Председатель огородного кружка не считала этот вопрос достойным обсуждения: прочитав ему лекцию о правильном уходе за растениями, дав четкие указания по возделыванию и удобрению почвы для каждой культуры, она объяснила, какой ширины должны быть ряды, как глубоко сажать семена, чтобы они принялись.
Вскоре Хуттунену стало казаться, что огород — самое увлекательное в мире занятие, тем более для него, так как летом на мельнице работы особой нет. Он пообещал сразу же взяться за дело, достал из сарая лопату и тяпку.
Председатель огородного кружка внимательно следила, как этот здоровый мужчина, орудуя тяпкой, ворочает огромные комья земли. Она взяла комочек, помяла, понюхала и сказала, что у него самая лучшая земля в деревне.
Увидев, что председательша запачкала ручки, Хуттунен ринулся на мельницу за ведром, зачерпнул в реке воды и принес ей.
— Ой, ну что вы! Не стоило, — сказала она, покраснев, и поболтала рукой в ведре. — Вот вы из-за меня брюки до колен намочили, что теперь делать?
Черт с ними, с этими брюками, думал счастливый мельник. Главное, что она довольна.
Хуттунен принялся с воодушевлением орудовать тяпкой, оставляя в земле глубокие борозды, словно после плуга.
Председательша сложила бумаги в портфель, взяла велосипед и протянула мельнику руку:
— Если возникнут вопросы, обращайтесь, я живу у Сипоненов, на втором этаже. Не стесняйтесь, возможно, я что-то забыла рассказать.
Председатель огородного кружка покрыла свои золотые кудри платком, повесила на руль портфель и уселась на седло. Ее широкий зад полностью скрыл сиденье велосипеда. Она ехала вниз по дорожке, а ветер приветливо раздувал ее легкое платье.
У леса председательша остановилась, оглянулась на мельницу и задумчиво произнесла:
— Боже мой…
Разгоряченный мельник теперь не знал, за что браться. Председательша огородного кружка уехала и торопиться было уже некуда. Он пошел на мельницу, оперся о жернов, потер руки, закрыл глаза, вспомнил их встречу. Вдруг напрягся, выскочил на улицу, побежал к реке и с головой окунулся в ледяную воду. Выйдя на берег, он дрожал, зато был спокоен.
Вернувшись на мельницу, Хуттунен посмотрел из окошка на дорогу и тихо что-то пробурчал, но выть не стал.
Вечером Хуттунен снова принялся рыхлить огород и до ночи удобрял его навозом. Потом снова перекопал и посеял семена, которые ему дала председатель огородного кружка.
Светало. Он полил грядки и пошел спать.
Счастливый мельник завалился на кровать: теперь у него был собственный огород, а это означало, что очаровательная председательша к нему скоро опять заедет в гости.
Все последующие дни Хуттунен ремонтировал мельницу. Он починил побитый желоб между мельницей и гонторезным станком. Заменил одну или две доски. В нижней части поменял несколько бревен — они совсем прогнили. Если встать на край желоба и подвигаться, он раскачивался, пропуская воду, и колесо крутилось слабее.
Через пять дней Хуттунен сделал пробный запуск. Он перекрыл доступ воды к станку, чтобы вся вода поступала в мельничную турбину. Жернова завертелись сначала медленно, потом быстрее.
Убедившись, что турбина работает хорошо и на лопасти поступает достаточно воды, Хуттунен поднялся выше, смазал все оси и подшипники, спрыснул маслом самые мелкие шарниры. При помощи рейки натянул на вращательное колесо оси просмоленный ремень, обмотал вокруг барабана. То же самое Хуттунен проделал с верхним жерновом, затем он обмотал ремень передачи вокруг втулки, чтобы тот не слетел с ведущего колеса. Ось турбины повернулась, натянула ремень, тяжелый верхний жернов пришел в движение. Если бросить туда пригоршню зерна, мельница наполнится ароматом свежемолотой муки.
Мельница заработала. Жернова глухо скрипели, натягивая ремень, лопасти стучали, мельница сотрясалась, а внизу, где была турбина, под напором воды издавало неясные звуки водяное колесо.
Хуттунен опустил ремень на другую шестеренку, и второй жернов заработал.
Хуттунен облокотился на пустой мучной короб и, закрыв глаза, слушал знакомый скрип. Лицо его было спокойно, ни следа обычного веселья или печали.
Жернова крутились и крутились, только спустя некоторое время Хуттунен закрыл шлюз, колесо замедлило ход и совсем остановилось. Снова воцарилась тишина, прерываемая лишь тихим журчанием реки.
На следующий день Хуттунен пришел в магазин сообщить, что берет на помол прошлогоднее зерно.
Продавец Тервола искоса посмотрел на мельника.
— Мне пришлось записать динамит на себя. Полиция спрашивала, есть ли у тебя разрешение. В следующий раз не продам, ты и без того чудной.
Хуттунен прошелся по магазину, как будто не слышал ворчания Терволы, взял из коробки бутылку пива и закурил. Папиросы закончились, и мельник, разорвав пачку, нацарапал на ней объявление, что мельница в Суукоски снова работает и можно приносить зерно. Выдернув из двери старую кнопку, он приколол свое объявление.
— Зачем ты, несчастный, бросил взрывчатку в реку, да еще у всех на виду?
Тервола взвешивал жене учителя пакет сухофруктов. Хуттунен положил пустую бутылку обратно и бросил на прилавок монеты.
Тервола посмотрел на весы и снова заворчал:
— Правду говорят, лечиться тебе надо.
Хуттунен резко повернулся, посмотрел ему в глаза и спросил:
— Скажи, Тервола, почему у меня морковь не всходит? Я ее каждый божий день поливаю, земля вся черная, но никаких признаков жизни.
Тервола проворчал, что речь сейчас не о том.
— Вот наша дочь уже второе лето ходит к тебе на мельницу. Куда это годится, чтобы дети по ночам бегали рассказы всяких дураков слушать?
Хуттунен положил кулак на весы и сказал:
— Ровно десять кило. Ставь гири.
Затем сам бросил несколько гирь на весы и снова опустил чашу.
— Теперь мой кулак весит пятнадцать кило.
Тервола попытался убрать его кулак с весов. Пакет с сухофруктами упал, сухие яблочные дольки рассыпались по полу. Жена учителя отскочила.
Хуттунен схватил весы и вышел, сорвав зубами свое объявление. Во дворе магазина стоял колодец, мельник бросил весы в ведро и аккуратно опустил их в воду.
Из магазина выбежал Тервола, крича, что это была последняя капля.
— В психушку тебя надо, немедленно! Все, Хуттунен, отныне в мой магазин тебе вход заказан!
Хуттунен пошел к церкви, размышляя, как же так вышло. Ему было не по себе, но когда он вспомнил про весы в колодце, настроение улучшилось.
У кладбища он остановился и повесил на воротах объявление, которое все это время нес в зубах.
Объявление гласило:
«Мельница в Суукоски снова работает. Хуттунен».
Оттуда Хуттунен отправился в деревенский ресторан, где, выпив бутылку пива, объявил завсегдатаям из разных концов губернии:
— Передайте всем, у кого есть зерно, пусть приносят его в Суукоски. — Допил пиво и ушел. В дверях он обернулся и добавил: — Обработанное зерно и кормовое не беру. Мельница от них портится.
У дома Сипонена мельник замедлил шаг, заглянул в окна второго этажа — там ли председатель огородного кружка? Поискал глазами ее синий велосипед. Не видать. Наверное, разъезжает, учит детишек, как вести огород, раздает хозяйкам семена и рецепты овощных блюд. Вспомнив свой пустой огород, мельник почувствовал легкую ревность при мысли, что в этот самый момент председательша учит каких-то нерадивых сорванцов, как прореживать морковь, толстых матрон — как правильно срезать салат, а к нему даже не зашла. Заглянула бы на секунду, посмотрела, как усердно он рыхлит и удобряет почву, как аккуратно сажает семена! Все по инструкции.
Или это злая шутка? Взрослый мужик, точно ребенок, возится в огороде. Мало, что ли, над ним тут насмехаются, дураком считают… Неужели и она туда же? От одной этой мысли ему стало тошно.
Гуннар Хуттунен повернулся и, кипя от гнева, побежал в Суукоски.
Навстречу ему из магазина ехала жена учителя. Увидев мельника, она остановилась и прижалась к обочине.
Добежав до мельницы, Хуттунен осмотрел огород. Он был по-прежнему пуст и безжизнен.
Поливая забытые богом и председательшей грядки, Хуттунен чувствовал себя тоже брошенным и забытым. Ему стало грустно, он закрылся в своей каморке, скинул резиновые сапоги и, не поев, завалился на кровать. Несколько часов он ворочался с боку на бок, пока наконец не заснул. Спал он беспокойно, его мучили смутные тяжелые сны.
Хуттунен проснулся затемно, взглянул на карманные часы, они показывали четыре. Отличные часы. Хуттунен купил их во время перемирия у одного разорившегося немецкого солдата в Риихимяки, тот уверял, что им не страшны ни вода, ни время. Немец не обманул. Однажды Хуттунен на спор засунул часы в рот, вошел в сауну, пропарился два часа, дважды нырнув в озеро. Опустившись на дно, он полежал, слушая, как громко тикают часы под водой. Давление там было больше, чем в сауне, и то они тикали. Когда Хуттунен вытащил часы изо рта, вытер их насухо, оказалось, что они прекрасно работали, будто все время пролежали в сухом кармане. Часы ходили без сбоя.
