— А если он собирался развестись? Хотя вряд ли, не похоже, видела я, как он с ней общался.
— Мало того, что не похоже. При разводе она бы получала наверняка не меньше. А главное — если она ухитрилась подменить бутылку на глазах вначале двух, а потом трех человек — ей в цирке надо работать. Вместо Акопяна. И пальчиков ее на бутылке нет.
— Кстати, о пальцах. Не поделишься, как пальчики на искомой бутылке легли? И, кстати, что там точно было внутри?
Никита посмотрел на меня устало и как-то обреченно. Видно, понял, что ничего особо нового он мне не сообщит, про то, что там пальцы Голубя и Стрельцова, я и так знаю…
— Следы Голубя кое-где перекрывают стрельцовские. То есть покойник, похоже, брался за бутылку последним. А внутри метанол с красным перцем.
— И что это значит?
— Что-то, безусловно, значит, вот только понять бы — что именно. То есть формально сей факт однозначно указывает автором убийства господина Стрельцова, а на самом деле черт его знает!
— Но почему же выбрали такой странный способ?
— Да скорее всего действительно рассчитывали, что проскочит как несчастный случай. Типа не повезло мужику, попалась паленая бутылка. Тем более, что каждый, хоть мало-мальски знакомый с привычками Голубя, мог быть практически уверен, что жертва будет только одна. Могла, конечно, еще и Тина приложиться, но если знать, что она ждет в баре и до времени не появится, то и она вне игры. Да, между прочим, в ее рюмке просто перцовка. Без всякого метанола.
— О-ля-ля! Фокусники.
— Да получается, что так, — неохотно согласился Никита.
— А чьи, кстати, были ключики? Те, что возле трупа лежали.
— Ключики стрельцовские. Но это, сама понимаешь, вообще ни о чем не говорит. Забыл на столе, Голубь положил в карман, чтобы потом отдать, а при падении они и выпали. В машине, небось, дубликаты хранил…
— Нет, солнышко, вариант, при котором Стрельцов их сам выронил, меня как-то не восхищает. Ну, пусть даже именно он угостил Голубя этой гадостью, пусть даже до обрыва потом довел. Тогда непонятно, почему бутылку не вытер, и непонятно, зачем надо было подходить к трупу. Разве что проверить, насколько он труп… Правда, столь же непонятно, зачем Стрельцову вообще все это надо. В смысле, убивать Голубя. Мне он сегодня сказал, что они прекрасно договорились, Голубь даже Светлану предупредил, что все, дескать, в порядке. Это как, подтвердилось?
— Завтра выяснится. Ее пока не вызывали.
— Ладно, Ильин, проваливай. Устала, как тридцать две собаки. В голове уже не каша, а какое-то ирландское рагу. Ступай, отдохнуть треба. И больше мне сюрпризов не устраивай, хорошо? В следующий раз меня точно кондрашка хватит. Постой! — вспомнила я вдруг начало беседы. — Ты же вроде поговорить о чем-то собирался?
— Да я и поговорил. И, наверное, не в последний раз.
— Ненавижу тебя! Абсолютно! Мент железобетонный!.. Слушай, а протокол осмотра помещения и результаты всяких ваших экспертиз нельзя как-нибудь посмотреть? Вдруг меня осенит чего-нибудь?
— Ты у меня дождешься, я сам тебя осеню. По лбу. Чем потяжелее. Совсем обнаглела. Пока, акула!
Я спросил у ясеня — где моя любимая…
Синяя Борода
Господи! Как я ненавижу будильники! Эти злобные механизмы, должно быть, придумали специально для издевательства над беззащитными человеческими организмами. А если вспомнить, что их родиной считаются восточные страны, все становится совершенно ясным — по части пыток Восток всегда был куда изощреннее унылой и однообразной Европы.
Да заткнешься ли ты, наконец?! Словно услыхав мои мольбы, безжалостный монстр наконец-то замолк.
Однако едва я успела вздохнуть с облегчением и повернуться на другой бок, как этот изверг разразился новой серией звонков. Погоди-погоди… серией?..
Повторяя про себя всякие слова, в основном те самые, о существовании которых леди даже и подозревать не должна, я дотянулась до телефонного аппарата и сорвала с него трубку, ухитрившись свалить при этом не только сам аппарат, но и стоявший рядом с ним стакан, к счастью, пустой. Вряд ли можно ожидать особенно точных реакций от человека, получившего вместо восьми… так, чего это там часы показывают? полтретьего?!! значит, всего три часа сна. Стоило вернуть телефон на место, как он зазвонил снова.
— Два часа двадцать восемь минут, — попыталась я как можно более точно скопировать интонацию диктора из службы точного времени.
— Рита? Извини. Ты одна? Если с кем-то, отвечай только «да» и «нет».
Похоже, придется все-таки проснуться. Герр майор Ильин, хотя и отмечен склонностью к странным шуткам, но звонки в половине третьего ночи — это уже не странность, а сущий идиотизм. В том случае, если это шутка, разумеется. Но вряд ли.
— Ах, что вы, что вы! Мне ужасно приятно, что родная милиция блюдет мою нравственность даже в половине третьего ночи.
— Никому не открывай, оденься, я приеду через десять минут. Посмотри с балкона — только свет не включай, ради Бога, — я ли это подъехал. Все.
Не мужчина — мечта. Звонок, команда, только соберешься — в надежде на «отставить!» — раскрыть рот для вечного «да, сэр, есть, сэр, разрешите исполнять?» — а тебя уже, оказывается, никто уже не слушает. Н-да. Придется исполнять. Так, джинсы, рубашка, босоножки. Сумка. Ох… Да здравствует юмор господина Ильина — самый милицейский из всех теоретически возможных!
Полчаса спустя, прислонившись к облезлой подъездной стене типовой десятиэтажки, я уже не вспоминала ни про какой юмор. К горлу подкатывало, и больше всего на свете хотелось оказаться в маленьком — закрытом! — туалете наедине с унитазом. Какого дьявола меня угораздило сегодня поужинать?! А если не рядом с унитазом, так хоть где-нибудь подальше отсюда…
Все-таки труп Голубя, хоть я и наткнулась на него, что называется, обеими руками (точнее, ногами), воспринимался как-то отстраненно. Да я его, собственно, и не видела: ночь, тьма кромешная, много ли с фонариком разглядишь. Единственное, о чем я тогда думала — свалить куда-нибудь поскорее. И ноги подгибались, и позвоночник как будто заледенел — но не до страха было. Рядом никого, и значит, выбираться из болота надо самой, никто не вытащит. Какой уж тут страх! Страшно стало потом, когда я на Николая наткнулась. Наверное, в мозгу сработали какие-то предохранители, и после, если что-то и вспоминалось, то вспоминалось не как реально происшедшее — со мной! — событие, а словно бы кадром из какого-то фильма. Вроде и было, но далеко и с кем-то другим.
А сейчас, в ярко освещенном закутке под лестницей (откуда, интересно, опергруппа свет протянула, на первом этаже вроде все квартиры закрыты) среди толпы народу, когда бояться было совершенно нечего, мерзкий липкий ужас схватил меня так, что рубашка приклеилась к спине. Никита под локоток отвел меня в сторонку, молча достал из кармана платок, стер пот с моего лба и отдал платок мне.
Вчерашняя брюнетка, голубевская секретарша Светлана Михайловна в своем элегантнейшем шелковом костюме цвета слоновой кости лежала на грязном полу, вытянув левую ногу и поджав правую. Правая туфля свалилась и лежала возле. Правый висок разбит, но крови немного, да и вообще на черных волосах кровь не очень видна. Страшнее всего была размазанная губная помада, розовый перламутр — казалось, что из мертвого рта сочится слюна. Господи, только бы не стошнило!
— Никита Игоревич! — тип, который к нам подошел, весь был как бы слеплен из круглых частей. Хотя полным его назвал бы разве что злейший враг. Помню старый мультик про Лошарика, так вот этот очень на него походил.
— Ну, что, Олег? — Никита повернулся к нему, всем своим видом выражая глубочайшее внимание.
Олег покосился на меня, но, видимо, решил, что начальству — а в том, что Никита тут начальство, не было никаких сомнений — лучше знать, и начал рассказывать.
— Пока телеграфно. Напали на нее где-то между десятью и одиннадцатью. Брызнули из баллончика, она закрылась руками, на ладонях явные следы косметики, и тут же стукнули по виску. Вот этим, — он показал железный прут, закрученный в какую-то немыслимую загогулину, и махнул в сторону лестницы. — Вон оттуда, из перил выдернули. Держался на честном слове, а последний излом свежий.
— Н-да, удобно, — буркнул Никита. — А почему били справа? Левша?
— Н-нет, не думаю, — покачал головой Олег. — Потом еще уточню, но вряд ли.
— Сильно стукнули?
— Да средне, сам видишь — череп цел. Это же висок, тут много не надо. Умерла практически сразу.
— Пальцев, конечно, нет?
— Конечно. В целом очень грубая имитация ограбления.
— А почему ограбления? — не выдержала я. Правда, тут же приняла вид самой благонравной девочки. Вроде это кто-то другой спросил, а я так, погулять вышла. Ох, судя по взгляду, которым одарил меня герр майор, будет здесь еще один труп. Прямо сейчас. И вероятнее всего, мой.
