— Судя по твоему рассказу, это не так, Эл, — ответил ему Кассон. — Возможно, ты просто слишком умен, чтобы понять такого человека, как раввин. Ты привык читать между строк и искать скрытый смысл в словах людей. А тебе не приходило в голову, что раввин говорит, как на духу?
— Я знаю, что и ты, и Джейк Вассерман, и Эйб Райх души в нем не чаете. По-вашему, раввин непогрешим, но…
— Мне кажется, он сделал тебе доброе дело, Эл.
— Я и не говорю, что он не помог нам с Мелом. Я благодарен ему. Но ты и сам знаешь, что рано или поздно Мела все равно отпустили бы. Может, через день или два. У них же ничего нет.
— Не надо говорить так уверенно. Откуда тебе знать, в какие игры играет полиция? Если дело простое, а преступление заурядное, невиновный человек, скорее всего, выйдет на свободу. Но в таких историях, как нынешняя, всегда присутствует политика, а значит, виновность и невиновность уже не столь важны. Люди начинают мыслить другими категориями: достаточно ли у нас улик для суда присяжных? Если человек невиновен, пусть это доказывает его адвокат. Сможет — хорошо. Не сможет — что ж, жаль беднягу. Начинается игра, нечто вроде футбола. В одной команде — окружной прокурор, в другой — защитник обвиняемого. А судья — он и есть судья. Подзащитному же отводится роль футбольного мяча.
— Да, но…
— И это ещё не все. Если ты хочешь увидеть дело в правильном свете, задайся вопросом, что будет дальше. Кто теперь главный подозреваемый? Раввин, вот кто. И, что бы ты о нем ни думал, дураком его не назовешь. Значит, он знал, что, снимая Бронштейна с крючка, ставит себя в незавидное положение. Пошевели мозгами, Эл, а потом опять спроси себя, трудно ли проникнуться расположением к нашему раввину.
В воскресенье лил дождь. Он начался ранним утром, поэтому в коридорах воскресной школы стоял терпкий дух мокрых плащей и калош. Стоя в дверях, мистер Вассерман и Эйб Кассон мрачно обозревали автостоянку и наблюдали, как тяжелые капли разбиваются о лоснящийся асфальт.
— Уже четверть одиннадцатого, Яков, — сказал Кассон. — Похоже, сегодня собрания не будет.
— Да. Чуть заморосит, и они уже боятся нос высунуть на улицу.
К ним подошел Эл Бекер.
— Приехали Эйб Райх и мистер Гольдфарб, — сообщил он. — Но вряд ли сегодня соберется много народу.
— Подождем ещё пятнадцать минут, — решил Вассерман.
— Если они не объявились до сих пор, то уже не придут, — сердито сказал Кассон.
— Может, обзвоним их? — предложил Вассерман.
— Если они боятся дождика, то, звони — не звони, толку все равно не будет, — ответил Бекер.
Кассон презрительно фыркнул.
— Думаешь, всему виной дождь?
— А что еще?
— По-моему, ребята наводят тень на плетень. Разве непонятно, что они не хотят впутываться в это дело?
— В какое дело? — сердито спросил Бекер. — О чем ты говоришь?
— Я говорю о девушке, которую убили, о возможной связи между ней и раввином. Или ты забыл, что сегодня мы должны были голосовать за продление контракта с раввином? По-моему, кое-кто из наших призадумался о возможных последствиях. Допустим, они проголосуют за раввина, а потом вдруг выяснится, что он виновен. Что скажут их друзья? Особенно иноверцы? Как это отразится на их делах? Теперь уразумел?
— Об этом я и не подумал, — медленно проговорил Бекер.
— Возможно, тебе просто никогда не приходило в голову, что раввин может оказаться убийцей, — сказал Кассон и с любопытством посмотрел на Бекера. — Ответь мне, Эл, тебе кто-нибудь звонил?
Бекер вылупил глаза, а Вассерман залился краской.
— Ага, я вижу, кто-то звонил тебе, Яков, — продолжал Кассон.
— Что ещё за звонки? — спросил Бекер.
— Объясни ему, Яков.
Вассерман передернул плечами.
— Ой, да кому это интересно? Ну, звонят всякие дураки да сумасшедшие или мракобесы. Не слушать же их. Я просто бросаю трубку.
— Значит, звонили и тебе? — сердито спросил Бекер Кассона.
— Да. Полагаю, Якову звонили, потому что он — президент храма, а мне — потому что я занимаюсь политикой и, стало быть, известная личность.
— И как ты отреагировал?
Кассон пожал плечами.
— Так же, как и Яков. Что тут поделаешь? Когда найдут убийцу, это прекратится.
— Нет, надо действовать. По крайней мере, сообщить в полицию или в горсовет.
— А что они могут? Вот если бы я узнал кого-то из звонивших по голосу.
— Ладно, ладно.
— Ты что, никогда с этим не сталкивался? Вероятно, Яков тоже. Но для меня тут нет ничего нового. Как только начинается политическая кампания, начинаются и такие звонки. На белом свете полно сумасшедших — озлобленных, разочарованных, встревоженных людей обоего пола. По отдельности каждый из них безобиден, но все вместе — неприятное сборище. Они пишут злобные непристойные письма в газеты или героям радионовостей. А если по радио говорят о ком-нибудь из местных, начинают названивать ему.
Вассерман взглянул на часы.
— Что ж, господа, боюсь, сегодня собрания не будет.
— Можно подумать, у нас впервые не набирается кворума, — ответил Бекер.
— А что я скажу раввину? Чтобы ждал ещё неделю? Кто может поручиться, что на следующей неделе у нас будет кворум? — Вассерман насмешливо взглянул на Бекера, и тот зарделся, а мгновение спустя впал в раздражение.
— Вот что, нет кворума сейчас, будет на следующей неделе или через неделю. Ты знаешь, как кто голосует. Или раввину нужно, чтобы все было на бумаге?
— Остается маленькая сложность: голоса против, которыми ты заручился, — напомнил ему Вассерман.
— Можешь больше о них не беспокоиться, — с досадой ответил Бекер. — Я уже сообщил своим друзьям, что буду ратовать за продление контракта.
Вечером Хью Лэниган заглянул в гости к раввину.
— Решил вот поздравить вас с победой, — сообщил он. — Если верить моим источникам, ваши противники повержены.
Раввин усмехнулся.
— Кажется, это вас не очень радует, — заметил Лэниган.
— У меня такое чувство, словно я проник в дом через заднюю дверь.
— Ах, вот оно что. Думаете, вас переназначили, или переизбрали, благодаря тому, что вы сделали для Бронштейна? Ну, так позвольте прочесть вам назидание, рабби. Вы, евреи, недоверчивы, всем недовольны и слишком привержены логике.
— А мне-то казалось, что мы живем чувствами, — ответил раввин.
— Это верно, но, лишь когда речь идет о чувственной сфере. У вас, евреев, напрочь отсутствует политическое чутье, а у нас, ирландцев, оно отточено до совершенства. Ведя борьбу за какую-нибудь должность, вы непременно вступаете в споры, а проиграв, утешаете себя тем, что ваши доводы были разумны и логичны. Должно быть, именно еврей сказал ту знаменитую фразу: "Лучше я буду прав, чем стану президентом". Ирландец в этом отношении похитрее. Он знает, что бессилен, пока его не изберут. А второй великий принцип гласит: кандидат побеждает на выборах не потому, что он — лучший из лучших, а благодаря своей прическе, или шляпе, или выговору. Президента США — и того выбирают по такому принципу. Да разве только его? Точно так же мужчины выбирают себе жен. Везде, где возникают некие политические интересы, действуют политические принципы. А посему не ломайте себе голову над вопросом, как и почему вас избрали. Радуйтесь, что избрали вообще.
— Мистер Лэниган прав, Дэвид, — подала голос Мириам. — Ты же знаешь, что, если бы твой контракт не продлили, ты получил бы другое место, такое же или даже лучше. Но тебе нравится в Барнардз-Кроссинг. Кроме того, мистер Вассерман убежден, что тебе повысят жалование, а деньги нам пригодятся.
— Мы уже говорили об этом, дорогая, — поспешно сказал раввин.
Мириам скорчила забавную рожицу.
— Опять книжек накупишь?
Ее муж покачал головой.
— На этот раз — нет. Когда с этой историей будет покончено, я намерен потратить лишние деньги на новую машину. Мысль о том, что несчастная девушка… Каждый раз, садясь в машину, я едва сдерживаю дрожь. Выдумываю разные предлоги, чтобы почаще ходить пешком.
— Это можно понять, — сказал Лэниган. — Но, когда мы найдем убийцу, ваши чувства могут измениться.
— Да? А как идет дело?
— Сведения непрерывно пополняются. Мы работаем круглые сутки. Сейчас у нас есть несколько многообещающих версий.
— Иными словами, вы в тупике, — рассудил раввин.
В ответ Лэниган лишь пожал плечами и криво ухмыльнулся.
— Если хотите, вот вам мой совет, — сказала Мириам. — Забудьте об этом деле и выпейте чашку чая.
— Хороший совет, — признал Лэниган.
За чаем разговор шел о городе, политике и погоде. Непринужденная беседа людей, не отягощенных никакими заботами. Наконец Лэниган с видимой неохотой поднялся на ноги.
— Приятно было поболтать, рабби, миссис Смолл. Но мне пора.
Когда он выходил, зазвонил телефон, и Мириам бегом бросилась отвечать. Сказав «алло», она плотнее прижала трубку к уху, немного послушала и добавила:
