— Карась у нас такой, — поддержал беседу сосед белоглазого старика, — Карась у нас глазастый! Все заметит! Хоть и работает под слепого, а ничего интересного не пропустит!
Карась, а ну, покажи, как ты глаза-то свои вынимаешь!
Старик, не прекращая визгливо смеяться, ловко подцепил пальцем закрывающую глаз белесую пленку, и хитро оглядел окружающих внимательным серым глазом.
— Пей, пацанчик! — Рваный пододвинул Чижику кружку. — Пей и пой! Ты ведь знаешь, какую я люблю!
— Любовь свою короткую залить пытался водкою… — затянул Чижик громким жалобным голосом, — и воровать боялся, как ни странно.., но влип в историю, глупую и как-то опергруппою я взят был на бану у ресторана…
— Хорошая песня, — Рваный вздохнул и обнял Чижика свободной рукой, — как будто про меня поешь…
Маркиз, воспользовавшись тем, что все присутствующие занялись собственными делами, скользнул в ту дверь, из-за которой периодически выходила Василиса со своим подносом.
За этой дверью оказался еще более мрачный подвал, едва освещенный тусклой пыльной лампочкой. По стенам этого подвала стояли огромные бочки, из одной такой бочки Василиса цедила пиво в щербатую кружку.
" — Ты куда лезешь? — проговорила она, покосившись через плечо на Маркиза. — Я вам всем сто раз говорила — ко мне сюда не суйтесь! У вас свои дела, а у меня свои!
— Пардон, мадам! — Леня склонил голову и щелкнул каблуками. — Хотел выразить вам свое восхищение!
— Чего? — переспросила хозяйка, и на ее плоском лице появилось выражение недоумения, постепенно переходящего в недовольство. — Ты че, думаешь, на дуру напал?
Развести себя такой пургой позволю? Ты ваше кто такой, я тебя что-то ни разу не видала! Тебя кто сюда привел?
— Проездом из Казани в Вальпараисо, бодро рапортовал Маркиз, — находясь…
— Чего? — перебила его хозяйка. — Какая еще Раиса?
— Находясь в дружбе с Митяем, решил заглянуть на огонек.., выразить, так сказать, почтение коллегам…
— Калекам моим до твоего почтения никакого дела нету! — проворчала Василиса. А Митяя я сегодня чегой-то не видала…
— Позвольте сделать вам небольшой презент, — Леня вытащил из кармана флакончик туалетной воды и нажал кнопочку, выпустив в сторону Василисы душистое облачко.
— На фига мне твой брезент, — недовольно отмахнулась та, — проваливай в зал, к остальным! Ко мне сюда ходить неположено!
— Постой-ка, Васенька! — раздался вдруг позади Маркиза скрипучий голос. — Чтой-то мне его личность не нравится! Надоть его проверить, кто он такой и откуда взялся!
Маркиз резко обернулся и в первую секунду увидел наставленный прямо в его живот короткий, неровно обрезанный ствол охотничьего ружья. Как известно, пуля или заряд дроби из такого оружия летит недалеко, но на ближнем расстоянии наносит жертвам страшные увечья, как правило несовместимые с жизнью.
Только в следующую секунду Леня разглядел человека, который держал в руках обрез — того самого тщедушного старичка с белесыми глазами, которого коллеги называли Карасем.
— Папаша, я бы с ним и сама разобралась! — вздохнула Василиса, вытирая руки грязным фартуком. — Чего ты меня все проверяешь, все контролируешь! Я уж давно взрослая!
— Дети — они всегда дети! — поучающим тоном отозвался Карась. — Как же мне за собственным дитем не приглядеть? А ну, казанский, топай вперед! — И он ткнул Леню стволом обреза, показывая белесыми глазами на дальний конец подвала.
— Уважаемый, — попытался урезонить его Леня, — вы меня приняли за кого-то другого!
Я вовсе не тот…
— Это мы сейчас быстро разберемся, кто ты такой! — прикрикнул на него Карась. — Я сам себе отдел кадров!
При этом он так угрожающе щелкнул затвором, что Леня послушно двинулся в указанном направлении.
Дойдя до конца подвала, он повернул налево, поднырнул под низкую каменную арку и оказался перед массивной дубовой дверью.
Василиса, шедшая рядом с ним, брякнула засовом и распахнула дверь. Старик ткнул Маркиза прикладом в спину, и тому ничего не оставалось, как ввалиться в следующую, маленькую и очень холодную комнату.
Здесь было совсем темно, но чувствовалось присутствие живого человека. Василиса щелкнула выключателем, под низким потолком загорелась слабая сороковаттная лампочка, осветив комнату, точнее — тесный карцер. Напротив входа, против стены, в инвалидном кресле на колесах сидел изможденный мужчина в грязном пятнистом комбинезоне вроде армейского камуфляжа. Руки его были прикручены проводом к подлокотникам кресла, ноги ниже колен вообще отсутствовали. При виде вошедших мужчина открыл больные, измученные глаза и хрипло застонал.
— Мишка, угомонись! — прикрикнула на него Василиса. — Сейчас не за тобой пришли, отдыхай пока!
— Хоть бы попить дали… — с трудом проговорил человек в кресле.
— Когда работать поедешь, все тебе дадут — и пить, и есть.., и какаву с чаем!
— Ага, и дури какой-то вколете, чтобы молчал!
— Это уж само собой, — отмахнулась от него Василиса, поворачиваясь к Маркизу:
— Ну, касатик, а теперь с тобой поговорим. Ты папаше моему не понравился, а у папаши глаз-алмаз, он человека насквозь видит! Так что давай колись — кто такой и чего тебе надо!
— Я же сказал — проездом из Казани, засвидетельствовать почтение…
— Это ты ей можешь впаривать, — проскрипел старик, — а я таких много повидал!
Ты у меня сейчас соловьем запоешь! А ну-ка, Васенька, подержи ружьишко, чтобы этот фраер ничего не выкинул! — Карась передал ружье дочери и, придвинувшись вплотную к Маркизу, принялся быстро и умело обшаривать его одежду.
Отогнув рукав, старик с интересом уставился на татуировку.
— Казанский, говоришь? — проговорил он насмешливо. — А наколочка-то как у лавровских.., да только что-то мне сдается, что липовая это наколочка! Вот мы ее сейчас проверим.., и если не сойдется, я тебя как раз лавровским-то и сдам…
— Папаша, зачем его сдавать? — перебила старика Василиса, и в глазах ее заблестела жадность. — Лучше его посадим на дурь, как этого, — она кивнула на человека в кресле, сделаем из него ветерана горячей точки и пустим на улицы деньги зарабатывать.., чего впустую человеку пропадать, когда он еще поработать может? Для нашей пользы!
— Поглядим, дочка, поглядим! — проговорил старик, продолжая обыскивать Маркиза. — А это что у тебя такое? — он вытащил из кармана Лениной куртки флакончик.
— А это духи… — протянул Леня, — для подружки своей приготовил…
— Мне-то небось что похуже дал, — проворчала Василиса, — а крале своей самые хорошие…
— Что вы, мадам! — Леня округлил глаза. — Ваши нисколько не хуже!
— Ну-ка, папаша, дай-ка мне… — Василиса протянула свободную руку, цепко сжимая другой рукой обрез.
— Все-то тебе прихорашиваться, — с отеческим вздохом проговорил Карась и передал ей флакончик.
Василиса повернула его к себе, нажала на кнопочку.., и тут же свалилась как подкошенная.
— Спокойной ночи! — Маркиз ударил старика ребром ладони по шее и уложил на пол рядом с дочерью. — Не люблю насилия, особенно в отношении пожилых людей, но вы меня вынудили!
Он нашел поблизости моток бельевой веревки и тщательно связал Карася и его предприимчивую дочь. Затем распрямился и подошел к человеку в кресле.
— Если не ошибаюсь, эта красотка называла вас Михаилом?
Мужчина кивнул, удивленно глядя то на Маркиза, то на своих связанных и бесчувственных тюремщиков.
— А Илья Аронович Левако случайно не приходится вам родственником?
— Да… — с трудом проговорил человек пересохшим ртом.
С трудом узнал Леня в этом изможденном болезненном человеке своего заказчика.
— Миша, а меня-то ты узнаешь? — спросил он мягко. — Мы же с тобой третьего дня встречались…
Михаил поднял тяжелую голову и оглядел его мутными глазами. Постепенно в них проступило узнавание.
— Я вообще-то по твою душу прибыл! сообщил ему Маркиз. — До Ильи Ароновича дошла записка…
— Слава богу! — По щеке Михаила покатилась слеза. — Еще немного в этом аду — и я сошел бы с ума!
— Неужели я опоздал? — осведомился Маркиз. — Или с ногами обычный фокус?
— Ну да! — простонал Михаил. — Они не ампутировали ноги, а только подогнули и спрятали при помощи специальных ремней, как у большинства «безногих». Правда, неизвестно, что хуже: от неудобного положения кровообращение в ногах затруднено, и скоро я действительно не смогу ходить…
— Какое зверство! — Маркиз наклонился над Михаилом и помог ему распрямить и освободить ноги.
— Болят? — деловито спросил Леня.
— Не то слово…
— Это хорошо, значит чувствительность не потеряли.
Михаил с трудом опустил ноги на пол, попробовал встать, но покачнулся и снова опустился в кресло, скривившись от боли.
— Нет, пока не могу…
— Ничего страшного! — Маркиз обхватил его за плечи, помог подняться и потащил к выходу.
