– Мне наша встреча тоже не понравилась… – прохрипел дядя Вася. – Так что мы квиты…
– Не надо умничать! – оборвал его Бесик. – Ты не в том положении! Знаешь, какая у нас продолжительность жизни мужчины? Пятьдесят девять лет, так что ты уже свое прожил! Если не будешь говорить – внесешь свой вклад в эту статистику…
Он хотел еще что-то добавить, но тут у него в кармане зазвонил мобильный телефон. Бесик достал его, взглянул на дисплей и помрачнел. Поднеся телефон к уху, что-то выслушал, помрачнел еще больше и проговорил:
– Ты все не так понял! Погоди… погоди… ладно, я сейчас приеду, это не телефонный разговор!
Убрав телефон, Бесик повернулся к Рафинаду и бросил коротко, зло:
– Некогда мне тут возиться! Уезжаю, дело у меня возникло… смотри, если этот до моего возвращения сбежит – головой ответишь! – и он пнул Василия Макаровича ногой.
– Ты что, Бесик! – Рафинад криво ухмыльнулся. – От нас не сбежит!
– Но чтобы никакого самоуправства! – добавил Бесик, грозно взглянув на подручного. – Без меня пальцем к нему не прикасайтесь! Я приеду и разберусь!
Бесик прогрохотал по трапу, поднимаясь, и исчез.
Рафинад подошел к Василию Макаровичу и ударил его в бок носком ботинка:
– Ты, старый мусор, еще пожалеешь, что в тот раз не помер! Тогда мы тебя хотели легко убить, без боли… второго такого случая тебе не представится, будешь долго умирать, долго и мучительно!
– Тебе Бесик велел меня не трогать! – напомнил дядя Вася.
– Он велел к тебе пальцем не прикасаться. – Рафинад насмешливо скривил губы. – А я тебя что – разве пальцем трогаю? – и он снова с размаху ударил незадачливого детектива ногой.
Острая боль пронзила все тело Василия Макаровича. Он закрыл глаза и задержал дыхание, чтобы переждать ее.
– Ты что тут разыгрываешь? – прошипел Рафинад. – Смотри у меня, не сдохни!
Он наклонился над пленником, пощупал пульс.
– Нормально, нечего умирающего изображать! Ничего тебе не сделается, а вот чтобы не сбежал…
Рафинад достал моток веревки, заломил руки пленника за спину и связал их.
– Ладно, – проговорил он, выпрямляясь. – Полежи тут и подумай. Надеюсь, к возвращению Бесика созреешь и выложишь ему все, что знаешь. А иначе… – Он криво усмехнулся и ушел из каюты.
Снаружи, с палубы, донеслись голоса – Рафинад о чем-то переговаривался со своим напарником.
Василий Макарович перевел дыхание.
У него появилась хотя бы маленькая передышка, чтобы собраться с силами и обдумать свое положение.
Впрочем, думай не думай, а положение было безвыходное. Просто хуже некуда. Вместо того чтобы выследить своего фальшивого заказчика, он сам попал к нему в руки, и теперь его ждет только страшная смерть под пытками.
Впрочем, и сейчас его положение было мучительным – болела голова, по которой наверняка пришелся страшный удар, болело все тело от жесткого ребристого пола каюты, на который бросили дядю Васю безжалостные тюремщики…
В довершение ко всему острый металлический шов переборки пришелся как раз посередине спины и мучительно давил на позвоночник. Впрочем, как раз с этим можно что-то сделать…
Василий Макарович отодвинулся в сторону от шва. При этом он задел его связанными руками и охнул от боли – острый край шва ободрал кожу на руке.
И тут у него мелькнула здравая мысль, может быть, первая за сегодняшний день.
Если об этот шов можно порезать руку, то им же можно перерезать веревку! Конечно, это еще не выведет его на свободу – за дверью каюты его караулят Рафинад с напарником, они перехватят его сразу на пороге, но лучше хоть что-то делать для своего освобождения, чем тупо смотреть в стену и ждать, когда вернется Бесик и приступит к допросу с пристрастием!
Короче, дядя Вася вспомнил пресловутую лягушку, которая барахталась, сбила сливки в масло и выбралась из кувшина, и приступил к выполнению задуманного.
Он снова передвинулся, чтобы веревка оказалась напротив железного ребра, и принялся перепиливать ее.
Это была медленная и мучительная работа, которая на первых порах казалась совершенно бессмысленной. Проклятая веревка не поддавалась, зато руки через несколько минут превратились в сплошную рану.
Василий Макарович уже готов был сдаться. Он прекратил перетирать веревку, откинулся на холодную переборку и прикрыл глаза.
Отдохнуть… забыть на какое-то время ужас своего положения… подремать…
Перед его глазами уже поплыли какие-то цветные узоры, они уже начали складываться в радужную мозаику сна, как вдруг с палубы донеслись голоса тюремщиков.
Василий Макарович вздрогнул, сбросил дремоту. Он вспомнил, как эти двое пытались убить его в собственной квартире, – и снова начал перепиливать веревку. Он не сложит руки, сделает все, чтобы вырваться на свободу!
Он пилил и пилил проклятую веревку и наконец почувствовал, что несколько волокон лопнуло. После этого дело пошло быстрее. Во всяком случае, он понял, что старается не зря, и начал работать с удвоенной энергией.
Еще несколько бесконечно долгих минут – и вот он почувствовал, что веревка распалась и руки свободны!
Василий Макарович растер руки, чтобы восстановить кровообращение – за это время кисти онемели и утратили чувствительность.
Только после этого он ухватился за край койки и с трудом поднялся на ноги. Тело затекло от долгой неподвижности и неудобного положения и слушалось с трудом, онемевшие ноги подкашивались, в голове ворочалась тяжелая пульсирующая боль. Особенно тяжело дался первый шаг. Второй и третий получились немного легче, тело постепенно оживало, кровь бежала быстрее, и Василий Макарович почти дошел до основания трапа.
Вдруг пол резко ушел из-под ног – должно быть, кораблик качнуло особенно высокой волной. Дядя Вася едва устоял, схватившись за стол. Снова накатила мучительная дурнота.
Восстановив равновесие, он огляделся и задумался. Наверху стерегут двое бандитов. Если он сейчас вскарабкается по трапу на палубу, его снова свяжут и вернут на прежнее место, причем свяжут надежнее да еще и накостыляют за попытку побега.
Так что же – сидеть в каюте и ждать, пока вернется Бесик? Нет, надо хоть что-то делать.
Корабль снова сильно качнуло, как будто об него потерся боком какой-то огромный зверь – слон или носорог, а может быть, и мамонт. На этот раз Василий Макарович крепко держался за край стола и не потерял равновесие. И вообще, он постепенно приноровился к ритму качки и вспомнил, что самая сильная волна – каждая девятая, значит, нужно отсчитывать волны и заранее готовиться к девятой… а ведь это даст ему какой-то шанс!
И в тот самый момент, когда он двинулся к трапу, дверь каюты начала со скрипом открываться.
Секунду назад Василий Макарович едва двигался, но сейчас страх придал ему новые силы. Может быть, самым разумным в его положении было вернуться на прежнее место и сделать вид, что он по-прежнему связан, но как раз раздумывать он сейчас не мог. Зато действовал под влиянием самого сильного человеческого инстинкта – инстинкта самосохранения, и чутье бросило его вперед к тяжелому деревянному рундуку, установленному под трапом. Обогнув трап, он с трудом приподнял крышку рундука и протиснулся внутрь. Здесь лежали куски просоленной парусины и брезента. Он втиснулся в деревянный ящик, опустил крышку и навалил на себя груду жесткого брезента. Ему показалось, что где-то под ним, под слоем тряпья что-то пошевелилось, но он списал это на свои расшатанные нервы.
Едва он успел умоститься под брезентом в позе эмбриона, как над головой раздались шаги.
Кто-то осторожно спускался по трапу.
Василий Макарович понимал, что шансы его невелики, практически равны нулю: Рафинад или его сообщник, не найдя его на прежнем месте, осмотрит каюту и непременно заглянет в рундук…
Однако как только скрип ступеней трапа затих, совсем рядом прозвучал незнакомый голос:
– Здесь никого нет!
Это однозначно не был голос Рафинада, но и не голос его бритоголового напарника – дядя Вася хорошо запомнил его по первой встрече, которая едва не стала для него роковой. Что же, на корабле появились еще какие-то люди?
– Точно никого? – донесся с палубы еще один голос.
– Вроде да, – отозвался первый. – Но я еще на всякий случай проверю…
Под боком Василия Макаровича снова что-то шевельнулось. Парусина зашуршала, по ноге дяди Васи пробежали маленькие когтистые лапки, раздался тихий противный писк. Василий Макарович закусил губу, чтобы не вскрикнуть от отвращения, и вжался в стенку рундука. Тяжелая деревянная крышка поднялась, и совсем близко прозвучал раздраженный голос:
– Крыса, чтоб ее! Не выношу крыс…
И тут же крышка снова с грохотом захлопнулась.
– Ну, что – все проверил? – донесся голос с палубы.
– Все! Одни крысы!
И трап опять заскрипел под тяжелыми шагами.
Дядя Вася лежал, обливаясь холодным потом, и прислушивался не столько к звукам, доносящимся снаружи, сколько к шороху и писку внутри рундука.
