И, схватив Свету за руку, я выскочила в коридор. Еще не хватало устраивать ученикам бесплатный цирк! Я присела на подоконник и выдала:
— Получается, шантажист — это Эдик. Ты должна радоваться.
— Радоваться? — возмутилась моя подруга. — Смерти хорошего человека?
— Радоваться, что это не Артем. Итак, давай рассуждать. Значит, Эдик собрал на тебя компромат. И, видимо, не только на тебя. Например, еще на рэкетиров, и в довершение столкнул вас друг с другом. В смысле, нарочно заслал тебя к ним, чтобы они тебя стали подозревать. Поэтому они и делали мне странные намеки!
— Подозревать — в чем?
— В шантаже, наверное. Наверное, он их начал шантажировать раньше, чем тебя, и раньше, чем погиб Костик.
— С чего ты взяла, что он их шантажировал?
— Да с того, что его убили! Ладно, пусть он шантажировал не обязательно их, но наверняка еще кого-нибудь, кроме тебя, и этот кто-нибудь принял радикальные меры. Давай соберемся с мыслями и осознаем ситуацию. Раз шантажом занимался Эдик, значит, он сам ограбил собственный сейф и убил Костика, который его за этим застукал.
Света помотала головой:
— Тогда он не стал бы меня шантажировать.
— Есть другой вариант, — согласилась я, — только он тебе понравится еще меньше. Убил Артем. Полез за своим компроматом и убил. То есть той ночью в офисе, кроме нас, было еще двое, причем независимо друг от друга. Это Эдик и Артем. Эдик оставил кровавый след, а Артем потерял перчатку. Слушай, все сходится! Оба выбрали эту ночь, поскольку именно тогда в офисе находился всего один охранник. Эдик пробрался первым и забрал документы из сейфа, но не ушел, поскольку ему еще требовалось создать видимость ограбления. Пока он над этим корпел, в офис хитростью проник Артем и, убив добросовестного Костика, полез в сейф. Но не тут-то было — сейф уже был пуст! Поэтому Артем тоже не убежал с места преступления, а стал раздумывать над ситуацией. Раздумывал, пока не увидел нас. Он решил, что его опередили именно мы, и попытался меня задушить. А в это время Эдик обнаружил труп, в испуге наступил в кровавую лужу и, оставив след, слинял. Ему больше не требовалось создавать видимость преступления, об этом за него позаботился Артем!
— Ерунда! На Темочке у тебя просто свет клином сошелся. Давай вернемся к первому варианту. Пусть лучше убийцей будет Эдик.
— Ладно, пусть будет Эдик. Жадному Эдику все казалось мало. Сперва он шантажировал рэкетиров, а потом стал шантажировать еще и тебя.
— Не может быть, — упорствовала моя подруга. — Он не мог послать мои бумаги в милицию. Этим он подставил бы не только меня, но и свою контору.
— Да, но ты ведь не знала, что это он! Разумеется, он ничего не послал бы в милицию. Он блефовал. Поэтому и был такой покладистый! И он прекрасно знал, сколько стоит твоя квартира и сколько с тебя можно содрать. Сам помогал тебе выбить кредит. И тебе пришлось бы продать квартиру, а кредит все равно выплатить. И документы он бы тебе вернул, а ксероксы оставил себе. И в случае, если б его прижала налоговая инспекция, сумел бы свалить все на тебя. Беспроигрышный вариант!
— Ничего себе — беспроигрышный! Его же убили!
— Но ведь не ты, — заверила Свету я. — По отношению к тебе — беспроигрышный. Зато по отношению к тому, второму. К Ар… не дерись! К тому, кого Эдик шантажировал одновременно с тобой — такая формулировка тебя устраивает? Этот человек — убийца. Не знаю, он ли убил Костика, но Эдика — точно он. А Юлечку Эдик шантажировать не мог? Тогда б я за его жизнь и гроша ломаного не дала.
Моя подруга попыталась было возразить, но быстро сообразила, что перед ней стоит выбор — Юлечка или Артем. А из них последний был ей явно дороже, поэтому гневные слова застряли у нее на языке, и она спросила о другом:
— Как ты считаешь, где же теперь мои документы?
— А милиция с тобой о них беседовала?
— В каком смысле?
— Они тебе не намекали, что ты подписывала то, чего подписывать не следовало?
— Нет.
— Значит, твой компромат у убийцы. Он, в отличие от нас, не постеснялся Эдика обыскать. И я даже не знаю, что теперь тебе посоветовать. Возможно, в такой ситуации безопаснее заплатить. Или и впрямь признаться во всем властям? Потому что если убийца начнет тебя шантажировать, то водить его за нос, как покладистого Эдика, явно не стоит.
— Ты думаешь, — простонала Света, — он станет меня шантажировать?
— Скорее всего. А иначе зачем он стащил твои бумаги? Оставил бы их при Эдике, и они были бы явной уликой против тебя. А он предпочел их забрать. Возможно, конечно, что он собирается попридержать их до удобного момента, а потом обнародовать. В любом случае, хорошего мало. Я об одном тебя прошу — не предпринимай ничего, не сказав мне, ладно? И каждый день звони. А то жизнь дается человеку только один раз, и мне будет жаль, если ты лишишься ее без моей помощи. А теперь я пойду работать, и спаси боже того студента, который первым попадется мне под руку!
Домой я пришла в состоянии, близком к умопомешательству. Меня терзало чувство, что надо что-то делать, однако что именно, я не представляла. И, поскольку энергия требовала выхода, я занялась уборкой.
Должна признать, что хозяйственные дела не принадлежат к числу моих излюбленных развлечений. Мама даже считает, что я ими манкирую. Но зато если уж я за них берусь, то только держись!
Через пару часов в квартиру было не войти. Всю прихожую занимала внушительная куча, состоящая из вещей, предназначенных на выброс. Пол в маминой комнате был покрыт так называемыми «подозрительными вещами» — их мне тоже хотелось выбросить, но я считала своим долгом сперва посоветоваться с прародительницей. Непонятно одно — где весь этот хлам хранился до моей генеральной уборки? Ни один шкаф не вместил бы и десятой части. А еще гора старых тряпок за шкафом, гора бумаг под моей кроватью — ого-го, сколько работы!
Мамин приход с работы застал меня врасплох.
— Что, уже десять вечера? — удивилась я. — Время пролетело незаметно.
— Что это? — растерянно пролепетала мама.
— Мусор. Не волнуйся, я мигом это выкину. Заверну в полиэтилен и носок за пять-шесть унесу на помойку. И будет у нас чистота.
— Э… это ты хочешь унести на помойку? — заикаясь, выдавила мама и, легче птички подскочив к вещам на выброс, выхватила и прижала к груди рваную картонную коробку.
Я вытаращила глаза. Такого я не ожидала. Я заранее приготовилась к сопротивлению, но уж в этой-то куче была уверена на все сто!
— Зачем тебе эта коробка? Она дырявая.
— В ней когда-то были конфеты «Жар-птица», — пояснила мама. — Очень вкусные.
— Но теперь ведь их нет. Отдай! Видишь, вот она и развалилась. А эта бутылочка к чему? В ней когда-то был вкусный ликер?
— Она красивая.
— Лежит, только место занимает. Ее и не примут нигде, потому что нестандартная. И не нальешь ничего — пробки нет. Ну, а это зачем схватила? Сумка с дыркой. И без ручки. И молния сломана.
— Да, — возразила мама, — зато из нее можно вырезать заплатку. Вдруг понадобится!
— Заплатку — к чему?
— К другой сумке.
— Я лично не собираюсь носить сумки с заплатками.
И вот так мы боролись за каждую вещь, представляете? Иногда побеждала мама, иногда я. В конце концов она отправилась готовить запоздалый ужин, а я побежала на помойку, вынести то, что мне удалось отстоять. Вернувшись, я с удовольствием наложила себе на тарелку жареной картошки, но, съев кусочек, застыла в удивлении. Мороженная картошка зимой — это понятно, но летом? Однако факт остается фактом — картошка сладкая.
— Катя, — поинтересовалась мама, — мне чудится, что картошка сладкая, или в самом деле?
— Видимо, в самом деле. По крайней мере, мне тоже чудится. Где ты ее купила?
— На рынке. И пожарила на кукурузном масле. Вот оно… ох!
Я глянула на масло. Это был лимонный сироп!
— А все ты виновата! — защищалась мама. — С твоими генеральными уборками! Я, может, всю жизнь копила этот хлам, а ты хочешь, чтобы я в одночасье взяла и с ним рассталась. Такое не проходит безболезненно.
— Я хочу не только этого, — не унималась я. — Сейчас мы будем красить тебе волосы. Ты ведь давно жаловалась, что пора, да все никак не соберешься. Вот и приступим.
Не привыкшая к моей активности мама покорно согласилась. Краска у нас была закуплена давно, и к лету от седины требовалось избавляться. Я смешала нечто из тюбика и какую-то таблетку — все по инструкции. Нанесла смесь на мамину голову. Не скупясь — что называется, как для себя. И через пару часов мама стала абсолютно рыжей! Не какой-то там рыжеватой или бронзовой — рыжей, как хороший апельсин. Нет, рыжее!
— Что ты со мной сделала? — потрясенно спросила она.
— Покрасила. Наверное, я слегка переборщила. Ты как считаешь?
Мама гневно фыркнула:
— Я считаю, что в таком виде я из дома не выйду! А мне завтра на работу. Вместо меня на работу пойдешь ты. И по магазинам. А я стану затворницей, пока не отрастут новые волосы.
