И правду говорят — помянешь черта, а он уже тут как тут. Не успела Людочка подумать про шефа, как дверь распахнулась и на пороге появился Василий Романович Окунь.
Людочка не видела его несколько дней и невольно отметила, как он изменился. Раньше шеф был бодрым и бойким мужчиной с намечающимся брюшком и хорошо видной лысиной на затылке. Теперь лицо шефа было бледным, круглые щеки запали, глаза смотрели беспокойно и затравленно. Фигура же, наоборот, приобрела некоторую рыхлость и мешковатость, как будто убрали из костей кальций, и теперь шеф гнулся во все стороны, как резиновая игрушка. И живот, который раньше едва намечался, теперь нельзя было скрыть даже свободным пиджаком. Неудивительно, что он так изменился, тут же прониклась сочувствием Людочка, ведь человек потерял жену. Шеф едва кивнул ей и прошел в кабинет. Людочка не посмела заговорить с ним сама. Однако шеф крикнул по переговорнику, чтобы она принесла кофе.
Только Людочка собралась нести в кабинет дымящуюся чашку, как дверь офиса открылась и на пороге появился мускулистый парень с цепкими глазами. Людочка хотела спросить, по какому он делу, но парень так сверкнул на нее глазами, что слова застряли в гортани у запуганной секретарши. Даже черепаха замерла на месте и на всякий случай втянула голову под панцирь. Не говоря ни слова, парень оглядел помещение и махнул рукой.
И тогда в офис вошел тот самый страшный человек, которого Людочка уже видела несколько дней назад, после всех трагических событий. Она никому про него не рассказывала — он так велел, а ослушаться Людочке не приходило в голову.
Тогда, тридцатого марта, когда она пришла в офис и застала тут одну черепаху и вскрытый сейф, она сразу взялась за телефон, чтобы позвонить шефу.
— Никуда не надо звонить! — сказал тягучий голос.
На пороге стоял человек среднего роста, одетый в простую темную куртку, без шапки. Редеющие волосы плотно прилегали к черепу, как приклеенные. Человек молча смотрел на Людочку очень светлыми глазами, и у нее язык не повернулся спросить, кто он такой и по какому вопросу пришел в их офис.
Мужчина вынул руки из карманов, на правой руке не хватало половины большого пальца. Он подошел к стойке, разлепил тонкие губы и стал задавать Людочке вопросы. Она отвечала односложно, по большей части отрицательно — ничего не видела, вчера ушла раньше, никто в офис не приходил… Взгляд его становился все пронзительнее, так что Людочка старалась не смотреть мужчине в лицо, но тогда в глаза лезла страшная беспалая рука, лежавшая на стойке. К концу разговора Людочка была мокрая как мышь.
И вот сейчас в офис вошел этот же самый мужчина.
Людочка дернулась, привстала, бросила испуганный взгляд на дымящуюся чашку кофе, которого дожидался Окунь, но страшный мужчина искоса зыркнул на нее и протянул своим холодным, тягучим голосом:
— Сидеть!
— А к-кофе… — робко пискнула Людочка. — Василий Романович просил к-кофе…
— Обойдется! — отрезал страшный человек и вместе со своим телохранителем скрылся в кабинете шефа.
Людочка послушно замерла и на всякий случай даже сложила руки на коленях, как послушная первоклассница.
И тут из переговорного устройства на ее столе донесся тот же холодный, тягучий голос:
— А вот и мы! Не ждал?
Людочка испуганно взглянула на переговорник. Шеф включил его у себя на столе, чтобы попросить кофе, и забыл выключить. Конечно, Людочка могла выключить свой динамик, но косой взгляд страшного гостя как будто парализовал ее, и она не могла пошевельнуть пальцем.
— Вы же… ты же знаешь, Иван… Терентьевич, что я тебе всегда рад! — послышался из динамика голос Василия Романовича.
Однако узнать голос шефа было трудно — всегда начальственный и самоуверенный, теперь он был робким и дрожащим.
На этот раз Людочка очень хорошо понимала шефа — на нее тот страшный гость, который только что проследовал в кабинет, тоже действовал, как удав на кролика.
— Знаю, — насмешливо ответил гость, — все я про тебя знаю, Вася, так что можешь не париться, не разыгрывать преданность… Все равно я тебя насквозь вижу!
— Да что вы… что ты, Иван, я же перед тобой как на духу… весь тут! Ты же знаешь! — отозвался шеф и даже попытался засмеяться для большей достоверности, но вместо смеха у него получилось какое-то куриное квохтанье.
— Вот и расскажи мне как на духу, куда делся тот конвертик желтый, где бумаги важные лежат. Такие бумаги, Вася, до которых тебе и дотрагиваться-то не положено было.
— Так я же…
Людочка воочию увидела, как страшный человек, которого называли Иваном Терентьевичем, кинул на Окуня такой взгляд, от которого ее шеф тут же замолчал, как будто язык замерз прямо у него во рту.
— А положено тебе было, Вася, бумаги эти получить и мне передать в целости и сохранности. Ты же этого не сделал.
— Иван… Иван Терентьич! Да вы не меня ли подозреваете? Я же вам рассказал, как дело было! — горячо заговорил Окунь.
Людочка готова была поклясться, что он трясет головой, клятвенно прижимает руки к груди и брызгает слюной. Мимоходом ее удивило, с чего это она представляет шефа в таком жалком виде, ведь раньше он всегда говорил уверенно, спокойно и деловито. А может, это только ей так казалось?
— Ты рассказал, — снова послышался тягучий голос Ивана. — Ты-то рассказал, что привез вам курьер из Смольного тот конвертик, что вместе с компаньоном твоим Евсюковым положили вы тот конвертик в сейф и поехали на банкет.
— На презентацию, — не своим, робким блеющим голосом поправил Окунь.
— Мне это вовсе без разницы. Это ты, Вася, вечно болтаешься по разным тусовкам да банкетам дармовым! Ладно, мне-то что, раз приглашают.
— Фирма должна поддерживать свое реноме, а то дела плохо пойдут, — угодливо поддакнул Окунь.
— Да у тебя, Вася, всего и делов-то было, что конвертик тот получить! — рассмеялся Иван.
Смех его был страшнее голоса, так что Людочка у себя на месте окаменела и мысленно попрощалась с жизнью.
— Фирмочка твоя слова доброго не стоит, для того и организовал я ее и тебя директором поставил, чтобы конвертик тот на законных основаниях можно было вам из Смольного отправить. Мне светиться, сам понимаешь, никак нельзя, а тебе — в самый раз. Только для этого ты и годишься. А больше ни для чего. Потому что ты, Василий, был никто и стал никто. И звать никак.
— Да, Иван Терентьич! — жалобно вскричал Василий. — Ну говорил же я! Признаю! Признаю, что недосмотрел, понадеялся, думал, что Сергей — честный человек. Ошибка моя в том, что доверил ему ключи от сейфа! Но я же у вас совета спрашивал, когда его в компаньоны брал! И вы согласие дали!
— Дал, — подтвердил Иван мрачно, — дал согласие. Потому что его присутствие хоть какую-то видимость работы создавало. Он-то по специальности кто? Строитель.
— Я тоже, — угрюмо буркнул Окунь.
— Вот в этом ты ошибаешься. Хотя нет, просто врешь. Потому что делать-то ты, Василий, ни хрена не умеешь. В специальности своей ты полный ноль. Без палочки. И всего-то нужно было конверт получить и мне передать! И тут не смог. Значит, говоришь, поехали вы на прием и больше ты своего компаньона не видел? Разминулись, значит. И по телефону с ним не говорил?
— Так точно. А вечером — у меня жена убитая…
— Про жену после, — прервал Иван.
— Так я же и говорю! Это все он, Евсюков! Как узнал, что вы приехали, так сразу же документы из сейфа вытащил и решил пока пересидеть где-нибудь.
«Врет! — поняла Людочка. — Все врет!»
— Все бы складно у тебя получалось, Вася, — негромко и весомо заговорил Иван, — если бы милиция машину Евсюкова не нашла.
— Как? — снова блеющим голосом спросил Окунь. — Неужели нашли? На какой стоянке? В аэропорту?
«Снова врет! — отчетливо поняла Людочка. — Он точно знает, что не в аэропорту машину нашли! И милиция ему не сообщала, он это и раньше знал!»
Снова она мимолетом удивилась — с чего это накатила на нее такая проницательность, но Людочка отмахнулась от этой мысли, как от несвоевременной.
— Нашли машину, утопленную в Малой Невке, — снова сказал тягучий голос Ивана.
— А… а в ней никого? — через некоторое время осторожно спросил Окунь.
Людочка, столько времени слушавшая голос своего начальника по переговорному устройству, изучила всевозможные интонации и модуляции его голоса. Но сейчас… Это спросил чужой человек. То есть он и был ей чужой, но ей показалось, что и лицо его изменилось. Как в фильмах ужасов — человек подходит к зеркалу и видит в нем не свое привычное отражение, а ужасного монстра.
Очевидно, страшный Иван Терентьевич тоже заметил метаморфозу, происшедшую с Окунем, потому что спросил:
— Что, Василий, побледнел так? А тебе как лучше: чтобы нашли в машине тело компаньона твоего бывшего или не нашли? Молчишь? Так вот не нашли тела-то…
