– Ох ты… – Ананасов заметно погрустнел. – Она на меня еще с того раза зуб заимела, когда я в туалет вломился!
– Вот и я о том же!
Ананасов открыл сейф, отодвинул неприкосновенный запас – бутылку водки «Настоящая», припрятанную на крайний случай, и вытащил толстую картонную папку с протоколами допросов, результатами обысков и прочими материалами по делу об убийстве гражданки Ветровой.
Одернув пиджак, он зажал папку под мышкой и покинул кабинет.
Бравый капитан шел по коридору, глядя себе под ноги, и размышлял. Он думал, как построить разговор с Крачкиным, точнее – как отбиться от вполне обоснованных претензий следователя. А претензии его действительно были обоснованными: дело застряло на одном месте и буксовало, как «Запорожец» в осенней грязи.
Ананасов вздохнул и попытался смело взглянуть в глаза грядущим неприятностям… и тут же застыл на месте.
Впереди, в дальнем конце коридора, показался грозный силуэт в бордовом брючном костюме.
Федеральный судья Стукалина собственной персоной неотвратимо приближалась к оробевшему капитану.
Среди сотрудников милиции было распространено мнение, что встретить Стукалину – не к добру, что судья приносит несчастья, как черная кошка или женщина с пустыми ведрами. Так что встреча с ней и в другое время была весьма нежелательной. Но после того кошмарного случая, когда Ананасов вломился в женский туалет, он боялся судью, как огня, как ежегодной проверки делопроизводства.
Он захотел немедленно оказаться где-нибудь далеко, или просто стать невидимым, исчезнуть, раствориться!
Но эти мечты были неосуществимы. Встреча с судьей казалась неизбежной.
Единственное, что можно было предпринять, – немедленно скрыться в каком-нибудь кабинете и пересидеть там грозу…
Ананасов дернул ручку первой попавшейся двери.
К счастью, дверь подалась, и он юркнул в темное помещение, поспешно захлопнув дверь за собой.
Когда глаза привыкли к скудному освещению, Ананасов понял, что спрятался в чулане, в котором уборщица Борисовна держала швабры, ведра и прочий нехитрый инвентарь. Впрочем, это не слишком огорчило капитана – чулан так чулан, и здесь можно переждать явление федеральной судьи народу.
Больше удивило и огорчило его то, что в чулане уже кто-то был.
Причем этот кто-то не был уборщицей.
Это был крепкий широкоплечий мужчина средних лет с седоватыми висками и круглой родинкой на левой щеке.
– Тоже со Стукалиной встречаться не хочешь? – с пониманием обратился Ананасов к незнакомцу, мучительно пытаясь вспомнить, в каком отделе тот работает.
– С тобой хочу, – лаконично ответил тот и вытащил из кармана маленький блестящий баллончик.
Ананасов собрался было удивиться, но в лицо ему ударила струя пахучей жидкости, в глазах потемнело, и бравый капитан Ананасов, гроза городской преступности и надежда правоохранительных органов, плавно осел на пол.
***
– Ты чего, родимый? – раздался над Ананасовым озабоченный голос. – Перебрал, что ли?
Капитан чувствовал себя так, как будто его только что вынули из аппарата для дробления камня. Или как будто по нему только что проскакал табун диких лошадей. А еще точнее – табун носорогов… хотя носороги, кажется, не бегают табунами. Все тело болело, голова раскалывалась, казалось, что в нее влили ведро расплавленного свинца.
Ананасов мучительно застонал, шевельнулся и наконец совершил открытие века. Левого. Казалось, веко отлито из свинца и весит никак не меньше центнера. Отдышавшись после такого немыслимого напряжения, он предпринял попытку поднять второе веко. Попытка оказалась удачной, хотя это уже граничило с подвигом.
Перед глазами плавали разноцветные круги. Из этих кругов постепенно проступило человеческое лицо.
В первый момент Ананасов подумал, что это тот самый незнакомец с родинкой, и хотел его о чем-то спросить… только надо было вспомнить о чем… но пока он пытался вспомнить свой вопрос, плавающие перед глазами круги немного разошлись, и капитан понял, что нависшее над ним лицо – женское, и принадлежит оно уборщице Борисовне.
– Эк тебя разбирает-то! – сочувственно проговорила Борисовна. – Говорила тебе – не пей всякую дрянь! Так ведь и вообще отравиться можно, особенно если у кого здоровье слабое. Вот Витька, племянник мой, здоровый как лось, так он выпил водки паленой и только засмеялся! Так и смеется пятый год уже!
– Да… не пил я… ничего… – проговорил Ананасов, с трудом разлепив склеившиеся и пересохшие губы.
Точнее, он только хотел это сказать, а на самом деле у него получилось только жалобное нечленораздельное мычание.
– Сейчас, милок, принесу тебе опохмелиться, – пообещала сердобольная Борисовна. – У меня на такой случай припасено…
– Не… надо… – едва слышно прошептал Ананасов и попытался приподняться.
Окружающая действительность медленно завертелась и поплыла куда-то в направлении Сыктывкара.
– Лежи, милок, не трепыхайся! – приструнила его уборщица. – Вот похмелишься, тогда уж полегче будет…
В это время дверь чулана широко отворилась, и раздался громкий и звучный, как степная гроза, голос полковника Хохленко:
– Борисовна, ко мне завтра коллеги из Буркина-Фасо приедут, по обмену опытом, так вы уж кабинет мой того, поаккуратнее приберите… чтобы, как говорится, не было мучительно больно…
В этот ужасный миг полковник опустил глаза и увидел бледного, изнемогающего Ананасова.
– Что это у вас, Борисовна? – спросил Хохленко, не разобравшись.
– Кузьма Остапович… – едва слышно произнес Ананасов, – это не то, что вы подумали. .. совсем не то…
Разумеется, как и прежде, вместо этих слов с его губ сорвалось только глухое неразборчивое мычание.
– Что это? – воскликнул полковник, разглядев наконец своего подчиненного. – Капитан Ананасов? Позор! Как вы могли! Сегодня же… завтра же, сегодня вы не сумеете… завтра же пишите заявление об увольнении по собственному желанию!
Эти страшные слова совершили чудо.
Капитан Ананасов собрал свою волю в кулак, поднялся на ноги, опираясь на хлипкую Борисовну, и проговорил срывающимся, но вполне различимым голосом:
– Это… не то, что вы подумали! Я сегодня не пил… не пил ничего, кроме воды! Подвергся нападению… нападению неизвестного преступника! С применением нервно… нервно-паразитического. .. то есть паралитического газа!
– Нападению? – недоверчиво переспросил Кузьма Остапович и на всякий случай обнюхал подчиненного. Водкой от него действительно не пахло. – Нападению, говорите? Прямо в стенах родного отделения? И вы не смогли оказать ему достойного сопротивления? Позор!
– На его стороне была внезапность, – пригорюнился Ананасов. – Но я искуплю! Я смою этот позор!
– А с какой целью было совершено это нападение? – продолжал расспрашивать полковник.
– С какой целью? – Ананасов задумался.
А действительно, с какой целью напал на него неизвестный?
И вдруг страшная истина забрезжила в его мозгу.
Он шел по коридору, сжимая подмышкой картонную папку с материалами дела. Теперь этой папки у него не было.
Капитан молниеносно оглядел чуланчик, заглянул в каждое ведро, поднял каждую тряпку…
Папки нигде не было.
– Кузьма Остапович, – простонал капитан, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног, – я знаю, с какой целью!
– Поделитесь с руководством, – потребовал полковник со свойственным ему мягким юмором.
– Неизвестный напал на меня с целью похищения следственных материалов! – отчеканил Ананасов, глядя прямо в глаза начальнику.
– Ну и как – успешно?
– Так точно! – Ананасов рванул рубаху на груди и выкрикнул:
– Я искуплю! Я смою… смою кровью!
***
Крепкий широкоплечий мужчина средних лет с седоватыми висками и круглой родинкой на левой щеке отъехал подальше от отделения милиции и припарковал машину. Только после этого он достал из бардачка картонную папку, которую раздобыл с серьезным риском если не для жизни, то для свободы.
– Вот так трудишься, рискуешь, не спишь ночей, – проговорил он, развязывая тесемки, – и никакой благодарности!
Это было явным преувеличением, точнее – преуменьшением: наниматель платил ему, и платил неплохо. Но поскольку в машине больше никого не было, то возражений не последовало.
Мужчина с родинкой перелистал несколько страниц дела, внимательно ознакомился с протоколом допроса, с отчетом об обыске, рассмотрел несколько фотографий, сделанных на месте преступления, и удовлетворенно хмыкнул, добравшись до заключения эксперта.
Опытный патологоанатом написал в своем заключении, что смерть гражданки Ветровой наступила в результате кровопотери от большого количества ран, нанесенных холодным оружием.
