Это произошло час спустя. Он сохранил рассудок, однако его тело парализовало. Он не мог говорить, лишь невнятно повторял имя Ирэн. Но она не шла.
Когда Пери вошел вместе со следователем и адвокатом в одиночную камеру, Де Брюн приветствовал его надменной улыбкой, стараясь показать, что чувствует себя в полной безопасности.
Но уже через несколько минут он сник, его гладкое, пышущее здоровьем лицо приобрело землистый оттенок.
Адвокат объяснил Де Брюну, что Авакасов отказал ему в поддержке и теперь он, по сути дела, находится в камере смертников. Поручители Де Брюна, адвокаты Робсон и Клобер, которым он доверил документы, компрометирующие Авакасова, после десятиминутных переговоров с коллегией адвокатов миллиардера передали ей все материалы за один миллион двести тысяч франков. Де Брюн понял, что проиграл. Он сел, закурил сигарету и попросил оставить его с Пери наедине.
— На этот раз вы победили. Но это — пиррова победа, и она обойдется вам дороже, чем вы думаете. Еще одна такая победа и вы погибли, Пери.
— Я полагаю иначе, — спокойно возразил комиссар. — То, о чем будет сказано на вашем процессе, вызовет не падение какого-то камешка, а — целую лавину.
— Лавину? Неужели вы верите, что придет день, когда закон коснется таких, как Авакасов? — Де Брюн криво усмехнулся.
— Нет. — Пери встал. — Я верю, что наступит день и таких Авакасовых вовсе не будет.
Смеркалось, и жуткая мысль о том, что вскоре он должен будет умереть, впервые заставила Де Брюна содрогнуться.
Стоял солнечный осенний день, когда на кладбище Ватинкур хоронили Гранделя.
У свежевырытой могилы, в которую предстояло опустить гроб, собралось семь человек: священник, четверо служащих похоронного бюро, Пери и Ситерн. Священник пришел потому, что этого желала церковь, служащие похоронного бюро — потому, что им заплатили, Пери — по долгу службы. Лишь один Ситерн пришел по собственной воле. Но это решение не имело ничего общего с желанием отдать последние почести покойному. Инспектор искал встречи с Пери.
Звон погребальных колокольчиков, слова, равнодушно произнесенные священником, скучающие лица служащих похоронного бюро — и гроб с телом покойного исчез в черной земляной дыре, которую зарыли столь поспешно, словно опасались, что в последний момент покойник передумает и воскреснет, дабы свершать новые преступления. Все эти забавные наблюдения не смогли развеять дурного настроения Пери.
Выйдя из ворот кладбища, Пери и Ситерн завернули в бистро пропустить по рюмочке аперитива.
— Ну, говори, что привело тебя сюда! — сказал Пери. — Вряд ли ты пожертвовал своим выходным, чтобы проводить в последний путь этого мошенника.
— Конечно, нет. — Ситерн сунул в рот пилюлю, помогавшую ему при болях в желудке. — Сегодня после обеда я еще раз прокрутил в голове дело Де Брюна. — Он закрыл глаза, будто так ему лучше думалось. — Все началось с Мажене. После этого мы напали на след Табора и решили, что он как-то связан с картиной «Мадонна» Джотто, затем мы вышли на Гранделя и обнаружили другую картину — темноволосую «Мону Лизу» с красной полосой вокруг шеи. Это привело нас к Де Брюну и его банде, по-видимому, одной из крупнейших во Франции… Но мы были бессильны против Де Брюна, пока ему покровительствовал Авакасов. Мы не смогли даже использовать Гранделя как главного свидетеля против Де Брюна, потому что нашли господина антиквара с дыркой в черепе, и он замолчал навсегда. Однако тебе пришла мысль, как все же надеть на Де Брюна наручники, а Ламберу удалось с помощью Ирэн достать Авакасова на недоступных вершинах. В общем, подобные истории происходят не каждый день.
— Хорошо, — Пери затянулся сигаретой. — Ну, а теперь я хотел бы только узнать, зачем ты мне все это рассказал?
— Ты не догадываешься? — Ситерн меланхолично покачал головой. — За всем этим мы упустили из виду один вопрос…
— Но это же чушь! — прервал его Пери. — Кто, если не Грандель, загнал Мажене в гравийный карьер?
— Вот это — вопрос. — На скулах Ситерна выступили два красных пятна. — Следователь Николо, который в свое время освободил Гранделя, настаивает на том, чтобы Ламбера арестовали по подозрению в предумышленном убийстве Мажене, если тот не откажется от публикации своей серии репортажей об афере с героином.
— Откуда ты это знаешь?
— От самого Ламбера. Один из адвокатов Авакасова был у него. — Ситерн сделал паузу. Я знаю, ты симпатизируешь Ламберу, вы — почти друзья. Но забудь об этом пока. Беспристрастно проанализировав все, ты придешь к тому же выводу, что и я сегодня утром. Убийцей может быть как Грандель, так и Ламбер. В то время он отбил у Мажене любовницу и не раз открыто заявлял, что свернет ему шею. А какова роль жены Мажене? Положим, он действительно хотел развестись с ней, она же усматривала в этом такой позор и бесчестье, что предпочитала видеть супруга мертвым, нежели в разводе. А почему бы не обвинить любовницу Мажене? Ведь Ребьер было известно, что он завещал ей коллекцию картин, представляющую целое состояние.
— Ну, хватит! Если ты и дальше будешь так бездоказательно рассуждать, я начну подозревать тебя или себя самого.
Хозяин бистро принес еще одну порцию коньяка, Пери рассеянно поблагодарил.
Ситерн взглянул на друга. Тот так углубился в свои мысли, что даже не замечал, как хорошо окружающая обстановка соответствует его настроению. Стойка, стулья, столы были выкрашены в черный цвет. На стене усердный хозяин повесил литографию, изображающую ангела. Сам он, несмотря на домашние шлепанцы, был одет в строгий черный костюм.
— Ламбер к этому непричастен.
— Это ты так считаешь. Но допусти на минуту, что Мажене попытался каким-то образом скрыть материал об Эрере и торговле героином…
— Нет! — Лицо Пери было по-прежнему мрачным. — Ламбер — не тот человек, которого так просто обвести вокруг пальца. Или ты действительно думаешь, что он перевязал документы ленточкой и отдал их Мажене с просьбой опубликовать, не опасаясь, что тот расскажет обо всем Де Брюну? Вспомни сцену в магазине Гранделя, когда Ламбер по-своему допрашивал этого жирного борова? Он не знал, что я все слышу, значит, это не было игрой.
— Верой в невинность Ламбера ты ничего не добьешься у Николо, бросил Ситерн.
— Тогда мы должны доказать, что это сделал Грандель! — не отступал Пери. Ситерн кивнул.
Они поднялись и вышли на улицу. Воздух был по-прежнему прозрачным, а небо — безоблачным. Они шли молча, наконец, Пери сказал:
— Мы до сих пор не знаем, каким образом Мажене очутился в яме с водой.
— Да.
Они пошли дальше, размышляя каждый о своем, и вдруг Пери остановился как вкопанный.
— А может, ты догадался, как он попал в гравийный карьер?
— Мне кажется, да, — тихо ответил Ситерн. — Меня осенило, когда сегодня утром я случайно взглянул в окно. Напротив велись дорожные работы.
— Ну и что?
Ситерн не мог скрыть своего маленького триумфа.
— Допустим, Мажене отправился к Веркруизу. К шоссе примыкает широкая, накатанная грунтовая дорога, ведущая к гравийному карьеру. Как ему могла прийти в голову мысль свернуть именно на эту дорогу? Хотя было темно, но Мажене не впервые ехал к Веркруизу…
Пери уважительно присвистнул.
— Красный фонарь и указатель объезда?
— У тебя есть лучшая версия? К тому же на теле Мажене не было никаких следов насилия.
— Послушай, Эдмонд, мы немедленно едем туда, сейчас же. Вначале к этому сморчку Веркруизу, затем к владельцу бара в Диезе. Если твое предположение верно и нам немного повезет, еще сегодня мы подведем черту под этим делом.
— Я того же мнения, — согласился Ситерн.
— Не мог же Грандель проглотить указатель объезда? Он его где-то спрятал. Закопал? Едва ли.
— Значит, в развалинах замка Веркруиза?
— Возможно.
— И господину маркизу, наверное, об этом было известно. Давай слегка тряхнем эту старую пыльную куклу и узнаем, что там произошло. Потом займемся владельцем бара в Диезе, который обеспечил Гранделю алиби. Мне кажется, на этот раз он хорошенько подумает, прежде чем снова солгать.
Пери сам вел машину. Ситерн сидел рядом. Когда они свернули на шоссе, ведущее к Верде, Ситерн осмотрелся и указал на дорогу, отходившую к гравийному карьеру.
Они вышли из машины и подошли к яме.
— Во время дождя здесь должно быть скользко, глинистая почва, — сухо заметил Пери.
— Ты полагаешь, нам удастся также найти пару сапог?
— Почему бы и нет? Не забрал же он их с собой в Париж.
Они стояли на краю карьера. Сейчас, наполовину заполненный водой, он походил на огромный глаз, недобрым взглядом уставившийся в небо, сравнение, пришедшее Пери на ум, когда он подумал о той драме, начало которой было положено здесь.
Ситерн посмотрел на убранные поля и покачал головой.
