Она пересекла длинный торговый зал, завернула за угол к лестнице и остановилась у лифта. Он сообразил, что поджидает его и неспеша подошел. На третий этаж поднялись вместе. На его немой вопрос она хохотнула:
— Пусть думают, что вы случайный попутчик.
Он согласился:
— Правильно, пусть так и думают, не обращая внимания на детали.
— На какие детали? — удивилась она.
— На то, что я через весь зал топал за вами, не заглянув ни в одну из многочисленных секций.
— А может вы хотели на третий этаж подняться на лифте. Так многие делают. Лифт только в этом крыле.
— А вы хитрая.
Она испуганно спросила:
— Это ваше первое разочарование?
Он покачал головой:
— Нет, второе. Первое, это то, что я значительно старше вас и совсем не свободен.
— Мы еще не знаем имен друг друга, а разочарований уже скопилось изрядно: целых три.
Двери лифта открылись.
— Что дальше? — спросил он. — Я имею право рядом с вами идти?
— Да, — кивнула она, — здесь нас никто не увидит. Сразу за лифтом лестница, ведущая прямо ко мне.
— Еще лестница? А я думал, что в этом здании три этажа.
— Так и есть, я живу на чердаке, но, поскольку там имеются окна, все называют его мансардой.
И снова лестница, узкая деревянная, и опять коридор, длинный скрипучий, и еще одна лестница. На этот раз она пропустила его вперед, а сама шла сзади, прикрывая собой тыл. Так она выразилась сама, а он подумал: “Где этот тыл? И от кого надо его прикрывать?”
Теперь же, уперевшись в еще одну лестницу, он занес ногу над первой ступенью, но она его остановила, указав на облезлую дверь:
— Нет-нет, нам сюда.
— А там что? — спросил он, кивая на лестницу.
— Там душ.
Подумав, она смущенно добавила:
— И туалет.
Он брякнул:
— Надеюсь, мне это пригодится.
Именно брякнул, потому что совсем не хотел это ей говорить. Но она не удивилась:
— Конечно-конечно, я помню что вы с дороги и мечтали о душе.
Он решил внести ясность:
— Вообще-то у меня в вашей лучшей гостинице забронирован номер люкс.
— Он вам тоже сегодня понадобится, — внесла ясность она.
“Значит чаем буду напоен и вежливо выпровожен”, — с грустью подумал он.
Поковырявшись в замке, она распахнула дверь — в нос ударил резкий запах масляных красок.
— Я художница, — сказала она.
Он удивился:
— А как же фиалки?
— Считайте, что это хобби. Цветы я продаю себе в убыток.
— Зачем?
Она улыбнулась:
— Не сочтите меня сумасшедшей, но так хочется людям нести красоту, что не могу устоять перед соблазном. Я бы и даром фиалки свои раздавала, но людей пугает и настораживает немотивированная щедрость. Приходится продавать.
Он восхитился:
— Вы удивительная девушка!
Ефросинья смущенно ему предложила:
— Присаживайтесь на диван, сейчас напою вас чаем из трав.
Он присел и огляделся. Комнатка была тесной и освещалась маленьким круглым окном. Заметив его любопытный взгляд, она пояснила:
— Я тут как в коммуналке живу. Видели сколько в коридоре дверей?
— Кажется, три.
— Четыре, — уточнила она. — Четыре двери и за каждой семья. За стенкой живет охранник универмага с женой. Напротив него лифтерша с двумя детьми. Рядом с лифтершей — сторож. Он пенсионер, вдовец, живет один. Но сейчас все на работе. Кухня и душ у нас общие. Знаете, как в том анекдоте: баня — через дорогу раздевалка, — рассмеялась она и попросила: — Подождите секунду, я кипятка принесу.
Когда она вышла, он поднялся с дивана. Его заинтересовала та часть помещения, которая от любопытного глаза была прикрыта цветастой шторкой. Отодвинув шторку, он был поражен: там рядами и опираясь одна на другую, стояли картины. В живописи он не был силен, но и любому профану здесь было ясно, что картины заряжены той грандиозной силой, которой название “мастерство и талант”.
Он не мог оторвать глаз от полотен, он забыл обо всем на свете. Пришел в себя лишь когда скрипнула дверь. Он вздрогнул и оглянулся — на пороге стояла улыбающаяся Ефросинья с подносом в руках.
— Простите, — смущенно промямлил он, поспешно задергивая шторку.
— Вам не за что прощения просить, я и сама обязательно вам их показала бы, — острожно устанавливая поднос на стол, сообщила она. — Правда не все картины, а лишь те, которые нравятся мне.
— Да разве здесь может что-либо не нравится? — изумленно воскликнул он. — Вы же гений!
— Спасибо, — смутилась она, — кое-что мне действительно удалось за приличную сумму продать. В общем-то, я не бедна.
Он удивился:
— Тогда почему вы живете здесь, в универмаге?
— Потому, что универмаг и есть мой настоящий дом.
Заметив в его глазах изумление, она пояснила:
— Я же сказала вам, что кое-что из моих картин удалось продать очень выгодно, а в нашем городе как раз в это время случился аукцион, вот я универмаг и купила. Хочу здесь международный храм искусства создать, — мечтательно сообщила она и горько добавила: — Но пока денег нет даже на примитивный ремонт.
Он подумал: “Эта девушка настоящая или я вижу сон? Бог ей дал талант, а она щедро раздает себя людям: почти даром продает дорогие цветы, на клочке своей территории устроила коммуналку и, уверен, денег ни с кого не берет, да еще мечтает о храме искусства! Да-а, такие женщины бывают только во сне!”
Его охватил страх за нее. Пока у нее все получается, но он-то знает как не просто выжить в этом жестком мире, да еще в наше нестабильное время. Она живет не на земле — в небесах витает, в мечтах. Ха! Денег нет на ремонт! Да если с умом взяться за дело, то с одной аренды можно хорошие деньги взять. Плюс склады. Плюс реклама — народу в универмаге полно. И это все, не говоря о настоящем торговом бизнесе. Который, впрочем, этой девчушке самой не поднять. Она же живет искусством.
— Хотите, я поведу вас в наш ботанический сад? — прервала она его размышления, разливая по чашкам чай с запахом трав.
— С вами я куда угодно хочу, — просветлев, прошептал он.
Она внимательно на него посмотрела и серьезно спросила:
— Я все еще девушка вашей мечты?
Он кивнул:
— Да, но теперь еще вы будете девушкой моих грез.
Фрося умолкла и, спрятав лицо в ладони, тихонько заплакала. Я спросила:
— Что же это выходит, твой любовник, этот министр местного назначения, тебя обольстил и метит теперь в губернаторы?
— Он мне не любовник, — пискнула Фрося. — Мы даже не целовались.
— Якудзе видней, — заметил Евгений, намекая на то, что скрытничать бесполезно.
— Да ничего ему не видней, — рассердился Арнольд и давай удивлять нас осведомленностью. — Этот чинуша влюбился в художницу, но карьера таким сухарям дороже всего. Долго он здесь не пробыл, уперся к себе из нашего города, но затосковал. А как же, на молоденькое потянуло. Начал художнице часто звонить. Кто-то из журналистов как-то прознал и тиснул статейку о романтической, страстной и тайной любви художницы и министра.
Я воззрилась на Фросю:
— Неужели так все и было?
Она, бедная, всхлипнула:
— Да, весь город читал.
— И что из этого получилось? — заинтересовался мой детектив.
Фрося заплакала в три ручья, а Арнольд сообщил:
— Якудза-пахан про роман их узнал и обрадовался. Покоя ему не давал этот универмаг. Злился он на художницу, все в толк взять не мог, как сопливая девка опередила его, по дешевке приличную собственность раньше Якудзы скупила.
Я опять воззрилась на Фросю:
— Действительно, как? Как ты дешевую собственность раньше Якудзы скупила?
— Мой двоюродный брат был правой рукой губернатора, — сквозь слезы призналась подруга, чем Арнольда просто убила.
— Неужели! — страшно горюя, воскликнул он. — Хорошим братан твой был мужиком! Я пил с ним однажды на празднике, на дне города.
— Как же вы с ним пересеклись? — всхлипнув, спросила Фрося.
— А случайно! В самый разгар праздника мы встретились под столом с твоим братаном. Правил, он с губернатором, правда, хреново, но зато как, чертяка, пил! Да-а, хороший был парень!
Я удивилась:
— Был? Почему это “был”?
Арнольд украдкой смахнул скупую мужскую слезу и сообщил:
— Потому что Якудза его пришил, как и всех, кто не лег под него. Пришить-то пришил, а поздно, универмаг уже у девчонки. Вот и начал пахан копать под художницу. Просто нахрапом брать страшно ему, а ну как заграница поможет, из-за художницы шум поднимет.
— Да, — согласилась я, — у подруги моей за границей много поклонников.
— Не у меня, у моих картин, — обиженно пискнула Фрося.
— Вот и обрадовался Якудза, — продолжил Арнольд, — когда узнал про статью и роман. Наконец-то и у художницы обнаружилось слабое звено. Для начала девчонку легонько пугнули.
Ефросинья зло сверкнула глазами:
— Легонько? Подожгли цветочный мой магазин! Ни одной не осталось фиалочки! Все погибли!
— Изверги! — гаркнула я, хоть и слабости к цветам не имела. — Креста на них нет!
