– Ребята, что делать будем?
Максим вздохнул, затем ответил:
– Будем продолжать стучать. Только вооружимся швабрами, а то руки болят уже.
– Это в том случае, если нас захотят услышать, – высказал свою точку зрения Руслан.
Я решила уточнить:
– Что ты имеешь в виду?
– Вероятнее всего, те, кто нас видел здесь, успели донести вышестоящему руководству. Именно столько времени потребовалось бы на доклад плюс спуск сюда. И вуаля! Мы в ловушке.
– Но для чего?
– Нечаев прав, похоже, кому-то не понравилось, что мы копались в трупах.
– Но зачем именно запирать, я не понимаю? Поговорили бы с нами по душам, узнали бы, что мы успели выяснить. А так… Чего они добьются? Только смерти нашей! Мы же здесь замерзнем!
– Ну-у… да.
Смысл дошел до меня не сразу. В итоге я аж подпрыгнула:
– Ты что?! Серьезно? Ты считаешь, что нас пытаются ликвидировать? Макс, ну ты-то что молчишь? Ты слышал это?
– Да, я вот думаю… Когда ты выдвигал эти, хм, ящики, там оставался только один пустой. Куда они другие два трупа денут? Неужели подвесят, как туши?.. – Так как он сидел, я ударила его ногой. – Ты что, озверела?!
– Успокойтесь оба, – попытался нас утихомирить Руслан, хотя первый высказал идею про покушение. – Мы не позволим так просто себя устранить. Я вот что думаю: здесь должно быть аварийное освещение. Нужно его найти.
Очень долго мы искали то, о чем заикнулся мануальщик, подсвечивая себе дисплеями сотовых. Одна отрада – движение помогало согреться. Потом нашли лампы, и наш патологоанатом-электрик, свершив восхождение на металлический стол, как-то их зажег. Слабый синий свет полился с потолка. Но и это уже вселяло определенные надежды. Возникло ложное чувство наполовину решенной проблемы, ведь она состояла из двух частей – погасший свет и закрывшаяся дверь. Только вот вторая часть, увы, была посложнее. Изнутри, как я уже говорила выше, никаких ручек и замочных скважин не было – дверь была сплошь обита металлическим листом. Так что шпилька для волос положение бы не спасла, даже будь она у меня.
– Что теперь? – обратилась я к Руслану.
– Теперь-теперь… – пробурчал он. – Надо подумать.
Думал он долго. Мы сидели возле входной двери, оглядывая свою тюремную камеру, окутанную голубым сиянием, и пытаясь различить какие-либо звуки снаружи. Нечаев пару раз вставал и прохаживался взад-вперед, затем садился рядом со мной. Зайцев устроился с другой от меня стороны. Мы сидели плотно, чтобы греться друг от друга. За это время по ту сторону никаких шевелений не наблюдалось. Выходит, тот, кто сотворил эту пакость, выполнил свою миссию и возвращаться не собирался. Я предположила:
– Может, нас закрыли случайно? Ведь помещение было заперто до того, как мы вторглись. Кто-то шел в кладовую, увидел, что дверь приоткрыта, и повернул ключ в замке.
– Ключ у меня в руках, – напомнил Руслан.
– Да, но есть же другие! Мы сами убедились, что они подходят сразу к нескольким замкам.
– Что-то этого сознательного малого не насторожили голоса за дверью и включенный свет.
– Сам говоришь, стены толстые! Наверняка не слышно было.
– Знаешь, Юль, люди тоже не идиоты и, запирая на ключ такие вещи, как холодильная камера, должны проверять, точно ли там никого нет. Может, здесь повар кусок мяса для ужина выбирает сейчас.
– Может, этот человек и был идиотом! Или это сам повар послал его проверить, все ли тут заперто.
– Сам повар видел нас в этом отсеке. Вот он, поди, вернулся и закрыл. Ключики у него имеются.
Вернувшись после очередной прогулки, Максим, устраиваясь по соседству, включился в обсуждение:
– Меня заинтересовал вот какой вопрос. Твоя Катька сказала, что раздобыла ключи у матроса?
– Ага.
– А откуда у него ключ от холодильника? Зачем это матросу? Тем более, как она утверждает, это был его единственный ключ. Не от машинного отделения, не от какого-нибудь другого подсобного помещения, а именно от холодильника. Где людей бросают на верную погибель.
– На что ты намекаешь? – разозлилась я. – Если бы тебя одного Катька заманила в это помещение, я бы еще поверила, но меня она не стала бы подвергать пыткам холодом. Тем более знает, какая я мерзлявая.
– Что ты, я совсем не это имел в виду, – улыбаясь во все пятьдесят зубов и поднимая руки кверху, мол, сдаюсь, ответил Нечаев. – Просто странно.
«Странно? – подумалось мне. – А сам ты не странный?»
Тут меня осенило. Ведь среди нас троих есть человек, способный решить эту проблему. Почему он ничего не делает?!
– Я думаю, врач не сам таскал сюда трупы, – заявил Руслан. – Вот и все объяснение, откуда у матроса ключ. И почему он держал его отдельно от общей связки. И почему до сих пор его не хватился. Он просто забыл про него.
– Согласен, – подумав, кивнул Макс понуро.
Ноги, обутые в толстые кроссовки, стали замерзать. Руки закоченели давно, я их уже не вынимала из подмышек. Горло начало болеть.
– Ребят… – Вышло нечто хриплое, пришлось откашляться. – Ребят, сколько мы тут сидим?
Руслан сверился с экраном телефона.
– Почти час.
– О, господи! Еще немного, и я умру.
– Да брось, все не так плохо, – как всегда улыбаясь, выдал другой. – Здесь всего-то плюс десять.
– Да не, градусов пять, – заспорил первый.
– Это тебе все не так плохо! – разозлилась я на Максима. – А я и так постоянно мерзну! А тут холодильник!
Я чихнула, и Нечаев, почувствовав, наверное, за собой вину, обнял меня за плечи и прижал к себе. Стало чуточку теплее.
Зайцев подпрыгнул.
– Да должен же сюда кто-то прийти! Что, про нас забыли совсем? Ужин в разгаре, не могли парни без нас пойти!
Он сызнова забарабанил по двери, а мы стали кричать так громко, как только могли. Через некоторое время выдохлись, Руслан сел, а мы замолчали.
Прошло минут десять, пытаясь отвлечься от мыслей о холоде, я поняла, что мы так и не спросили, что именно увидел на телах погибших патологоанатом-дилетант.
– Руслан!
– А?
– Ты сказал, что нашел что-то, когда осматривал трупы. Что именно?
Он глубоко вздохнул.
– Теперь уже трудно о чем-то говорить, свет выключили очень вовремя, я не успел рассмотреть. Но мне показалось, что в районе шеи у обеих женщин подозрительные отметины, похожие на кровоподтеки.
– Может, они ударились, когда падали? – предположил Макс.
– Куда падали, на шею? Как надо так изловчиться? И потом, странность заключается в том, что они в одинаковых местах у каждой жертвы. Но что это может быть, я не могу понять? Может, следы от инъекций? Только я не видел самого прокола, хотя, повторюсь, света недостаточно.
– А почему же местный врач это не определил? – удивилась я.
– След очень маленький, он, наверное, не приглядывался толком.
«Тем более, ему не велели, – сказала я про себя. – Если верить капитану».
Я чихнула еще раз и не поняла, что это было: подтверждение правдивости моей мысли или первая стадия заболевания.
Руслан с другого бока прижался ко мне сильнее, видно, тоже замерз, и заметил:
– Ты вся дрожишь. Тебе так холодно?
– Очень.
– Сосуды проверяла? Говоришь, всегда мерзнешь, значит, дело в сосудах.
– Ну полечи ее, – встрял Максим с сарказмом. – Нажми на какую-нибудь интересную точку, чтобы она согрелась. – А сам еще сильнее прижал к груди мою голову. Я испугалась, что мне грозит травма черепа, оттого вырвалась.
Руслан, очевидно, нашел какую-то пошлость в высказывании, потому рыкнул в ответ:
– Паршивый у тебя юмор! И если бы я мог ей как-то помочь, то уже бы помог, как ты считаешь?!
– Ты не можешь мне помочь, а вот Максим может.
– Как это? – поразился тот.
Я отстранилась от обоих и встала. Сперва пошатнулась, но, слава богу, не упала. Растерла ноги, которые занемели от долгого сидения, и решила расставить все точки над «и»:
– Мне надоели эти игры. Это уже не шутки, я действительно замерзаю. И если ты можешь открыть эту долбанную дверь, будь любезен, сделай это!
Не знаю, что на меня нашло. Видимо, виноват стресс и ненависть к морозу. До последней секунды я не собиралась говорить ничего о его способностях. Но чаша была переполнена.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – испуганно залепетал парень, глядя на меня во все глаза. А Зайцев, напротив, почему-то опустил голову.
– Ах, не понимаешь?! Что ж, я тоже не понимаю. Я не понимаю, как ты заставил стакан лететь вверх, когда он падал! Я не понимаю, как ты дверь закрыл в каюте, сидя на кровати! Если у тебя имеются какие-то сверхсилы, почему ты не можешь их применить, чтобы спасти человека? А если не хочешь открываться, то не надо тогда прижимать мою голову к себе, не надо сочинять песенки про любовь и все такое прочее, потому что это хлам! Это только на словах, а на деле ты доказываешь, что тебе безразличны мои страдания!
Я говорила сумбурно, первое, что приходило на ум, первое, что выплескивалось из раненого сердца, и, сказав последнее слово, заплакала.
