– Один, – коротко обронила Рязанова, – насколько я знаю, он долго жил холостяком.
– Сейчас, как вы верно заметили, иные времена, читателей очень интересуют факты из интимной жизни, моя книга будет без них неполной, – вкрадчиво сказал я.
– Ничего такого я не знаю, – сердито перебила меня Ольга Ивановна.
– А вот Софья Борисовна говорила…
– Она давно выжила из ума! – возмутилась Рязанова. – И, между нами говоря, никогда не являлась его преданной поклонницей! Могла пропустить заседание клуба! Представляете? Один раз Соня взялась за читку!
– Простите? – не понял я.
Ольга Ивановна закрыла шкаф.
– Мы собирались каждую субботу, очень удобный день, впереди выходной, в те годы мы работали шесть дней в неделю. Один из членов клуба зачитывал вслух главу из книги Павла Ивановича, потом говорил, как он понял смысл, мы спорили, разгоралась дискуссия. Ясное дело, выступающий готовился заранее, репетировал дома, оттачивал дикцию. Так вот, один раз предстояло выступить Соне. Все собрались, а ее нет! Семь часов, восемь, мы заволновались, потом люди разошлись.
Ольга Ивановна прождала Софью Борисовну до десяти и решила заглянуть к ней домой, пошла к ее дому и столкнулась с ней на улице. Та спешила в родные пенаты.
– Соня! – воскликнула Ольга. – Что случилось?
– Завтра праздник у малышей, – без малейшего волнения ответила Софья, – мы репетировали сказку.
– Ты забыла про заседание клуба?
– Нет, просто не сумела прийти.
– Но мы ждали чтения главы!
– Кто угодно мог текст произнести, – пожала плечами необязательная поклонница.
Ольга Ивановна возмутилась и на следующем собрании клуба предложила исключить Софью из его рядов.
– Увы, мне это не удалось, – с нескрываемой обидой рассказывала сейчас Рязанова, – мнения разделились. Нюрочка так защищала Соню! Прямо тигрицей на меня накинулась.
– А еще Софья Борисовна говорила, что некая Нюрочка тесно общалась с Павлом Ивановичем! – вспомнил я. – Вы сейчас эту женщину вспомнили? Она была любовницей прозаика?
– Гнусная ложь! – возмутилась Рязанова.
– Вроде у них был роман! – начал я педалировать ситуацию.
– Чушь!
– Нюра была замужем?
– Нет, конечно, кому она нужна, – пошла вразнос Ольга Ивановна, – ни кожи, ни рожи, ни ума! Меня очень удивляло, что такая женщина любит книги Павла!!!
– Но у Нюры был ребенок? – наугад спросил я и попал в точку.
– Да, – помрачнела Рязанова.
– От кого?
– Она не рассказывала! – гаркнула старуха.
– Насколько я понял, вы были основателем и председателем клуба поклонников? – Я нарочно ушел в сторону от скользкой темы.
– Именно так! – вскинула голову Ольга Ивановна. – У нас, впрочем, работал Совет, проблемы мы решали сообща! Ну, например, где будем день рождения Павла Ивановича отмечать!
– Но все равно ваше слово было решающим.
– Конечно.
– Почему же вы не выгнали Нюру за спор на собрании?
Рязанова заморгала.
– Ну… за что?
– Она была морально неустойчива, родила малыша вне брака!
– Мы поклонницы Подушкина, – нервно ответила Ольга Ивановна, – и только. Мое личное отношение к Нюре тут ни при чем!
Я кивнул:
– Ясно. У вас великолепный музей, но почему он помещается не на виду, а в служебном помещении? Неужели вам не хочется продемонстрировать собрание людям?
Ольга Ивановна покраснела.
– Таково было решение Совета.
– Да?
– Ранее, до ограбления, шкаф размещался в читальном зале, любой человек мог взять книгу и посмотреть фотографии. Но потом нас обокрали!
– Много книг унесли? В советское время они были дефицитом.
– Фонд не тронули!
– Неужели?
– Взяли только снимки Павла Ивановича.
– Вы, конечно, вызвали милицию?
– Нет, – после легкого колебания ответила Рязанова.
– Но почему? – поразился я. – Налицо был факт кражи! Неужели не хотели поймать грабителя?
Ольга Ивановна нервно теребила край шали, накинутой на плечи: несмотря на теплый летний день, в библиотеке царила прохлада.
– Не хотелось впутывать органы, – в конце концов призналась она, – музей ведь не принадлежал государству, это личное собрание. И потом, нас не погладили бы по головке в отделе культуры. Хотя выставки о писателях поощрялись, но наш клуб возник стихийно. Поэтому я предпочла замять эту историю.
– Вам это удалось! И вот что странно!
– Что? – вздрогнула Ольга Ивановна.
– Вор влез в хранилище ночью?
– Ну не днем же, – улыбнулась Рязанова, – в те годы здесь работало много людей, та же Нюра Кондратьева, к примеру. Всегда змеилась очередь из читателей, а шкаф стоял напротив стойки выдачи книг, незаметно вынуть фотографии невозможно.
– Значит, ночь, – уточнил я. – Вы не запирали дверь?
– Господь с вами! На три замка!
– И включали сигнализацию?
– Естественно! В советские годы библиотеки города были подключены к пульту охраны.
– Я так и думал, поэтому испытал недоумение. Почему же не приехал патруль?
Ольга Ивановна заморгала.
– Патруль? – переспросила она.
Я кивнул.
– Если вор открыл окно или взломал замок, то неминуемо сработал бы сигнал, и спустя считаные минуты сюда ворвалась бы милиция.
– Да, – согласилась Рязанова.
– Но этого не случилось!
– Ну… да!
– А почему?
Ольга Ивановна опустила голову.
– Не знаю.
– Ладно, – махнул я рукой, – ни милиция, ни ваше начальство не узнали о факте проникновения в библиотеку. Но ваш Совет! Его члены небось возмутились, услышав об исчезновении фотографий. Кстати, не помните, что на них было запечатлено?
– Наша встреча с господином Подушкиным, – мрачно сообщила Рязанова, – осталась лишь общая карточка, были еще снимки по отдельности. Павел Иванович был очень любезен, он согласился сняться с каждой из нас!
– Ничего себе! – всплеснул я руками. – Исчезло самое ценное! Очень странно!
Рязанова вздрогнула.
– Не хотела говорить, никому не приятно вспоминать о своих оплошностях. Я в тот день, уходя домой, забыла включить сигнализацию. Не пойму, как это произошло!
– Неправда!
– Вы мне не верите?
– Нет.
– Молодой человек! Как вы смеете!
– Не такой уж я и молодой, – улыбнулся я, – детство, отрочество и большая часть юности прошли при Советах, я работал редактором в журнале «Красный Восток», меня туда устроил отец. Но не это интересно. Помещение нашей редакции тоже было подключено к пульту, а запирал его на ночь и ставил на охрану Леонид Смолин, мой приятель. Я частенько ждал его. Так вот, пару раз, когда Смолин запирал дверь снаружи, изнутри неслись телефонные звонки. Не обычные, прерывистые, а безостановочная трель – тууууу! Таким образом сотрудница пульта сообщала: внимание, дверь захлопнута, а сигнализация не включена. В те годы за соблюдением порядка следили истово, на пульте знали, что ровно в семь пятнадцать вечера здание «Красного Востока» должно стать на охрану. Кстати, за рассеянность штрафовали. Думаю, и вам звонили!
Рязанова начала кашлять.
– У вас до сих пор возле гардероба привинчена табличка с надписью: «Выполни инструкцию перед уходом», – сказал я, – и у нас в редакции имелась подобная. Никому не хотелось платить штраф. Неужели члены Совета поверили вашей лжи про кражу?
– Нам не о чем более разговаривать, – печально произнесла Рязанова.
– Наоборот, беседа только начинается. Впрочем, разрешите представиться! Меня зовут…
– Мы уже знакомились, – оборвала меня Ольга Ивановна, – теперь пора прощаться.
– Каюсь, соврал, мое имя не Владимир. Я – Иван Павлович Подушкин, сын Павла Ивановича!
Пару секунд Ольга Ивановна моргала, потом села на продавленный черный кожаный диван и сказала:
– Глупый спектакль! Вы самозванец! Покажите паспорт!
– У меня его нет, вернее, есть, но на имя Владимира Задуйхвоста! И вы видели сей документ!
Рязанова рассмеялась.
– Прощайте, молодой человек!
– Выслушайте меня!
– Не имею ни времени, ни желания!
– Я на самом деле наследник рода Подушкиных.
– С тем же успехом вы могли назваться герцогом Кентерберийским! – отбрила старуха.
– Я не вру!
– До свидания!
– Я не уйду отсюда, пока не объясню ситуацию!
Ольга Ивановна встала с дивана.
– Хорошо, но сначала ответьте на мой вопрос! Если вы родственник Павла Ивановича, то вам это не составит труда!
– Задавайте, – кивнул я.
– У господина Подушкина имелась дача?
– Да, в Переделкине.
– Назовите ее адрес!
– Улица Тренева, дом четыре.
– Дом был на одну семью?
– Нет, на две.
– Помните соседей?
– Конечно! Некто Сытин, кажется, Виктор Николаевич. В имени я уверен, а в отчестве сомневаюсь. Мои родители с Сытиными не общались, у нас были разные входы.
– А кто жил через дорогу?
– Поэт Степан Щипачев. Вы хотели задать один вопрос, а получился масштабный допрос, – улыбнулся я.
