— А драгоценности? — полюбопытствовала я, стоя над сковородкой.
— И следа их не было. Яцек с первой минуты уперся как бык, что никаких драгоценностей в сумке никогда не было. Доминик должен был сильно разочароваться, когда в неё заглянул. Только доллары ему пригодились; правда, неизвестно, сколько их там было. Золота кот наплакал, если не считать того, что принадлежит лично хозяйке квартиры. Я опять перестаю верить, что это он хапнул монеты у Наймовой. Куда он их дел? Потерял или успел реализовать?
— Что же он не забрал сумку, когда убегал?
— Не успел. Дамочка, может, его и любила, и доверял он ей несомненно, но все же не настолько, чтобы во все тайны посвятить. Там шкаф стоял, старый, на выброс, на ключ запирался, так Доминик ключом завладел и вместе с ним и сбежал, но, чтобы открыть шкаф и сумку вынуть, времени уже не хватило. Мы ему ни секунды лишней не оставили. Кроме того, шкаф стоит в комнате окнами на улицу, а он смылся через окно, выходившее во двор.
— И больше ничего после него не осталось?
— Я же сказал, подштанники и носки. Спал в пижаме альфонса, очень элегантной, зазноба её ему предоставила. Показания она стала давать сразу и без всякого сопротивления, решительно заявив, что общение с хахалем преступлением не является. И по-своему была права. Ни о каких преступлениях она не знала, Доминик ей свою биографию не рассказывал, ну мы сказали ей то, что в таких случаях говорят обычно, и она страшно испугалась, но не нас.
Я погасила газ под отбивными, зажгла снова, сняла мясо на тарелку, а на сковородку бросила яблоки, разрезанные на четвертинки.
— Тогда кого же? — спросила я.
— Альфонса своего. Господи, как пахнет... На коленях нас умоляла, чтобы скрыли от него все, иначе он её так приложит, что она костей не соберет.
— За что же её прикладывать? — удивилась я.
— За ошибку в оценке клиента. Приглашение в дом и укрывательство убийцы является непростительным деянием, которое вредит интересам альфонса. Ее обязанностью было догадаться, с кем она имеет дело, а каким образом она будет догадываться, опекуна не волнует. Так что мы могли делать что хотели, но только бы он не узнал правды. Посему квартиру обыскали без помех и, как оказалось, зазря, кроме сумки ничего не нашли, деньги на текущие расходы Доминик вроде бы носил в карманах. Портмоне у него было, сильно толстое, он и спал с ним, пластырем к животу приклеивал, так дамочка сказала. Неплохая идея, обязательно проснешься, когда у тебя начнут пластырь от тела отдирать.
— Ты весь из себя такой довольный, что наверняка вы ещё что-то нашли, — подозрительно заметил Януш.
— Нашли, — с радостью признался Геня и выбрал себе самую большую отбивную. — Но на самом деле я не слишком доволен, из этой находки, по моему мнению, только новые сложности возникнут. Вот Яцек говорит...
Он положил в рот кусочек горячего мяса, и нам пришлось некоторое время переждать. Геня сумел проглотить кусок, не обжегшись.
— Невероятно! — восторженно произнес он. — Мне и во сне такая свинина не снилась!
Отбивные и в самом деле удались, думаю, по чистой случайности, я сама не понимала, как они получились такими вкусными. Многие годы я пыталась достичь совершенства, с которым столкнулась в ранней молодости, и ни разу ещё мне это не удавалось. Одна дама держала закусочную в Катовицах, где я некоторое время жила, все ходили к ней обедать, в том числе моя тетка и я с ней, и таких свиных отбивных я больше в жизни никогда не пробовала. Я не смогла их забыть, пускалась на всякие хитрости, чтобы хотя бы приблизиться к заветной вершине, но куда мне было до той дамы! На этот раз я действительно сделала шаг вперед, Бог знает зачем, и Геня по достоинству оценил блюдо.
В связи с отбивными в голове пронеслись различные кулинарные воспоминания.
— Капуста, — невольно вырвалось у меня.
— Какая капуста? — тут же заинтересовался Геня.
— Кухарка в лагере готовила капусту, семнадцать лет мне тогда было, и до сих пор помню. Молодую. В котле. Амброзия это была, а не капуста, все рвались посуду мыть, потому что тот, кто мыл, имел право вылизать котел. Ни разу мне не удалось приготовить что-нибудь подобное.
— О черт, жалко...
Януш посмотрел на нас как на безнадежных недоумков.
— Ты правда ешь только раз в день? — спросил он Геню.
— А как же? Что мне есть и когда? Вот, только вечером и перекусываю, сколько же человек может выдержать без еды...
— Сорок дней вроде бы, — вставила я.
— Однако на десятый день он уже не совсем хорошо себя чувствует, так мне кажется. Наверное, я не очень выносливый, потому что уже через двое суток у меня голова кругом вдет, вместо следствия думаю исключительно о котлетах, перед глазами жареный гусь стоит и огромная груда макарон с яйцами...
— Вчера ты ел, сегодня опять ешь, как мы изволим видеть. Двое суток минут послезавтра. Может, мы все-таки вернемся к Доминику?
— Дрянь по сравнению с этими отбивными, — решительно произнес Геня.
Не совсем понятно было, что он имел в виду, потому что, несмотря на общий маразм, преступников у нас все-таки к столу не подавали. Отбивные остывали медленно, ко второй Геня приступил уже не с такой жадностью и мог вернуться к основной теме.
— Яцек говорит, что в сумке были не только бабки, но и какие-то бумаги. Пачка, обвязанная шнурком. Они столько лет пролежали, что отпечатались на коже. Невооруженным глазом, конечно, не видно, но у Яцека в голове радар. Не газеты. Говорит, что скорее всего корреспонденция, письма. Честно сказать, из-за этих бумаг мы и обыскали квартиру дамочки, но ничего похожего не нашли.
— Выбросил, паразит, — огорчился Януш. — Проверил содержимое сумки, бумажки ему ни к чему, вот и выкинул где-нибудь по дороге, может быть, даже прямо в Константине.
— Нет, в Константине он добычу не разглядывал, — возразила я, — труп после себя оставил, у него земля горела под ногами, надо было немедленно смываться, некогда ему было с сумкой возиться. Заглянул он в нее, только когда оказался в безопасном месте.
— Еще бы знать, где он нашел это безопасное место, и я бы уже визжал от счастья, — буркнул Геня. — Ни в одном притоне его не было...
— А может, на Вилловой? — вдруг озарило Януша. — Ключи или отмычки у него были, знал, что квартира пустая стоит...
Геня некоторое время смотрел на Януша, а потом выскочил из-за стола.
— Где эта Казя? — взревел он и принялся набирать номер.
Дома её не было, трубку она сняла на Вилловой. Януш включил звукоусилитель.
— Нет, — ответила она на вопрос Гени, — печатей на дверях не было, то есть они были сорваны. Я подумала, что это вы их сорвали, поскольку отдали мне ключи, в квартиру можно было войти...
Геня выругался себе под нос и спросил о бумагах. Казя снова ответила отрицательно.
— Никакой пачки бумаг не находила, но я все ещё в кухне вожусь. Выбросила много всякой дряни, но не бумажной. В одном ящике я нашла кучу использованных трамвайных и автобусных билетов, не стала их выкидывать, мне пришло в голову, что они представляют историческую ценность, их можно продать...
— Очень разумная девушка, — похвалила я шепотом.
Геня суровым тоном запретил ей всяческие поиски. Казя воспротивилась изо всех сил.
— Если речь идет о приватных бумагах, письмах например, то я не согласна. Хочу найти их сама. Ничего не утаю, скажу, что нашла, и покажу, но они могут принадлежать моей семье! Господи, будет мне позволено наконец иметь собственную семью, хотя бы в прошлом! Неужто я никогда не буду жить как нормальный человек?!
Голос её звучал так отчаянно, что Геня несколько растерялся, тем более что Януш делал ему какие-то знаки.
— Ну ладно, — неуверенно согласился он. — Но ни в коем случае не выбрасывайте ничего бумажного.
— Даже старые магазинные обертки? — расстроенно спросила Казя.
— Обертки можно, но если на них ничего не написано, разве что цена...
— Да успокойся ты, зачем людям лишнюю работу задавать, — выговорил ему Януш, когда он положил трубку. — Насколько мне известно, Доминика вы поймали, хотя мы ещё не добрались до этого выдающегося события. В конце концов он расколется, скажет, где оставил бумаги, может, вообще никакого обыска не потребуется. — Вот именно, — поддержала я Януша. — На десерт у нас мороженое. И услышу я наконец о поимке этого паршивца?!
Паршивец, как рассказал Геня, сбежав от возлюбленной, направился прямехонько туда, где его уже ждали, а именно в домик для рабочих на заброшенной стройке. Он недооценил силу чувств брошенной блондинки и не подумал, что кто-нибудь может знать о загородном убежище. Приехал просто на автобусе.
Было ещё светло, едва перевалило за полдень. Из двух поставленных там людей один с коротковолновкой в руке дежурил на четвертом этаже недостроенного страшилища, другой притворялся гуляющим в близлежащем лесочке, радиотелефон он спрятал за пазухой. Перекладывая с места на место щепки и ветки, он сооружал нечто вроде огородного пугала. С четвертого этажа открывался широкий обзор всей округи, правда, наверх пришлось забираться по столбам, нормальная лестница вела только до второго этажа. Окна были забиты неровными досками, между ними зияли щели, посему отрывание по одной с каждого окна для улучшения видимости не внесло диссонанса в облик виллы.