Вы случайно не смотрели фильм под названием «Билли Эллиот»? Там как раз об этом. Главный герой, мальчишка Билли, жутко любит балет, имеет недурные способности к танцам, отчего-то совершенно не стесняется своего пристрастия и мечтает стать балеруном. Папашу Билли выбор сына определенно не устраивает; по его мнению, пачки и пуанты – для девчонок и гомиков. Билли обязан продолжить семей-ную традицию, по примеру отца и старшего брата стать простым шахтером и выбросить из головы все эти дурацкие прыжки и пируэты, течка.
Сразу признаюсь, балерины и балеруны никогда не вызывали у меня восторга, но, согласитесь, парень должен иметь возможность заниматься тем, чем ему хочется. Уж не знаю, что там у него вышло – как только Билли напялил пачку и начал целовать приятелей, я сразу выключил телек. Однако ясно, что главная идея этого фильма – вечный конфликт отцов и детей, возникший еще в ту пору, когда пещерные подростки носили набедренные повязки размера «мини» и малевали на каменных стенах.
Таков я был в пятнадцать лет – восходящая звезда мелкого воровства, обделенный какой бы то ни было поддержкой окружающих. Разумеется, вряд ли стоило ожидать, что мой старик (стопроцентный мистер Трубка-и-тапочки) и мамаша (чья жизнь полностью, по любым вопросам зависела от мнения соседей) будут поощрять мои честолюбивые замыслы, тем более что в половине случаев пропадали именно родительские вещи. Впрочем, понимания со стороны кого-либо еще я тоже не нащел.
Повторюсь, когда я решил ограбить кондитерскую лавку, мне пришлось силой заставить Денни быть моим водителем, так как других подходящих кандидатур на горизонте не маячило. Теперь, когда он повесил свои велосипедные перчатки на гвоздь, я опять остался один. Все мои однокащники собирались стать механиками, художниками-оформителями, пожарными, гражданскими летчиками (или как Нил – работать на мусоровозке вместе с папашей – нет, правда!); и никто из них не жаждал грабить банки. Не понимаю, разве можно не хотеть ограбить банк? С ума они, что ли, посходили? Как ни прискорбно, все мои сверстники имели поразиельно серенькие и убогие мечты, и на их фоне я был паршивой овцой, которую гнали от одного хлева к другому, от другого – к третьему и так далее, и так далее…
2. Приют последней надежды
К сожалению, оставалось все меньше хлевов, готовых впустить меня погреться. Точнее, их не осталось вообще. Все лето 1989 года моя старушка провела на телефоне, обзванивая учебные заведения в округе и надеясь хоть куда-то меня пристроить, чтобы я получил аттестат о среднем образовании. Все, чего она добилась, – лишние двадцать фунтов к счету за телефон. Наверное, моя репутация была довольно громкой, потому что ни одна школа не подпускала меня к дверям на пушечный выстрел, и в течение нескольких недель я думал, что распрощался с учебой на целый год раньше остальных. По мне, лучшего и желать не приходилось.
Папаша, мамаша и городские власти с таким положением дел мириться не собирались и стали активно наводить мосты со всеми «специальными учебными заведениями» в стране, пока, наконец, одна школа в Мидлсбро не согласилась меня принять.
– Мидлсбро – это где? – поинтересовался я, услышав новость за завтраком. Завтрак отличался от ужина только тем, что за столом дозволялось читать газеты и комиксы.
– На северо-западе, недалеко от Ньюкасла, – сообщил отец, едва сдерживая радость.
– И как же я буду каждый день добираться туда и обратно? – наивно спросил я.
– В этом нет нужды, дорогой, – сообщила мамаша. –
Ты будешь жить там весь семестр. Замечательно, правда?
– Чего-чего? Ты что, смеешься, блин на фиг?
– Попридержи-ка язык, Уэйн! – тут же взвился старикан.
– Какая-то дебильная школа на севере, битком набитая придурками и поджигателями, где мне всучат цветные карандаши и каждые пять минут будут устраивать пожарную тревогу, – это, по-вашему, замечательно?! Не-е, никуда я не поеду. Хрен вам.
– Поедешь как миленький. Давно пора кому-нибудь взять тебя за шкирку и оттрепать, как паршивого кота. В этой школе тобой займутся всерьез. Поедешь, и точка.
– Я покончу с собой, – предупредил я,
-Лет пять обещаешь, но пока что дал ьше разговоров дело не пошло, – едко заметил папаша.
– На этот раз я не шучу.
– Не мели ерунды, – поморщилась матушка.
Я схватил со стола хлебный нож и прижал его к запястью.
– Вот, смотрите, вскрою вены прямо сейчас. Да, я убью
себя, и уж тогда-то вы пожалеете!
– Спорим? – рассеянно поинтересовался папаша и уткнул нос в газету.
На такую реакцию я не рассчитывал, поэтому попробовал осторожно провести лезвием по запястью, просто чтобы выступило немного крови. У меня ничего не вышло: самое аккуратное движение причиняло боль. Я бросил эту затею и решил применить другую тактику.
– Отлично. Приеду туда и сразу сбегу, – пригрозил я.
– Не получится, милый, – покачала головой мамаша. –
Территория школы хорошо охраняется, оттуда не сбежишь.
Кстати, тебе больше не нужен нож?
– Ага, значит, вы отправляете меня в тюрьму?
– Не в тюрьму, а в школу, сынок, – сказала она, вытирая нож кухонным полотенцем. – В специальную школу.
– Нет, нет и нет. Вы меня туда не загоните. Никуда не поеду, – упорствовал я, но тема, очевидно, обсуждению не подлежала. – Пожалуйста, не отправляйте меня в Мидлсбро. Я сделаю все, что захотите.
– Можешь еще разок свести счеты с жизнью, – предложил старик. Довольный собой, этот гад снисходительно тряхнул газетой и легонько ткнул мамашу локтем в бок, рассчитывая выжать из нее улыбку.
– Нет!—завопил я, однако ответом мне было категоричное «да».
До моего шестнадцатилетия оставалось еще восемь месяцев, и до той поры ни предки, ни Министерство образования не собирались предоставлять мне самостоятельности. Вот так в один миг на меня нацепили ярлык придурка из спецшколы, и я знал, что это клеймо останется со мной до конца дней. Разве можно было с этим смириться?
Джинни вошла в комнату и уселась за стол напротив меня.
– Из-за чего шум? – поинтересовалась она.
По большей части, именно из-за Джинни отец с матерью считали меня сплошным разочарованием. Моя старшая сестра была примерной отличницей, тошнотворно сладкой паинькой, до того образцовой, что ее так и хотелось скинуть с лестницы. Слюнявая мечта любых родителей – добрая, воспитанная, милая, услужливая девочка, да еще упертая зубрила (боже мой, это в шестом-то классе!). Наверное, ее можно было назвать симпатичной, хотя я этого не замечал. У Джинни были длинные белокурые волосы, и она, как в детстве, все еще позволяла мамаше каждый вечер расчесывать их перед сном. Сколько помню, ни разу в жизни она не выругалась, ела аккуратно, с ножиком и вилочкой, и обожала рисовать птиц, которые летали у нас на заднем дворе, вместо того, чтобы пулять в них из духового ружья. А самое главное, Джинни всегда и во всем поддакивала предкам, особенно в том, что касалось меня. Короче, сестрица у меня была премерзкая.
– Что ты натворил на этот раз? – спросила она, смерив меня взглядом, который переняла у мамаши.
Вот если бы однажды вечером она заявилась домой под ручку с огромным пучеглазым негритосом и сообщила предкам, что у них скоро появится внучек!.. Да за такое зрелище я бы отдал что угодно.
– А тебе-то какое дело, Плоскогрудка? – Этим прозвищем я любовно окрестил сестру, зная ее ахиллесову пяту. Отсутствие заметного бюста было единственным поводом для регулярных горестных излияний в ее смертельно-скучном дневнике.
Крепкая оплеуха, отвешенная стариком, напомнила мне, что мы уже вели разговор насчет имени старшей сестры и пришли к выводу, что ее зовут не Плоскогруд кой, не Гладильной Доской, не Глазуньей и не (самый остроумный вариант) Мисс-где-твои-сиськи, а просто Джинни.
– Чтоб больше такого за столом не повторялось! Ты слушаешь меня, юный джентльмен?
Я слушал, но вполуха, так как пристально глядел на Джинни, а она упорно отводила глаза. Останься мы с ней наедине хоть на пять минут, я без труда довел бы ее до слез, просто мне не хотелось. Хотя я не особенно любил Джинни, видеть ее заплаканной тоже не доставляло мне удовольствия. В конце концов, это моя сестра. Прозвища вроде Плоскогрудки и Гладильной Доски я использовал лишь в самом дурном расположении духа. Потом мне становилось немного неловко, но ведь нельзя же поджарить глазунью, не разбив яиц, и в буквальном, и во всех переносных смыслах.
– Уэйна приняли в одну из школ Мидлсбро, – доложила мамаша, на удивление кратко изложив суть пятиминутной перепалки. – Это специальная школа для…
– …уродов и дебилов, – закончил я за нее.
– Для особых детей, – поправила меня старушка.
– Я так и сказал: для уродов и дебилов.
– Что ж, Уэйн, если там сумеют тебе помочь, это хорошее место, – резюмировала Джинни и посмотрела на старика, ожидая одобрительного кивка. Старик одобрительно кивнул.
