– Чаю-то ты со мной выпьешь, – заявила тетя Шура не с вопросительной, а с утвердительной интонацией. – А то у этих-то какой чай – бурда зеленая! Да и остальное все… дрянь быстрого приготовления. Такое нормальному человеку подать к столу и в голову не придет! Перед гостями стыдно…
Она усадила племянника за стол, заявив, что принимать гостей на кухне никуда не годится, и неспешно уплыла на кухню.
Хотя двигалась она вроде бы медленно, однако не прошло и десяти минут, как стол был накрыт, посредине его красовался заварочный чайник, накрытый цветастым стеганым петухом, и тарелка с домашними крендельками.
– Вот какой должен быть чай! – провозгласила тетя Шура, разливая в большие синие с золотом чашки горячий темно-красный напиток.
Чай был превосходен, крендельки с корицей буквально таяли во рту, и Михаил почувствовал себя как дома.
– Адвокат этот пристает ко мне, – сообщила Александра Савельевна без всякого предисловия. – Прямо проходу не дает! Все беспокоится, как у меня с завещанием… Я уж за версту его обхожу…
– С завещанием? – переспросил ее Михаил.
– Ну да… ты не подумай, никаких особых ценностей у меня нету, все, что было, пропало в блокаду, но квартирка эта, хоть и небольшая, да со двора, да без лифта, все равно теперь денег стоит. Самый центр, понимаешь, «золотой треугольник», так вот они и забеспокоились… как бы в чужие руки квартирка-то не уплыла! А я-то уж по-своему распорядилась, – старуха тихо засмеялась. – Соседке квартиру отписала, Лене. Помогает она мне очень, без нее тяжело было бы жить. Да и вообще человек хороший, а живет трудно… Ну, надеюсь, ты тетку родне своей не выдашь? – покосилась она на племянника. – А то совсем они меня со свету сживут!
– Конечно, не выдам, тетя Шура! – улыбнулся Михаил. – Пусть это будет нашей маленькой тайной!
– То-то! – Старуха подлила ему чаю. – Я в тебе и не сомневалась… ты ведь не такой, как они, сразу видно. Братья твои старшие – как пауки в банке, все время только и глядят, как бы друг друга укусить побольнее! А уж невестушек бог послал… прямо машины снегоуборочные: все под себя гребут, все под себя… Да ведь и то сказать: какую жену человек заслуживает, такую и получает.
Она тяжело вздохнула и продолжила:
– Ты не такой. Поэтому хочу тебе одну вещь оставить. Ценности большой она не имеет, но для меня очень дорога…
Она тяжело встала из-за стола, пересекла комнату и сняла с этажерки огромный альбом в малиновой бархатной обложке, с металлическими застежками.
– Альбом наш семейный, – пояснила она, подавая племяннику тяжелый том. – Вся наша семейная история с географией… Если старшим отдать – невестушки долго думать не будут, на второй день в мусоропровод снесут… хотя, пожалуй, в мусоропровод-то он и не влезет, велик больно! Так что пришлось бы им до помойки тащиться… но ты не такой, ты этот альбом сохранишь, правда?
– Не сомневайтесь, тетя Шура! – подтвердил Михаил, устраивая альбом у себя на коленях и расстегивая замочек.
На первых страницах он увидел плотные, хорошо сохранившиеся дореволюционные фотографии, с печатью известного фотографа, на которых красивые дамы в кисейных платьях стояли под руку с солидными импозантными господами в твердых, будто металлических, мундирах и фраках с белыми галстуками.
– Это прадед мой, – показала тетя Шура на усатого офицера. – А это его брат, профессор… а вот мои дед с бабкой… твои, значит, прапрадедушка и прапрабабушка…
Прадед, солидный, полноватый мужчина с окладистой бородой, был одет во фрак, из кармана жилета свисала массивная часовая цепочка.
– А кем он был? – поинтересовался Михаил.
– Ювелир, свой магазин у него был на Большой Морской…
На следующей фотографии была снята семья летом на даче. Дамы в белых платьях и широких шляпах с лентами, мужчины в парусиновых костюмах и соломенных шляпах-канотье, мальчик в матросском костюмчике с сачком для бабочек, большая белая собака…
Под фотографией была подпись: «Разлукино, 1891 год».
Тетя Шура перевернула страницу.
Здесь фотографии были попроще, да и сохранились они куда хуже – выцвели, пожелтели, местами потрескались. На них были запечатлены люди совсем другого сорта – спортивные, чуть ли не наголо выбритые мужчины довоенного советского покроя, в рубашках с отложными воротниками, женщины с короткими комсомольскими стрижками, некоторые в косынках…
– Это отец мой, – показала тетя Шура на одного из этих бравых спортсменов, – Савелий Михайлович. Посадили его по делу промпартии… так и не вышел. Ну, да это дело давнее.
Дальше на небольшой любительской фотографии сидели в песочнице два одинаково стриженных ребенка в майках и сатиновых трусах.
– Это мы с братом, – рассмеялась тетя Шура. – Узнай, где я?
– Да как тут узнаешь, – Михаил развел руками, – когда вы такие одинаковые…
– Брат в сорок четвертом погиб, – вздохнула старуха, – месяц всего повоевал… А вот старший брат, Арсения отец, смотри какой видный!
На снимке красовался бравый морской офицер в парадной форме с кортиком, в руке моряк держал часы с открытой крышкой, как будто прислушивался к мелодии. Часы, несомненно, были те самые, серебряные, с массивной цепочкой.
– А вот это что такое? – оживился Михаил.
– А вот это те самые часы и есть! – сообщила старуха. – Прадедовы часы, они в нашей семье передаются по мужской линии от отца к сыну. Это прадед так завещал. Были они у твоего отца, а он из всех сыновей тебя выбрал, доверил тебе, значит. Так что береги их, потом своему сыну передашь.
Михаил низко наклонил голову, чтобы проницательная старушенция ничего не заметила. Как он мог так поступить с часами? Поддался минутной слабости, не вытерпел унизительного обращения братьев? Черт с ним, с этим наследством, лишь бы часы вернуть, а то до конца жизни стыдно будет…
…Домой в этот вечер он добирался в полной темноте – все-таки сентябрь не май. Вот уже и супермаркет, куда он часто заходит за продуктами. Сейчас магазин был закрыт, машин перед входом не было, только вывеска мигала в вышине. Михаил проехал мимо и свернул на свою улицу. Уже притормаживая, он услышал вдруг женский крик, и в темноте мелькнула невысокая фигурка девушки. За ней гнался кто-то, тяжело дыша и громко топая.
Михаил приткнул машину к поребрику, тот тип нагнал девушку и дернул на себя сумку. Вместо того чтобы отдать сумку, девчонка схватилась за нее обеими руками и орала: «Помогите!»
Открыв дверцу, Михаил пошарил вокруг в поисках оружия. Некогда было доставать из багажника инструменты, поэтому он схватил в руку альбом для фотографий, что лежал рядом на сиденье. Мерзкий тип успел ударить девушку по лицу, она упала на колени, и тут подоспел Михаил и так приложил мерзавца по голове тяжеленным альбомом, что тот осел на асфальт. Михаил вспомнил, как его совсем недавно ударил по голове такой же подонок, как шарили жадные руки по его карманам. Сознание заволокла ярость. Тип на асфальте зашевелился, и он пнул этот мешок с дерьмом пару раз ногой.
Девушка поднялась самостоятельно и теперь прижимала руку к щеке.
– Сильно он вас? – опомнился Михаил. – В больницу отвезти?
Она молчала, только слезы капали из-под пальцев.
– Ну-ну, – усмехнулся Михаил, – на ногах стоишь, ходить можешь, я вот в таком же случае полночи провалялся…
Она вдруг задрожала крупной дрожью, и тут до Михаила дошло, что она смертельно боится. Не только того типа, что валяется сейчас на асфальте, а и его, Михаила. Девушка была небольшого роста, очень худенькая и миниатюрная, от всей фигурки веяло хрупкостью. Однако Михаил вспомнил, с какой силой она вцепилась в сумку, и переменил свое мнение.
– Ты чего же ему сумку-то не отдала? – спросил он. – Ведь эти сволочи и убить могут. Денег, что ли, там много?
– Там ключи от кладовой, – еле слышно сказала девушка. – Потом с начальством не разберешься, уволят с работы…
Он осторожно отвел ее руку от лица.
– Ну, и ничего страшного, щека распухнет, конечно, синяк будет… – он вытер ей слезы своим носовым платком, – до свадьбы заживет…
Она шмыгнула носом, потом посмотрела сквозь слезы.
– А я вас знаю. Вы часто продукты у нас покупаете…
– Ну да. – Михаил вгляделся в зареванную физиономию, но не мог вспомнить. – Наверное, я тоже тебя видел…
Тип на асфальте зашевелился и застонал. Михаил подавил желание еще раз как следует двинуть его ботинком по ребрам.
– Отвезти тебя домой? Или милицию будем вызывать?
– Что вы! – она вздрогнула. – Не надо милицию. Начнется разбирательство, а тут вы еще его побили…
В машине она поглядела на себя в зеркало и расстроилась. Щека распухла, глаз помаленьку начал заплывать.
– Спасибо вам, – голос ее дрогнул, – если бы не вы…
– В следующий раз не играй в героиню, отдавай все, что есть, а то как бы хуже не было, – строго сказал Михаил.
Она тяжко вздохнула, и Михаил вдруг физически ощутил ее страх и одиночество, представил воочию, как тоскливо ей одной в большом городе, где нет рядом мамы и не успела еще завести ни друзей, ни подруг, где трудно найти работу, потому что нет постоянной прописки, да и специальности-то толком никакой нет, потому что в их маленьком провинциальном городке некуда было пойти учиться; как она боится потерять работу, потому что тогда нечем будет платить за комнату, а она и так задолжала хозяйке за два месяца… И если пропадут ключи от кладовой, которые она взяла сегодня с собой, потому что уходила последняя и побоялась оставить их охраннику – уж больно воровато бегали у него глазки, – то ее тут же уволят, да еще и недостачу навесят, никогда не рассчитаться будет…
