— Завтра вечером поболтаем. Хочу услышать, дорогуша, ваши первые впечатления…
* * *
На Кайтуся Патриция произвела впечатление в тот же вечер, не дожидаясь следующего дня. Он решил ни на какие приключения не отвлекаться, и без того несчастный сэкономленный денёк боком выходил, и из двух зол предпочёл спор с настырной журналисткой на юридические темы. Но такого никак не ожидал! Патриция общением воспользовалась оригинально.
— Твоё суперсекретное устройство у тебя с собой, правда? — поинтересовалась она сладчайшим голоском, изящно накрывая в своём гостиничном номере лёгкий ужин, по большей части принесённый персоналом, но украшенный собственными запасами.
Кайтусь при всех своих недостатках был, несомненно, мужчиной, а с мужчинами Патриция обращаться умела, равно как и с персоналом гостиниц, невзирая на господствующий строй.
— Коньячок? — оживился Кайтусь, демонстрируя абсолютную глухоту в предвкушении любимой ситуации.
— Льда нет, поэтому виски отпадает. Я, между прочим, вопрос задала. Ты на бутылку отвлёкся, так я повторю. Устройство при тебе?
— Какое устройство?
— Электроакустическое. То самое, что ты выцыганил в лаборатории польского радио, и с действием которого я, как тебе известно, имела случай познакомиться. Не валяй дурака, я своими глазами видела, как ты клал коробочку в сумку. Потрудись достать.
В темпе, прямо-таки убийственном, Кайтусь соображал, что хуже: соврать, что потерял, кому-то одолжил, где-то оставил, или дать секретное оружие Патриции в руки? А что она собирается с этим делать? А если потерял-одолжил-оставил, тут же она, пожалуй, прицепится к зажиленному дню, и тогда пиши пропало — не отвертишься. Уж лучше отдать ей устройство. Ведь максимум, что ему грозит, — юридические последствия, а любые юридические последствия лучше Патриции в гневе. И надо же было так проколоться! А собираться при ней — это каким же надо быть ослом! Но поторговаться всё равно не мешало.
— С ума сошла? А пушку не хочешь? Тоже посторонним иметь запрещается.
— Плевала я на твою пушку. Дай машинку.
— И зачем она тебе?
— Чтобы использовать по назначению. Магнитофончик-микрофончик, незаметный для окружающих, не иначе как шпионский. Неудивительно, что им не разрешили хвастаться изобретением. Кто-нибудь из нашей ведущей и направляющей толкнёт на Запад, ну, да я в политику не лезу. Хочу попользоваться.
— Как?
— Идиотский вопрос. Нос им буду подтирать, веришь?
Кайтусь всё никак не мог взять в толк — ведь у Патриции был свой журналистский магнитофон, как нельзя более легальный, так зачем ещё и тайное оборудование? В замешательстве он хлебнул коньячку, закусил сырком, и в нём проснулась авантюрная жилка. Строгий представитель закона поддался на уговоры и полез в сумку.
— Как часто надо подзаряжать?
— Каждые двенадцать часов. Что ты задумала?
— Увидишь. Теперь можно и о деле поболтать. Очень уж мне любопытно, что ты замышляешь. С чего начнём?
Кайтусь чувствовал себя не в своей тарелке. С нормальной женщиной он бы и обошёлся как с женщиной — затащил в постель, и дело с концом, всякие подозрительные идеи тут же из головы бы вылетели. Но с Патрицией этот номер отпадал. Потерял бдительность с самого начала, теперь его промах злорадно подмигивал из угла и мстительно хихикал.
Пришлось собраться и не затягивать с ответом на невинный вопрос, ведь хотели говорить о процессе. Как ни крути, пари заключено, а пани Ванда разбила.
Патриция уже себя за эту авантюру ругала. Ясно же, что дело нечисто и за этим кроется какой-то сговор, махинация, которую нормальному человеку ни в жизнь не разгадать. А в изнасилование она не верила. Кайтусь, будь его воля, вообще бы разговора не начинал и ломал голову, как бы замять неудобный вопрос, но пока ничего не придумал. Патриция отлично видела, как он пытается выкрутиться, и вежливо ждала ответа.
— Ну, сначала, что ли?.. Раз ты настаиваешь…
— Начало было в раю, когда имело место коллективное потребление витаминов. Потом всё уже только повторялось.
— Категорически протестую против сравнения несчастного добропорядочного Адама с преступником Климчаком!
— Хватит ёрничать! Это я не позволю называть несчастного Климчака преступником!
Кайтусь моментально оценил ситуацию и, заметив гневные искорки в глазах Патриции, счёл, что ссора ему ни к чему, а по-хорошему, глядишь, удастся отбрехаться, да ещё, возможно, по обоим направлениям, и тут же сменил фронт.
— Ругаться будем или обсуждать? — недовольно спросил он.
Патриция тоже отступила. Уж очень хотелось всю подоплёку этого мутного дела. Вот выудила же при случае фамилию насильника. Раньше Кайтусь её не называл, а первую страницу дела она не нашла.
— Ладно, ладно, но на каком основании ты называешь Климчака преступником?
— Он же Стасю изнасиловал.
— С чего ты взял? — с удивлением фыркнула Патриция.
Теперь удивился Кайтусь:
— То есть?
— Давай официально. Сформулируй-ка определение изнасилования.
Холодно, вежливо и с явной подначкой… Эта стерва крепко держится в седле. Кайтусь напрягся, чувствуя пробуждающийся азарт. Ему нравились такие интеллектуальные поединки. Патриция была отличным противником, в том числе и поэтому он так хотел её заполучить.
— В Уголовном кодексе есть определение: изнасилование — это половое сношение с применением насилия или угрозой его применения к потерпевшей или другим лицам либо использование беспомощного состояния потерпевшей, — оттарабанил Кайтусь.
Чуть помолчав, Патриция слегка изменила направление и пролепетала сладчайшим голоском:
— Половое сношение… Насилие, говоришь… А как же быть с самообороной?
— Какой ещё обороной?
— Ну, обороняться же надо до последнего. А если потерпевшая перестала защищаться, значит, и нет никакого изнасилования.
Кайтусь отрицательно замотал головой:
— Это раньше так было, теперь на это иначе смотрят. Трудно от женщины требовать, чтобы, имея дело с каким-нибудь сильным гадом или несколькими мужиками, в конце концов она не выбилась из сил.
— Ага. Таким образом констатируем, что в старинном городе Плоцке завёлся сильный гад, бандюга и извращенец Климчак, который, напав ни с того ни с сего на хрупкую невинную девочку Стасю, вызвал у неё такое помрачение ума, что она отправилась с ним в дальнюю поездку на окраину города. Заметь, весьма охотно и без малейшего сопротивления. А потом так удивилась оказанному ей вниманию, что впала в прострацию…
Кайтусь в этом разговоре чувствовал себя уверенно, так как видел, что Патриции далеко до сути дела, но бдительности не терял, уж слишком многое ей оказалось известно, и поспешил вставить словцо:
— Вот именно. И не могла защищаться.
— Что за неожиданность…
— Ничего удивительного. Юной невинной девушке и в голову не могло прийти, что задумал прилично выглядевший молодой человек, брат её подруги…
— Ты уж как-нибудь определись. То извращенец, то приличный молодой человек.
— Внешность обманчива, — назидательно напомнил Кайтусь. — А откуда ты вообще всё это знаешь?
Патриция не скрывала источника своих обширных знаний:
— Из тех материалов дела, что валялись у тебя на столе, я же говорила. Надо было, конечно, просмотреть их повнимательнее, ведь показания — сплошной идиотизм, но кое-что я углядела. Сдаётся мне, что главную, хотя и непонятную роль играет там некая, как её… погоди… Зажицкая. Весьма непоследовательная особа. То Стася у неё — знойная гетера, то Климчак — озверевший эротоман. Похоже, это она всю кашу заварила. Верно?
— Уж лучше озверевший эротоман, — твёрдо заявил Кайтусь, которого жертва-гетера никак не устраивала, а машину на два месяца выиграть хотелось. — Но ты права, мотором всего дела является Зажицкая, в последний раз она всех собак на Климчака вешала, а на какой стадии будет в суде, один бог знает. Как ты эту Зажицкую вычислила?
— Про неё-то как раз у тебя целая страница была, ещё и с комментариями на полях.
— На кой чёрт я это вообще туда-сюда таскал…
Прокурор перестал скрывать свои опасения по поводу успеха на предстоящем процессе. Из тактических соображений он даже их преувеличил, подкрепляя силы коньячком с закуской. Иллюзий он не питал и понимал, что Патриция украденный денёк так за здорово живёшь не простит… А ведь он уже клялся всеми святыми… Приходилось только надеяться, что удастся задурить ей голову и отбрехаться. Доказательств у неё, в конце концов, никаких, а там уж что-нибудь придумается. Лишь бы не сегодня, не сей момент! Пусть уж лучше сосредоточится на споре об этом уголовном деле, а так, глядишь, она отмякнет, и всё само собой утрясётся.
Патриция становиться мягкой и забывчивой даже не думала. Ей уже исполнилось тридцать, девичьи иллюзии остались позади, и сомнений по поводу кобелиной сущности Кайтуся у неё не возникало. Зато возникал протест. Она не намерена была тащиться в длинном хвосте поклонниц и существовать в гареме, о чём и поведала Кайтусю с самого начала и прямым текстом. Он горячо поклялся, что встанет на путь исправления. Твёрдо. На всю оставшуюся жизнь! Долой других баб! Патриция — единственная в мире и навсегда таковой останется!
