– Я хотел поговорить с ней, но нигде не могу ее найти. Наверное, она боится находиться в квартире, где ... Ты же знаешь, что вчера на кухне она обнаружила труп?
– Да, – не подумав, ляпнула Сычева.
– Значит, про труп знаешь, а где Афанасьева не знаешь?
– Да. То есть нет. – Под ложечкой у Сычевой противно засосало. Захотелось курить, но для этого нужно было отцепиться от поручня, достать из сумки зажигалку и сигареты.
– Отличненько! – неизвестно к чему сказал Карантаев.
Неожиданно колесо обозрений вздрогнуло и остановилось. Кабинка замерла на самой высокой точке. Выше были только облака и солнце. Даже птицы летали где-то внизу.
– Что это? – прошептала Сычева, стараясь не смотреть вниз.
– Вот дьявол, – пробормотал Карантаев, побледнел и опасливо глянул на землю. Там бегали какие-то люди, что-то кричали и энергично размахивали руками. Пассажиры других кабинок заволновались, тоже стали орать и жестикулировать.
– Да что это? – заорала Сычева. – Почему мы стоим?!!
– Электричество, что ли, вырубили, – то ли спросил, то ли подтвердил какую-то свою догадку Карантаев.
Сычева от души завизжала. Она завизжала так, что с кроны соседних деревьев вспорхнули птицы, а солнце немедленно спряталось за ближайшую тучу.
Карантаев зажал уши руками и медленно сполз со скамейки на пол.
– Не визжи, – тихо попросил он. – Пожалуйста, не визжи! Дело в том, что я дико, до одури боюсь высоты. Я решил решительно бороться со своим страхом и решил решительно пригласить тебя на это чертово колесо, потому что решил, что бояться в компании женщины, да еще свидетельницы, мне будет решительно стыдно. – Карантаев побледнел до синевы и тоже вцепился в поручень.
Сычева последовала его примеру и сползла на пол. Здесь, на полу, ей показалось, что она стала значительно ближе к земле и она перестала визжать. То, что лейтенант боится не меньше ее, придало ей немного сил.
– Нет, я все-таки напишу на тебя жалобу!
– Пиши, – кивнул Карантаев. – Только сначала до земли доберись.
– Доберусь! Сейчас спасателей вызовут. Или пожарных с лестницами. Или милицию. Или этих, как их... электриков, – сама себя начала успокаивать Сычева. – И врачей вызовут, и реанимацию, и психологов, и вертолетчиков, и промышленных альпинистов, и скалолазов, и...
Они сидели друг против друга на корточках, испуганные, с вытаращенными глазами, с побелевшими от напряжения пальцами, которые впились в спасительное железо, и это как-то потрясающе их сближало, уравнивало в правах, давало напряжение в воздухе.
Ветерок трепал макушки деревьев, сычевские волосы и кабинку, которая от каждого его дуновения покачивалась и противно скрипела.
Мимо пролетела ворона, отвратительно захохотав.
– Все-таки это очень подло с твоей стороны – избавляться от своих комплексов, используя служебное положение! – тихо сказала Сычева.
– Ну ты загнула! – клацнув зубами, вероятно от страха, воскликнул старший лейтенант Карантаев. – Ничего я не использовал. Просто думал, дай, сразу трех зайцев убью: и девушку развлеку, и поработаю, и силу воли потренирую.
– Развлек, – кивнула Сычева. Ее начал колотить мелкий озноб и она тоже стала подстукивать зубами. Тут, наверху, несмотря на близость к солнцу, было значительно холоднее, чем на земле. Или это подлый страх наслал нее трясучку?
– Потренировал, – согласился Антон и тоскливо посмотрел на соседнее облако.
Сычевой вдруг стало весело.
– Главное не смотреть вниз, – хихикнув, посоветовала она.
– Вверх смотреть еще хуже. Страшно-то как, елки, блин, палки! Интересно, скоро этих... астронавтов за нами пришлют? Не могут же бросить в небе Москвы кучу не привязанных ни к чему людей!
Народ в соседних кабинках потерял терпение, начал свистеть, улюлюкать, возмущенно орать, швырять вниз пустые пивные банки и пакеты от чипсов.
– Нужно как-то отвлечься. – Сычевой понравилось успокаивать Карантаева, с которого как-то вмиг слетели весь норов и крутизна бравого опера. Он стал похож на испуганного пацана, который серьезно нашкодил в квартире перед приходом родителей.
– Скажи, – спросила она, – а кто тот мужик, которого нашли на кухне у Афанасьевой? Его личность установили?
– Да, недалеко от дома Афанасьевой была обнаружена его машина, а в ней документы на имя Зельманда Кирилла Кирилловича. Пятьдесят лет, личность, положительная во всех отношениях. Руководитель Российского отделения Фонда гуманитарной помощи детям стран Южной Америки, пострадавшим от наркотиков. При себе были дубликаты ключей, в том числе и от дверей этой квартиры. Зачем пришел, что искал – непонятно. Умер...
– От инфаркта?
– Не совсем так. Он скончался от приступа, спровоцированного передозировкой сердечного препарата – дигиталиса. Неполная упаковка этого лекарства обнаружена у него в кармане, так же, как и рецепт врача, который выписан на его имя. В общем, ерунда какая-то. Экспертиза установила, что к тому моменту, как обнаружили его тело, Зельманд был мертв уже по меньшей мере два часа. На упаковке лекарства отпечатки пальцев только самого Зельманда. Получается, парень пришел в чужую квартиру, все там перевернул, потом шарахнул передозировку своего же сердечного средства, да и помер на месте преступления. Ерунда! Как ты думаешь, это не жена Афанасьева подсунула ему лишних таблеточек, а потом сама разгромила квартиру? Может, там какой-нибудь любовный многоугольник? Мужа по башке треснули, в землю закопали, а сами разобраться не могут кто кого любит-не любит?
– Ты Таньку не трожь. У нее алиби. В то время, когда этот Зельманд в ее квартире шарился, мы с ней вместе были у Павловской Людмилы Сергеевны, она подтвердит, никуда не денется. Это бывшая любовница Глеба, у нее дача в поселке Кленовом – от поворота первый дом с флюгером. А прописана она в квартире по улице Шатурской дом сорок, квартира тридцать четыре. Проверь! Нас видела куча народа, в том числе и какой-то Рома, приятель этой Павловской. Кстати, квартира Павловской тоже разгромлена. Там тоже кто-то что-то искал! Это не воры, потому что деньги, техника, ценные вещи, все осталось на месте. Дверь не взломана, открыта ключом. Мою квартиру тоже вскрыли вчера и тоже ничего не пропало. Именно поэтому я не ночую дома – боюсь! Так что Таньку не трожь! Она святой человек и никакого многоугольника с ее участием быть не может. Она знать не знает этого Зельманда!
– Тогда откуда у него ключи от квартиры?
– Так разбирайся, на то ты и профессионал!
– Где ты сейчас живешь?
– К делу это не имеет ни малейшего отношения. Я ведь не подозреваемая?
– Как сказать... Я бы с удовольствием посадил тебя денька на три в «трюм» – это наш изолятор, он в подвале находится...
– Ты просто дрянь!
– Чтобы иметь возможность видеть тебя, когда захочется.
– Скотина!
– И восхитительную возможность слышать...
– Что-то спасателей долго нет.
– И электрики с вертолетчиками не торопятся!
– Давай, сами кого-нибудь вызовем, – Сычева нащупала на груди мобильный.
– Не надо! Когда еще на такой верхотуре на халяву с красивой женщиной посидишь?
– Ты считаешь меня красивой?
– Как Анастасия Заворотнюк.
– Не смей меня ни с кем сравнивать! Даже с Заворотнюк. Что там кричат внизу?
– Кажется, чтобы мы тут еще чуть-чуть потерпели. Когда я был маленький, папа меня учил, что если чего-то очень боишься, нужно громко запеть и тогда страх сам испугается и удерет.
– Запеть?
– Да!
– И какой песни боится твой страх?
– Нам ли, стоять на месте, в своих дерзаниях всегда мы правы! [1] – громко и чисто пропел Карантаев. – Труд наш есть дело чести, есть подвиг доблести и подвиг славы!!
Вороны ответили ему громким карканьем.
– Нам нет прегра-ад, – подхватила Сычева песню, которую хорошо знала из старых советских кинофильмов, – ни в море, ни на су-у-ше!
– Нам не страшны, ни град, ни облака-а-а! – вдруг подхватили из других кабинок. Запели даже мамаши с детьми, даже подростки, которые по идее, эту песню знать не могли.
– Пламя, души своей, знамя страны своей, мы пронесем, через миры и века-а-а-а!!
Вдали послышался вой пожарной сирены.
Карантаев вдруг резко встал и раскинул широко руки.
– Я больше не бою-ю-юсь! – закричал он. – Я ни черта, ни фига, нисколечки не бою-ю-ю-юсь!!!
Отставать от лейтенанта было как-то неловко, Сычева тоже отцепилась от поручня, встала и помахала руками, изображая полет.
– И я не боюсь, – не очень уверенно сказала она.
В других кабинках продолжали громко петь советскую песню. Сычева, скосив глаза, рискнула посмотреть вниз. Там подъехали две пожарных машины и вокруг них началась суета.
– Вряд ли лестницы достанут до нас, – сказал Карантаев и, вдруг оттолкнувшись от пола, встал вверх ногами, уперевшись головой в скамейку.
