– Ремонт... – повторила она. – Ремонт? Да, ремонт...
Меня поразила интонация собеседницы – можно подумать, что она впервые слышит о ремонте. Мария Ивановна сказала мне: Ирина приводит в порядок квартиру. А что, собственно, такого? Пелагею Андреевну поместили в больницу, молодая женщина, понимая, что смерть Суворовой не за горами, решила ободрать обои и размыть потолок.
– Ремонт... – затряслась Ира.
И тут из ее сумки донесся звонок мобильного, а я ощутила, как в моем кармане завибрировал телефон. Ира вытащила слишком дорогую для не очень обеспеченного человека трубку и хрипло воскликнула:
– Алло! Алло! Говорите!
Я тоже вынула сотовый, удивленная тем, что он не тренькает, а лишь вздрагивает.
– Алло, алло, – твердила Ирина.
Я уставилась на дисплей. Сотовый вовсе не на вызов откликался, а набирал номер. Очевидно, я забыла заблокировать клавиатуру, сунула трубку в карман, случайно нажала на клавишу ...
Ирина положила телефон в сумку, и тут меня осенило. Я вдавила кнопку повтора, а через пару секунд из красивой лаковой планшетки женщины, стоявшей в дверях, раздалось заунывное тра-ля-ля.
Я вздохнула и сказала в мобильный:
– Добрый день, Елена.
– Я не Лена, – прошептала в свою трубку тетка, – простите, вы ошиблись номером.
– Очнись! – усмехнулась я. – И давай побеседуем без посредства мобильной связи. Смешно мы, наверное, выглядим: стоим друг напротив друга и бормочем в трубки.
– По этому номеру нет никакой Лены, – упрямо повторила женщина.
– Значит, Ира? – ухмыльнулась я. – Для малообеспеченной медсестры, вынужденной из-за квартиры ухаживать за Пелагеей Андреевной, у тебя слишком дорогой мобильный. Ну-ка дай сюда ключи!
Моя визави молча протянула связку.
– Так я и предполагала! – воскликнула я. – Это же отмычки! То-то мне показалось странным, что в связке столько ключей. Штук сорок, не меньше! Лена, у нормальных людей их не больше пяти-шести.
– Я не Лена, – тупо повторила женщина.
– А кто? – разозлилась я.
– Катя, – вдруг шепотом сообщила собеседница. – Катя. Лена меня старше, я младшая. Вернее, самый младший Павел. Пелагея его от генерала Быкина родила.
Я заморгала:
– Пелагея Андреевна – ваша мать?
– Можно и так сказать, – невесело подтвердила Катя, – хотя настоящей мамой мне Сонечка была.
– И у вас есть еще сестра Лена?
– Да, – подтвердила Катя, – но мы не дружили, совсем. Нас в детский спецдом отправили. Хотя... вы, наверное, не знаете, что это такое, и не поймете. Вообще, нашу историю обычному человеку не осознать, очень уж она дикая. Я ведь почему прийти сюда рискнула? Мне документ позарез нужен. Пелагея меня обманула, обещала его отдать, если я буду ей деньги платить, и я привозила каждый месяц. Но... понимаете... у меня своих больших средств нет, зарабатываю я мало. Меня муж содержит, он счет проверил, стал спрашивать: «Катюша, куда приличные суммы деваются?»
А я ответить не могу. Боюсь! Вдруг он меня бросит? И в клинике позор! Пелагея... она... Ой, господи!
Катя кашлянула и беззвучно заплакала. Я обняла совершенно растерянную Катю за плечи:
– Пошли.
– Куда? – одними губами спросила она.
– Тут неподалеку есть маленькое кафе на бульваре, там нам никто не помешает, – пообещала я.
Когда мы устроились за столиком и сделали заказ, Катя вдруг спросила:
– А вы кто?
– Евлампия Романова, – представилась я. – Лучше зовите меня просто Лампой. Я работаю частным детективом.
– Ой! – Катя зажала рукой рот.
– Сами понимаете, – делая вид, что не замечаю испуга собеседницы, продолжала я, – моя профессия обязывает держать язык за зубами, хранить чужие тайны и никогда не сообщать подробности о клиентах. Но сейчас придется нарушить эти правила: меня наняли присматривать за Верой Путинковой, невестой Павла Брыкина.
Чем дольше я говорила, тем сильнее бледнела Катя. В конце концов, она прижала руки к груди и прошептала:
– Паша мой брат. Он, вообще-то, Быкин, в специнтернате проходил под этой фамилией, но потом слегка изменил ее.
– Давайте-ка с самого начала... – попросила я.
– Не могу, – прошептала Катя, – все так запутано, никаких слов не хватит.
– Ничего, я разберусь, – приободрила я ее. – Глядишь, и вам сумею помочь!
– Вы знаете, где Пелагея Андреевна?
– Да. Она в больнице, у нее инсульт.
– Боже! – отшатнулась Катя. – Говорить может?
– Нет, – помотала я головой. – Суворовой очень плохо, врачи сомневаются в благополучном исходе.
– Катастрофа! – обмерла Катя. – Я за квартирой в свободное от работы время следила, все ждала подходящего момента, но Пелагея из дома выходить перестала. Я с улицы наблюдала, сидела в подъезде напротив и на окна пялилась. Мне было трудно, но я приняла решение: непременно доведу дело до конца. Уйдет Пелагея в поликлинику, влезу в квартиру и отыщу бумагу. Но старуха словно в спячку впала: наружу не выглядывала, даже свет не каждый вечер зажигала. И вот сегодня я подумала: пусть она даже дома будет, войду и потребую... а там – ремонт. Ремонт!
– Начните сначала, – приказала я. – Насколько я знаю, Пелагея Андреевна дворянка, представительница некогда знатной семьи, потерявшей все после революции.
Катя поперхнулась и закашлялась. Наконец она спросила:
– Кто сказал вам эту чушь?
Я изложила легенду о семейном проклятии.
– Ерунда! – Катя вдруг засмеялась. – Все не так. Слушайте...
Каким образом Пелагея Суворова оказалась в Москве, Катя не знала. Девочка родилась в столице, и годы ее детства прошли в этой квартире на Петровке. Мама детьми почти не занималась. А если откровенно – она просто не замечала ни Лену, ни Катю. Пелагея была отвратительной хозяйкой: готовить, стирать, убирать она не собиралась, все бытовые вопросы решала Сонечка.
Несмотря на безразличие матери, Катя не ощущала себя несчастной, наоборот, ей было хорошо в своей комнате. Сонечка заботилась о девочке и о ее сестре. Правда, Лена была не совсем здорова, она в основном лежала в кровати, пила таблетки, Соня делала подопечной уколы. Что за недуг был у старшей сестры, Катя не имела понятия, да ей было и неинтересно. Когда Лене становилось хуже, Соня надевала на себя и на Катю марлевые маски и строго приказывала:
– Не ходи к сестре, еще заразишься.
И Катя слушалась. Особой дружбы между ней и Леной не было. Ну как можно общаться с той, кто из двенадцати месяцев в году одиннадцать проводит в постели и хнычет? Врача к Лене не вызывали, значит, ее состояние было не таким уж тяжелым.
Один раз Пелагея неожиданно вернулась домой в середине дня, увидела Катю в маске и заорала:
– Сонька! Это что за спектакль?
– Леночка опять слегла, – ответила домработница. – Боюсь, Катюша заразится, у старшей сильный насморк, кашель.
– Ты дура! Ленка притворяется, – зашипела Пелагея.
– Нет, ей плохо, – прошептала Соня, – она опять пятнами покрылась.
– И что? – завизжала Пелагея. – Небось конфет обожралась. Сними маску!
– Негде Лене конфеты взять. И Катю мне жаль, – сказала Сонечка, – и Лену. Вдруг они умрут, как Надя?
– Да? – бросила, уходя в свою спальню, Пелагея. – Бог дал, бог взял!
Хотя Катя и была очень маленькой, но разговор ее поразил. Когда мать, разодевшись, ушла, девочка спросила у Сони:
– Кто такая Надя?
Няня попыталась ее отвлечь.
– Ой, Катюша, хочешь вкусное печенье?
Но крошка проявила редкостное упорство, стремясь утолить свое любопытство.
– Надя умерла? Почему? – принялась она допрашивать Соню. И в конце концов та сказала:
– У твоей мамы была еще одна дочка, Надежда. Она заболела и скончалась.
– Ей было плохо, как Лене? – уточнила Катя.
– Да, – нехотя призналась Соня, – но я подробностей не знаю.
– Разве маленькая девочка может умереть? – ужаснулась Катя, которая никогда раньше не думала о смерти.
– Всякое бывает, – бормотнула было Соня. Но тут же спохватилась: – Нет, конечно, я просто перепутала. Надя не умерла, она уехала... э... к своей бабушке. Та далеко живет, во Владивостоке.
Чем больше Соня изворачивалась, тем страшнее делалось Катюше. А тут еще, как назло, Лене стало совсем нехорошо, у нее начался безостановочный кашель, а тело покрылось язвами. Пелагея же, как обычно, пропала. Она порой не приходила ночевать домой неделями.
Катя один раз робко поинтересовалась у Сони, где мама, и услышала в ответ целую тираду.
– Катюшенька, Пелагея Андреевна актриса, – пела Соня, – она играет во взрослых спектаклях, детей в театр на такие постановки не пускают. Поэтому Пелагея уходит на службу вечером, а возвращается под утро. Сейчас она поехала на гастроли, вернется не скоро. Я буду с вами, беспокоиться не о чем. У Леночки грипп, неприятно, конечно, но не страшно. Ты к ней в комнату ни в коем случае не заходи!
Будь Катя постарше, она бы спросила: почему мама все ночи проводит вне дома? Спектакль заканчивается в десять-одиннадцать вечера, неужели мать постоянно ходит потом по ресторанам, отмечает каждый свой выход на сцену? Отчего у Пелагеи не бывает выходных? Даже на Новый год она испарилась из дома. По какой причине у Кати фамилия Жукова, а у Лены Матвеева? Где папа девочек? Он у них один? Или это два разных мужчины, Жуков и Матвеев? Любит ли мать дочек? Если да, то почему она ни разу не свозила детей к морю и не отправила их летом в Подмосковье, не сняла дачу? Лене совсем плохо, но врача не вызывают, в школу старшая сестра не ходит, а учительница в доме не бывает, Леночку пытается обучать Соня...
