Не помню как оказалась на полу. Казалось, трехтонный пресс рухнул на голову. В ушах звенело…
Я открыла глаза и пришла в ужас: мой Сергей пролетел мимо и приземлился в фонтане. Судя по его костюму, он уже успел перед этим куда-то слетать и приземлиться, думаю произошло это за ближайшим к эстраде столиком — там дама собирала со своего платья французские салаты.
Ко мне подлетела Тамарка и, помогая подняться с пола, затараторила:
— Мама, ты живая?
— Он что, подлец, ударил меня? — бодливо потряхивая головой и соображая все ли извилины на месте, спросила я.
— Нет, что ты, Мама, Женька врезал только ему, тебя лишь оттолкнул немного, но зато так хорошо твоему Сергею врезал, жалко, что всего два раза. Ха! Как он летал! Просто парашютист какой-то, нет, сноубордист, нет… Ах, жалко, что всего два раза.
Однако Тамарка напрасно сожалела, Евгений, поигрывая мускулами, уже двинулся к фонтану, из которого безуспешно пытался выкарабкаться Сергей. Цель Евгения была ясна не только нам с Тамаркой, но и Сергею. Бедняга забарахтался, но вследствие страшного удара противника координация потерпевшего была нарушена, и в фонтан он чаще падал, чем поднимался, как это ни парадоксально.
“Жалеет наверное, что целовал меня,” — с горечью подумала я, страшно переживая за этого хорошего и отважного человека.
А тут еще Тамарка масла в огонь подливала:
— Эх и задаст он сейчас ему перца!
Короче, сердце мое не выдержало, бешеной кошкой набросилась я на Евгения, вцепилась ногтями в его шею и с диким криком “не смей трогать хорошего человека!” кромсала бедную шею как могла. Евгений попытался от меня отмахнуться, но не сумел, я болталась на нем как буль-терьер.
Дальше и вовсе все смешалось. Калейдоскоп лиц. Кто-то вытирал кровь Сергею, кто-то вязал Евгения, “так я и знал” приговаривал метрдотель, метался по залу Рамбулье. И среди всего этого застыла холодящая кровь картина: Люба, спешно бегающая пальчиками по кнопкам сотового.
Я очнулась и тут же попала в объятия Харакири.
— Как же ты Любу не удержал? Она же сейчас меня сдаст!
— Сматываемся, — вместо ответа, крикнул Харакири.
И мы побежали. Уже в холле поняли, что кто-то стремительно нас нагоняет, в ужасе оглянулись: это был Сергей.
Харакири вздохнул с облегчением, я тоже успокоилась и, не сбавляя скорости, спросила:
— Вы живы?
— Вроде жив, — смущенно ответил Сергей и сразу начал оправдываться: — Жив, но совсем не хочу попадать в историю. Боюсь, моему бизнесу это не поможет, а ваш муж кретин. Судя по всему, у него вообще бизнеса нет.
— Не смейте ругать моего мужа! — запротестовала я. — Знаете его еще не со всех сторон!
— Ругайте, — одобрил Харакири, — у вас это неплохо получается. С удовольствием слушаю.
Мы выскочили на улицу. Сергей направился к стоянке, бросив на ходу:
— Если хотите, могу подвезти.
— Конечно хочу! — обрадовался Харакири, хотя предложение адресовано было мне.
Естественно и я не отказалась.
ТОРГОВЕЦ РАЗВРАТОМ
Оправдаться! Снять позор!
Сумитомо посетил “веселый квартал”. Убедился: минка, прибежище вечеринки, принадлежит дряхлому старику. Никто не слышал о хозяине, почтительно встречавшем друзей. Тогда, накануне Аой Мацури.
Сумитомо не отступился
“Искать!” — приказал он себе.
Извилиста тропа поиска. Стена молчания скрыла от Сумитомо гнусного торговца разврата. Не знает о нем никто. И все же…
Упрямо идет Сумитомо к цели. Обыскан до последнего закоулка квартал Симбара.
Ничего!
В другой “веселый квартал” перебрался Сумитомо, в Гион. В простой одежде, почти без оружия, всегда навеселе, — таков теперь Сумитомо. Цель стоит средств!
Улыбнулась удача. Самое большое заведение “огражденного места” Гион — “Итирики”. Сумитомо начал с него.
— Кто хозяин?! — грозно, слегка покачиваясь, спросил он дзёро, промелькнувшую мимо.
— Господин Ямасита, — пропищала девушка.
— Почему не знаю? — не унимался Сумитомо, хватая дзёро за рукав кимоно.
— Он новый. Недавно купил нас, — испуганно поведала девушка. — У него много денег. Отдал за нас двести рё.
— Ямасита? Это гнусный такой, со шрамом на левой щеке? — наудачу спросил Сумитомо.
— Он добрый, господин, — вступилась за хозяина девушка, — бьет редко… А шрам есть… Там где вы указали… Отпустите меня, господин.
Жалобный голосок дзёро тронул Сумитомо. Но он ожесточил себя.
— Пойдешь со мной, — бросил он.
Поволок девушку.
В большом зале “Итирики” Сумитомо, удерживая дзёро и пьяно покачиваясь, завопил:
— Хозяина! Негодяйка поцарапала меня!
Свободной рукой прикрыл большую часть лица. Совсем не потому, что ранила коготками дзёро, опасался — узнает гнусный торговец развратом до времени.
Зал притих. Подвыпившие самураи, пехотинцы из бедных семей, смотрят недоверчиво. Виданное ли дело: дзёро поцарапала лицо господина!
И он не зарубил ее на месте? Требует хозяина? Зачем этому господину меч?!
Долго ждать не пришлось. Спешит бледный от волнения хозяин к напрягшемуся в ожидании Сумитомо.
Взгляд из-под руки — он! Гнусная рожа! Заискивающая ухмылка! Шрам на щеке!
Он!
Хозяин согнулся в поклоне. Сумитомо свободной рукой выхватил кинжал, прикрыл оружие рукавом.
Дзёро молчала, перестала рваться. В детских глазах застыло непонимание, смертельный ужас и еще что-то…
Сумитомо не до нее. Он отпустил руку девушки — не нужна больше. Подошел к хозяину “Итирики” вплотную, шепнул, ткнув незаметно острием кинжала:
— Тихо. Иди за мной. Оставлю жить. Может быть…
Сумитомо увел владельца “Итирики” бесшумно. Подвыпившие клиенты не поняли ничего. В небольшой комнатке, где вел дела торговец, смахнул со стола тушенницу и кисти, уселся, удерживая торговца за одежду. Начал допрос.
— Узнаешь?
Побледневшее лицо негодяя говорило лучше его языка.
— Не виноват, господин Сумитомо, — пролепетал торговец.
Острие кинжала приблизилось к левому глазу подлеца.
— Не лги! Глаз выколю!
— Нет, господин Сумитомо! Нет! Все скажу, — в ужасе закричал торговец.
— Торопись! Терпение на исходе, — предупредил Сумитомо.
Точным движением клинка помог мерзавцу. Распорол левую щеку. Для симметрии. Хлынула кровь.
Торговец охнул, завизжал, схватился за лицо. Торопливо, сбивчиво заговорил:
— Пощадите, господин Сумитомо! Меня заставили! Страшные люди!
— Кто? — коротко спросил Сумитомо.
— Не знаю, клянусь Буддами! Не знаю!
— Что требовали?
— Подсыпать снадобье в бочонок с саке… Порошок…
— Велели убить? — взревел Сумитомо.
— Нет, господин, нет! Усыпить… — пролепетал торговец, обливаясь потом. Осел от страха.
— Усыпить? До смерти? Как моих друзей?
Сумитомо стал страшен.
— О, если бы я знал! — зарыдал торговец.
Кинжал коснулся лица. Сумитомо грозно спросил:
— Деньги сулили?
— Нет, господин.
— Подумай лучше, плохо вспомнишь — выколю глаз, — пригрозил Сумитомо.
— Дали денег… — дрожа выдохнул торговец.
— Двести рё? И ты купил “Итирику”?
— Триста, — честно признался негодяй.
— Дай мне, — приказал Сумитомо.
Торговец торопливо достал оставшиеся деньги. Протянул Сумитомо. Опустился на колени, умоляюще глядел и рыдал.
Сумитомо повернулся спиной, сделал шаг к двери. Неуловимым движением обнажил меч. С разворота, очертив сталью зримый круг, снес голову мерзавца. Откатилась голова в угол, умоляюще глядя на Сумитомо.
Он вышел из “Итирики”, держа в руках мешочек. Сотня золотых монет, плата за смерть друзей!
У ручья брезгливо посмотрел на деньги. Размахнулся, желая избавиться.
— Никому не скажу, добрый господин. Я видела, — пропищал голосок за спиной. — Он плохой человек…
Сумитомо замер. Оглянулся. Дзёро, девочка-проститутка, стоя на коленях плакала.
— Никому не скажу, великий господин, добрый господин, — лепетала она. — Хозяин бил, каждый день… Часто… За все… Молиться буду Богам и Буддам… Он заслужил смерть!
Слезы текли по лицу девочки, много слез, сплошным потоком — Сумитомо узнал ее. Она наливала саке в канун Аой Мацури.
— Возьми, — он швырнул дзёро мешочек с монетами.
Сотня золотых рё!
Целое состояние!
“Друзья любили дзёро,” — подумал Сумитомо.
Все правильно!
* * *
Только в “Бентли” я почувствовала себя в безопасности. Пока Сергей выводил автомобиль со стоянки, я, приговаривая “ой, мамочка, ой, мамочка!” нервно крутила головой, высматривая эфэсбэшников. Их, слава богу, на горизонте не было.
— Вы пили? — вдруг деловито осведомился у Сергея Харакири. — Терпеть не могу алкоголиков за рулем. Не хотелось бы попасть еще и в аварию.
Вот зануда, будто силой его сажали в “Бентли”, и будто нам больше бояться нечего.
— Нет, совсем не пил, — не моргнув глазом, солгал Сергей, осушивший не один бокал Бакарди.
