— Как тебе не стыдно? — для видимости возмутилась я. — Тебя только эта книга волнует? О чем ты думаешь, Али Махмуд Бора-Герасимов! Не знала, что ты такой бессердечный тип.
Интересно, что он подумал обо мне, честной и сердобольной девушке, которая даже в такой ситуации прихватила, возможно, ставшую причиной несчастья книгу?
— Извини, — виновато промямлил Алик и опустил глаза. — Просто мне кажется, что я близок к разгадке еще одной тайны. Это имеет отношение к несчастью Либры. Я уверен, этому найдется объяснение в книге. Нам только нужно отыскать подсказки.
Да-да, заливай дальше. Сочиняй небылицы, лишь бы заполучить сокровище-убийцу! Знаешь ведь, гад, что Либру бы своими россказнями, исследованиями и экспериментами не пронял. А на моих чувствах и любопытстве, значит играть можно, да?
Дважды сволочь!
— Возможно, мы сумеем узнать истинную причину несчастного случая! — продолжал окучивать меня Алик, и стекла его очков разгорались. — Ведь книга была рядом с ней?
— С чего ты взял? — снова насторожилась я.
— В ином случае ты бы ее не взяла. Специально бы не искала: ведь было не до того.
— А я и не сказала, что вообще видела ее. Почему ты так уверен, что она у меня?
— Думаю, Либра не выпускала ее из рук. Ты по себе знаешь, что это за вещь, и каким магнетизмом обладает. Значит, она должна была быть поблизости. И ты просто не могла оставить ее там. Так поступил бы любой, кто хоть раз окунулся в ее вселенную.
Ты прав, очковый змей. Защищаться мне нечем: щит порядочности сломан покет-буком. Что ж, догадывайся, утверждайся в собственной правоте, а я промолчу. И книгу в ближайшее время тебе не видать, как собственного копчика!
Он это понял, когда я заявила, что должна идти. Мне показалось, что он не переживет столь внезапный облом. Это все равно, что умирающему от жажды протянуть чашу с водой, но опустошить ее самому. Так тебе. Будешь знать, как задумывать удушение ничего не подозревающей подруги!
— Ты все же подумай, — посоветовал или припугнул меня Алик, и убрал с моего плеча мусор, собранный валянием на паласе.
— Конечно! Ведь сейчас у меня все мысли только об этой чертовой книге! Вы оба отравили мое и без того не особо счастливое существование! А теперь и это!
Я решительно шагнула в подъезд, и уже оттуда услышала предостережение, трансформировавшееся в полунагую угрозу:
— Ты можешь стать следующей, Надя!
Эти слова влепились мне в спину как дротики. Алик сказал что-то еще, но остальное я уже не разобрала, оглушенная предыдущей фразой. Я на бешеной скорости влетела в квартиру, едва не споткнувшись о нырнувшую вперед Лизавету, и закрыла дверь на все замки. Только после вздохнула с облегчением. Следом зазвонил телефон, заставив меня подпрыгнуть.
Звонила мама с целью разузнать подробности произошедшего с Либрой. Мне было не до нее, но чтобы не обострять отношения, я рассказала все, что знала. Когда мама свела разговор в русло волнующей ее темы — предстоявшей свадьбы Верки — я быстро распрощалась. После дозвонилась Роману, спросив, как обстоят больничные дела. Пока без изменений. Им с Веркой, за все хорошее, досталось от матери Либры, заявившей, что мы сбили ее девочку с праведного пути. Из-за нас она ушла из дома и осталась без присмотра, а ведь она совсем еще ребенок, неприспособленный к самостоятельной жизни. Нет, виновата одна я. Если бы не надоумила ее читать «Незапертую Дверь», сейчас она наверняка была бы жива и здорова.
Я долго сидела за кухонным столом, а потом уткнулась в скрещенные руки и отключилась. Сквозь морок сна слышала, как горланит Лизка, видимо, требуя жратвы. Слышала и лай поддерживающего ее голодного Пешки. И только спустя какое-то время до меня дошло, что они никогда не просили есть в зале, потому как кормила я их на кухне, где сама в данный момент и сидела. Голодными, они обычно отирались у ног, а сейчас…
Я испуганно вскинулась, да так, что голова закружилась, а по одеревеневшим рукам побежали мурашки. Прислушалась и посмотрела на дверь. Закрыта. Глянула на будильник: 15:40. За окном снова хлестал дождь. Пешка замолчал, а Лизавета продолжала орать.
Я выбралась из-за стола и, шатаясь, добрела до зала. Пешка нервно стучал хвостом по полу, рассевшись посреди комнаты. Лизка, на которую он внимательно смотрел, с урчанием вцепилась в так полюбившуюся ей сумку. Мне сразу представился гепард, заскочивший на хребет антилопы с единственным намерением — задрать насмерть и сожрать.
Все, с меня хватит!
Я схватила покрывало и, подойдя к кошке, накинула его на нее. Торопливо закутав, отнесла в прихожую, открыла дверь и вытряхнула на площадку. И едва успела закрыться! Эта взбесившаяся дура в прыжке уже летела обратно и с воплями врезалась в ручку. Меня всю трясло. Еще бы немного, и эта паршивка вцепилась бы в меня точно так же, как только что — в проклятущую сумку. Куда только девалось ее хладнокровие?
Придя в кухню, я налила в стакан воды и, как учила Антонина Антоновна, прочитала над ней молитву. Поймала себя на том, что почти забыла «отче наш». И устыдилась, усомнилась, что заслуживаю прощения.
Отыскав свой крестик, как и собиралась, повесила его на шею, затянув петлю веры. Приблизившись к сумке, окуная пальцы в стакан, начала обрызгивать ее водой. Чтобы улучшить результат, дабы уж наверняка подействовало, решила отставить сумку и начертить под ней крест. Подойдя ближе, не решилась притронуться к помятым клетчатым бокам, которые… едва заметно вздымались! Я отскочила, наступив Пешке на хвост, выронила стакан и пролила остатки воды. Присев на корточки, уставилась на подозрительный баул. Могу поклясться, что видела движение внутри, под этими клетками и переплетениями грубой ткани. Словно за ней кто-то дышал.
Нет, ну чушь, конечно! Только вот в неровностях угадывался силуэт выгнувшегося дугой человека! Но ведь этого просто не может быть! Что, у меня две недели в зале стояла сумка с полуживым незнакомцем? И вдруг он зашевелился, потому кошка и кинулась на него?
Глубоко вздохнув, я схватила с полки ножницы, подошла к сумке и принялась с остервенением разрезать веревки, с твердым намерением узнать, что же там внутри. Больше меня не могли удерживать опасения, что соседи наябедничают Марье Сергеевне. Я должна узнать! Сейчас, пока еще не стемнело, и я смогла наскрести толику храбрости.
Я освободила баул от пут и рывком дернула язычок «молнии». Была готова увидеть что угодно: огромную дохлую собаку, гору наркотиков, молодого парнишку, ставшего похожим на скелет.
Не было никакого полудохлого незнакомца. Не было и горы «белой смерти». И даже придуманной моим ужасом собаки.
Я принялась вытаскивать мужскую одежду. Старые, поношенные, не проглаженные вещи. Один слой, второй, третий. Не могла остановиться, желая добраться до самого дна, чтобы убедиться, что под тряпьем ничего не спрятано.
И тут меня словно ошпарили! Я вытащила сиреневую рубашку в коричневый цветочек. Следом достала синие брюки с жирным пятном на штанине, лоснящийся пиджак, галстук с вытершимися ворсинками у узла, и несколько маек. Я просто не могла не узнать все это! Просто не могла! Это ведь вещи пропавшего соседушки! Игоря Яковлевича Печкина! Но как такое может быть? Они были на нем, когда он мне попадался на глаза. Я же про себя посмеивалась над его прикидом. Он рядился в этот пиджак и галстук, когда сумка уже была у меня, стояла у батареи, опутанная веревками! Я ничего не понимаю. Может, не проснулась? Что это значит? Уж не то ли, что я свихнулась? Очень на то похоже!
Обалдевшая и растерянная, я сидела на полу в окружении вещей и будила себя. Ведь все это неправда, просто не может быть правдой. Попытки очухаться не дали результатов. Я поняла, что не сплю. Поднявшись и забросив все барахло обратно, я подошла к двери и посмотрела в глазок. Потом дернула за ручку и в щелочку осмотрела лестницу. Лизаветы не было, и я осмелилась выбраться на площадку. Сжав кулаки, пошла наверх за ответами, еще толком не сформулировав вопросы. Остановилась напротив пластиковой четверки и постучала по ней костяшкой пальца.
После долгого ожидания и шорканья ног мне открыла дверь благообразная старуха, державшая в дрожавшей руке черный бумажный конверт. В таком же мои родители хранили старые, черно-белые фотографии — далекий привет молодости.
— Здравствуйте, — сконфуженно улыбнулась я. — Могу я поговорить с Игорем Яковлевичем? Он дома?
Старушка посмотрела на меня озадаченно. Потом, изучая мое лицо, прищурилась. И, наконец, сочувственно вздохнула.
— Сожалею, милая, но свидеться тебе с ним уже не придется. Игорь Яковлевич помер двадцать шестого мая. Царство ему небесное.
Я помотала головой и подалась вперед.
— Как двадцать шестого? Я же видела его уже вот, в июне, в начале месяца!
— Ты его с кем-то спутала, милая. В мае он помер, в мае.
