулась Далила.
— Конечно, ужас, — зло подтвердила старуха. — Теперь ты поняла, почему я издеваюсь над ними?
Я им Лены моей никогда не прощу! Или, считаешь, надо простить?
Далила хотела ответить, но в кармане ее запрыгал мобильный.
— Извините, Марьванна, — прошептала она, поднося трубку к уху.
Нежданно-негаданно это был Граблин.
— Откуда у вас мой номер? — удивилась Далила.
— Разведка донесла.
Она разволновалась:
— Какая разведка? Галка, что ли, дала?
— Галка? Это да! Галка дает безотказно. И ты мне дала. Свой номер. Мне все дают, — пошло заржал Граблин и бодро воскликнул:
— Ну что? Ты готова? Матюк уже здесь, мается от нетерпения.
— Господи, я забыла совсем, — испугалась Далила и заверила:
— Еду! Немедленно еду!
Граблин в ответ процедил:
— Уж поспеши, в твоих интересах.
Далила виновато уставилась на Марью Ивановну.
— Марьванна, простите, возникли дела, очень срочные, — сказала она, зачем-то тыча в старуху своим телефоном.
Наверное, в качестве доказательства своих срочных дел.
— Иди уж, — вздохнула та.
— Я вечером к вам забегу.
— Забеги, — проскрипела старуха и грустно добавила:
— Если до вечера доживу.
Далила воскликнула:
— Доживете! — и понеслась.
Она очень спешила и ужасно боялась, что Матюк не дождется ее, уйдет. Вылетев на улицу, Далила нетерпеливо запрыгала на тротуаре, а потом и вовсе выскочила на проезжую часть с воплями:
— Такси! Такси!
Пожелавшее проехать мимо такси против такой лобовой атаки не устояло, резко затормозило, из окна послышались мат и угроза:
— Все равно не повезу!
Однако повез.
Но и в машине не угомонилась Далила. Она торопила водителя, ахала, охала, нетерпеливо сучила ногами, мысленно пытаясь представить, какой он, этот Матюк.
В дом чеха не вошла, а влетела, поражаясь царящей вокруг чистоте. В огромном холле было прибрано, на полу ни пылинки, горы пустых бутылок исчезли. В воздухе витал не тяжелый дух пепла, застарелых бычков и всевозможного пойла, а дорогой аромат французского одеколона.
— Здравствуйте, — воскликнула Далила и осеклась. Остолбенела.
— А вот и она! — радостно вскинулся чех.
За покрытым сукном столом сидели: трезвый и гладко выбритый Граблин, свеженький принаряженный Ванек и…
И неотразимый Иван Орлов!
— А где же Матюк? — пятясь, пролепетала Далила.
— А это, по-твоему, что такое?! — возвестил бодро Граблин. — Это ж и есть наш легендарный Матюк!
Сокрушительно дружески хлопнув по спине Ивана Орлова, он с симпатией повторил:
— Это и есть наш Матюк, сто чертей ему в дышло!
Орлов был поражен не меньше Далилы.
— Это вы?! — воскликнул он, нервным движением поправляя ворот рубашки, который и без того аккуратно облегал его мощную шею. — Эт-то вы?!
Граблин немедленно подтвердил:
— Это она! Сейчас сам увидишь, как коронно играет! Ешкин кот! — восхитился он. — Подряд четыре очка! Даже ты, Иван, отдыхаешь!
— Потрясающе, — прошептала Далила, не сводя очумелых глаз с Ивана Орлова. — По-тря-са-ю-ще! Это вы!
Заметив ее ошеломление, Граблин воскликнул с нескрываемой завистью:
— И вот так перед ним все бабы! Подряд! Лишь глянут — и чуманеют! Да-а, правильно Пушкин сказал: красота — страшенная сила!
— Это Достоевский сказал, — неуверенно вставил чех и добавил:
— Точнее, его «Идиот».
— Какая разница, — отмахнулся Граблин. — Мы же не идиоты, из-за красы Ивана время терять! За дело, господа! За карты! — громогласно заторопил он присутствующих.
— Я не буду играть! — запротестовала очнувшаяся Далила. — И вообще, я ухожу!
