В результате самолет улетел без толстяка, а сам он оказался в отделении милиции. Там, увидав хмурого капитана, полковник потерял всяческое самообладание, затопал ногами и решил вытащить удостоверение.
И тут-то до него дошло! Ни чемодана, ни барсетки с ним нет. Багаж и сумочка с документами остались в здании аэропорта.
Капитан, вяло зевая, велел подчиненным:
— Проверьте там.
Один из сержантов рысью смотался туда-сюда и бойко доложил:
— А ни фига нет. Сперли небось! Долго ли!
— Развели ворье! — заорал полковник. — Дайте позвонить!
— Сунь его в обезьянник до выяснения, — приказал капитан.
— Обалдел! Я полковник! — затопал ногами Александр Михайлович.
Капитан машинально посмотрел вниз, потом ткнул пальцем в кроссовки Дегтярева.
— Хорош врать, педерас! У нас такие, на каблуках, не служат. В милиции позорных элементов нет.
Александр Михайлович сначала замер с раскрытым ртом, очень удивило его причисление к лицам нетрадиционной сексуальной ориентации. Следует отметить, полковник абсолютно лоялен ко всем, кроме преступников. Он считает, что двое взрослых, совершеннолетних мужчин могут по обоюдному согласию делать в тиши спальни все, что им заблагорассудится. Лишь бы не совращали малолетних и не нарушали закон. Но сам он большой любитель женского пола.
В изумлении полковник взглянул туда, куда указывал не слишком чистый перст капитана, и воскликнул:
— Не пойму, о чем речь ведешь!
— Хорош прикидываться, — скривился мент, — ну ты, голубой вагон, и как только на каблуках держишься!
Полковник внимательно изучил кроссовки и разразился отнюдь не парламентской речью, и, конечно, в мой адрес.
В конце концов Александру Михайловичу разрешили сделать один звонок. Он немедленно созвонился с Костей Лыковым, своим заместителем.
Костик кинулся выручать начальника. Капитан, поняв, что имеет дело со своим, мигом притащил кофе и бутерброды. При этом, бросая взгляды на кроссовки Дегтярева, тихонечко хмыкал, чем доводил полковника до бешенства.
Лыков мгновенно разрулил ситуацию. По дороге в аэропорт он купил начальнику кеды. Багаж Дегтярева не нашли, барсетку тоже. Его вещи, билет и мой паспорт исчезли безвозвратно. Отвезя задыхающегося от злости полковника на службу, Костик соединился с Иркой. Хохоча во весь голос, он в подробностях живописал ей ситуацию и предупредил:
— Теперь мой вам совет: когда Дегтярев явится домой, спрячьтесь получше, желательно в саду. В Ложкине начнется ураган, как бы дом не снесло.
— С какой стати ему злиться на домашних? — пожала я плечами. — Сам во всем виноват!
— Оно так, — кивнула Ирка, — только лично я давно хотела в гараже порядок навести, вот и займусь этим сегодня. Думаю, я там целей буду.
Я хмыкнула и пошла в коридор. Надо проведать Катю и попытаться накормить ее.
— Кто там? — крикнула девочка, услыхав мой робкий стук.
— Это я, Даша.
— Ну и что?
— Пусти, пожалуйста.
— Зачем?
— Поговорить надо!
— На какую тему?
— Ужинать будешь?
— Не хочу.
— Не сейчас, чуть позже.
— Не хочу есть.
— Но ты ничего не ела.
— И что?
— Это нехорошо.
— Почему?
— Желудок заболит.
— Нет.
— Катюша, открой.
— С какой стати?
— У тебя все в порядке?
— Да.
— Давай прогуляемся по саду.
— Не желаю.
— Нельзя без свежего воздуха.
— Терпеть его не могу.
— Хочешь, в кино съездим?
— Нет.
— Новый фильм вышел, классный.
— Отвяжись.
Я потопталась в коридоре.
— А у нас гостья.
— Мне плевать.
— Хорошая девушка, Марина.
Внезапно дверь распахнулась, на пороге возникла Катя.
— Ты обещала, — рявкнула она, — что меня никто не станет беспокоить.
— Да.., но…
— Что?!
— Поесть надо…
— Я ем лишь тогда, когда захочу! Не лезьте ко мне!
Дверь с треском захлопнулась. Я побрела к себе.
Катино поведение просто ужасно, но лично я могу это объяснить. Девочка пережила большой стресс и сейчас совершенно неадекватна. Одно плохо, если она таким образом нагавкает на Зайку или Маню, последствия могут стать необратимыми. Наши девушки не станут терпеть хамства. Вот Кеша, например, просто отойдет от двери и более никогда не заговорит с Катей, а Ольга и Машка сломают створку и наподдают нахальной гостье как следует. Впрочем, конечно, я слегка преувеличила размер негодования девиц, дом крушить они не станут, но категорически заявят: либо мы, либо Катя! И никакие мои рассказы о бедной сироте их не разжалобят. Ольга и Машка еще очень юные, они пока не успели выработать в себе лояльность по отношению к тем, у кого в силу негативных переживаний срывает крышу. Значит, остается одно: не надо трогать Катю, пусть живет как хочет. Проголодается, выйдет. В доме, где четыре холодильника до отказа забиты едой, скончаться от голода невозможно. Наверное, через пару недель Катя одумается, извинится передо мной, и все наладится.
Я вошла к себе в спальню и тут же услышала трель телефона.
— Дарья Ивановна Васильева? — послышался официально-вежливый голос.
— Да.
— Извините за звонок в неурочный час, но мы сегодня безуспешно пытались весь день с вами связаться.
— Слушаю.
— Беспокоят из кооператива «Нива», главный бухгалтер. Забирая Катю, вы оставили в конторе номера своих телефонов на всякий случай.
У меня по спине побежали мурашки.
— Что случилось? Пожар? Дом сгорел?
— Упаси бог! С чего вам это в голову взбрело! — воскликнула бухгалтер. — Надо за электричество заплатить! И коммунальные услуги! Если не трудно, заезжайте завтра с утра!
— Конечно, извините.
— Ну вы-то тут при чем, — вздохнула тетка. — Адашева умерла и не успела платежи внести. Когда приедете, Шестакову Нину спросите, это я. Долго вас не задержу.
Шестакова оказалась приятной дамой лет пятидесяти.
— Вот беда-то, — причитала она, выписывая квитанцию, — теперь намаетесь, пока все бумажки оформите. Вон на Вишневой улице тоже несчастье случилось, родители погибли, а мальчик остался. Бабушка его к себе забрала. Так она прямо заболела, по инстанциям бегая.
У нас ведь как: родила ребенка и бросила в больнице. Долго не мучилась, отказную бумажку подписала — и в путь, для шалав все условия созданы. А если вы ребеночка под опеку взять решили, даже близкого родственника, уж тут вас по полной программе поимеют, поиздеваются от души, заставят сто четыре справки собрать. Не дай бог, когда у сироты, как у Кати, и дом есть, и деньги, теперь все языками замелют, гадостей наговорят! Вмиг вас в корысти обвинят! Дескать, потому они девчонку приняли, что на имущество рот разинули. Ой, жалко мне вас! Я бы таких мигом отбрила:
«А чего сами сироту не приголубили? Вам бы тугрики достались, ан нет. Никому возиться неохота! Только б чужие деньги считать!»
Я молча слушала стрекотание Нины, вставить хоть словечко в ее болтовню не представлялось возможным.
Шестакова трещала, как обезумевшая сорока. Наконец она перевела дух и воскликнула:
— Показания счетчика давайте.
— У меня их нет, — растерялась я.
— Как же электричество рассчитать?
— Сейчас съезжу в дом и запишу цифры.
— Ага, — кивнула Нина, — давайте.
— Уже бегу.
— Да не торопитесь, — милостиво разрешила Нина, — я до шести тут сижу, идите спокойно.
Я пошла к двери.
— Даша, — окликнула меня бухгалтер, — хочу вам совет дать. У Софьи Зелимхановны небось много чего было. Всякие украшения, деньги опять же имела. Вы бы их того, увезли с собой. Поселок у нас на охране, посторонних не пускаем, но люди тут разные есть, поймут, что никто не живет, и залезут, обчистят.
— Боюсь, я не имею права на это, — вздохнула я, — и потом, Катя вступит в права наследства только через полгода. Вдруг объявятся еще какие-нибудь родственники? Меня могут обвинить в воровстве!
— Да какие там родичи! — отмахнулась Нина. — Про их трагедию слышали?
Я кивнула.
— Вот! Одни они с Соней жили, — вновь затарахтела Нина. — Никого у них не было, лучше заберите добро. Подальше спрячешь — поближе возьмешь.
Я кивнула.
— Вы, наверное, правы. Возьму на днях Катю и…
— Не глупите, — покачала головой бухгалтер, — прямо сейчас действуйте. Вон у Кокошкиных вчера фонтанчик из сада унесли. Во люди! У всех особняки, а безделушку утырили. И на кого подумать? Явно свои поработали. Идите в дом, заодно мне и показания со счетчика снимете.
Подталкиваемая звуком ее голоса, я, оставив машину у конторы, дошла до дома Адашевой и принялась отпирать дверь.
Не знаю, как вам, а мне всегда некомфортно, если приходится входить в чужую квартиру в отсутствие хозяина. Несколько раз уехавшие отдыхать подруги оставляли мне ключи и просили поливать, пока их нет, цветы или кормить кошку, я, естественно, не отказывала близким людям в подобной ерунде, но, открывая дверь в чужой дом, всегда чувствовала себя не в своей тарелке.
