Иоанна Хмелевская - Убойная марка

Вполне вероятно, Патрик мог бывать в Болеславце в то время еще при жизни дяди, сам же признался — и цветы дарил, и чай. Глупо все же провели первый допрос с ним.

— И вообще не нравится мне вся эта история, — так прямо и заявила я Янушу. — Ничто не говорит в пользу Патрика, убийцей с равным успехом может быть каждый из трех кандидатов. Оправдаться мог разве что тот самый мифический Куба, потому что Вероника его не знала…

— Откуда это известно? — перебил меня Януш. — А может, как раз знала, могла опознать и обвинить Антося.

— А если не знала, тогда у него не было причины ее убивать. Да, он был там первым, был недолгое время, может, ждал, пока она уйдет. И тогда он заберет монеты. У Патрика не было причин красть монеты, он и так наследовал нумизматическую коллекцию. Слушай, тут вообще пробел в допросах. Ты заметил? Ни слова о нумизматической коллекции.

— Вовсе не пробел, — возразил Януш. — Специально не спрашивали, чтобы не спугнуть вора.

Пусть думает, что следствие ничего о монетах не знает. Тогда похититель может вынуть монеты из укрытия и даже попытаться продать.

— Не Антось же — его посадили, — Сообщник. Сестричка. Веся-металлист.

Тут вспомнилось вдруг одно обстоятельство, и я поспешила поделиться им с Янушем.

— Патрик, по словам Гражинки, окончил технический вуз по металловедению, откровенно говоря, не знаю, какой именно вуз, может, один из факультетов политехнического. Не может так быть, что Патрик с Веславом познакомились на почве общих интересов? Ну ты понимаешь, что я хочу сказать…

— Понимаю, и очень может быть. Надо будет проверить. Не понимаю только одного: я в отставке и почему-то должен расследовать это страшно запутанное дело. Знаешь, я устал…

Письмо Гражинки отозвалось во мне со страшной силой. Я попыталась вызвать в себе раскаяние и наткнулась на большие трудности.

— Я понимаю, конечно, ты устал. Но как же быть? Нельзя же так его оставить. Я просто не могу!

— Значит, я вынужден этим заниматься и впредь, что поделаешь. Так и быть, подкину им идейку, а пока должен тебе еще вот что сказать: в настоящее время обыски проводятся сразу в нескольких домах. Похоже, ты затронула амбиции прокурора, вот он и выдал ордера.

— А где?

— У Веся и Антося, у их паненок, ну и у Патрика.

— Так уже известно, у кого он проживал в Болеславце?

— Нет, обыск проводят в его варшавской квартире.

— Странно. Какой смысл искать что-то в Варшаве? Если он крал и убивал в Болеславце, при чем здесь Варшава? Еще неизвестно: на самом ли деле именно он крал и убивал. Что они надеются обнаружить в его варшавской квартире?

— Прошло уже две недели, — напомнил мне Януш. — Времени достаточно, чтобы перевезти в Варшаву всю мебель Фялковских, а не только монеты.

— Так ведь он был в Дрездене. Гражинка свидетель.

— Не сидели же они рядышком все время.

У парня было достаточно времени для того, чтобы и в Болеславец съездить, и в Варшаву. И если он раздобыл такие ценности, должен же был как-то позаботиться об их сохранности.

Как бы я поступила на его месте? Конечно, попыталась бы получше спрятать награбленное.

И не обязательно в своем доме. Ведь он не мог не считаться с тем, что тоже окажется под подозрением. Значит, спрятал. Интересно, где?

Не хватало еще, чтобы я начала придумывать тайник для Патрика. Да пропади он пропадом, этот Патрик! Пусть его проверят и, если виноват, — накажут, чтобы Гражинка стряхнула с себя еще одну жизненную неудачу и с новыми силами принялась за ремонт своей подразвалившейся жизни.

А я ей помогу.

И я сразу набрала номер Гражинкиного мобильника. Та извинилась, что не может сейчас со мной говорить, она в гостях у тетки. Тогда я позвонила Аните, чтобы посоветоваться. У той все телефоны оказались выключенными Мне еще хотелось связаться по телефону с сотней приятелей и приятельниц, чтобы выяснить, как поступать в случаях, когда имеется наследство и нет наследника. Очень хотелось позвонить также пану Петшаку, а еще в комендатуру городка Болеславца. Зачем, зачем… Может, выразить им сочувствие, а может, убедиться, что мой болгарский блочек лежит у них в целости и сохранности. И в результате я никому не позвонила. Это проклятое письмо меня в могилу сведет! Подумаешь, немного потревожу людей, порасспрашиваю.

Нет, не буду, ну их.

Того Пана я встретила в филателистическом магазине на Новом Свете.

В магазин я поехала главным образом из-за того, чтобы избежать встречи с Гражинкой. Вернее, с корректурой, которую та должна была привезти. Совершенно не было настроения заниматься работой. Видимо, несколько дней расследовательской работы совершенно выбили из головы желание заниматься творческой.

К тому же после вчерашних размышлений я пришла к выводу не информировать несчастную девушку о сгущающихся тучах над ее Патриком, не подкладывать ей отраву кусочками, лучше уж сразу вывалить на нее все, что накопилось у следователей против ее любимого. Рухнет намечавшееся счастье Гражины… Пусть пока не знает всего, потом уж примусь выкапывать ее из-под развалин, все равно это предстоит. Лучше уж все сразу: и обрушить на ее голову страшную весть о виновности Патрика, и облегчать ее страдания, и изыскивать способы, как помочь Патрику. А пока.., пусть уж этого Патрика поймают, пусть совсем не останется надежды, все лучше, чем эта вечная неуверенность.

Увидев меня, Тот Пан явно обрадовался — Извольте убедиться, как из сплетен можно соорудить целую пирамиду, — живо проговорил он. — Тетрадрахма, только вот интересно какая, Древней Греции или Александра Македонского?

Теперь польские редкости: динар, или денарий (как пани будет угодно), нашего короля Локотка? Представьте, Локоток настоящий, а вот с денарием Кривоустого целая драма! Но ведь был же! Да я и сам не поверил бы, что у провинциального, никому не известного нумизмата могли храниться такие потрясающие раритеты.

А вот с другим польским королем еще не до конца выяснено, был вроде бы денарий Кривоустого, но это пока неточно…

Он тараторил, захлебываясь от восторга, я же пыталась вспомнить…

— ..иуда, тетрадрахма Лизимарха, — вырвалось у меня. Нумизмат не помнил себя от счастья. Такой раритет!

— Значит, уже выяснилось? Да рассказывайте же!

Я охладила его восторг.

— Далеко не все, и вообще я не могу беседовать стоя. Нужно бы присесть. Тут близко бар…

Нет, он для стоячих. Тогда пошли в кафе, тоже недалеко. Да пошли же! Вы сообщили мне очень интересные вещи, не терпится скорее услышать остальное.

— Межвоенное двадцатилетие подтвердилось, — по дороге торопливо рассказывал нумизмат.

— Ох, подождите, больше не выдержу, ноги подкашиваются.

Наконец мне удалось дотянуть Того Пана до стула и плюхнуться на него.

— Меня удивляет, — безостановочно сыпал, как из мешка горохом, Тот Пан, — что брактеат Яксы с Копаницы вел себя самым странным образом: то появлялся, то снова исчезал. Остальное же — очень интересные вещи, только довольно бестолково подобраны. Системы нет, наверное, покупал, что подворачивалось под руку, надеясь систематизировать впоследствии. Большинство монет не в лучшем состоянии.

И все равно коллекция ценная, целое состояние.

— Да откуда вы все это узнали? — удивлялась я. — Выходит, кто-то видел коллекцию пана Хенрика?

— А я разве пани не сказал? Видел, конечно, видел пан Гулемский. Тот мужчина, что рассматривал коллекцию пана Фялковского, помните, вы мне рассказывали, «не толстый, не тощий, не лысый, не рыжий…».

— Так это был пан Гулемский?

— Именно он. Мы его вычислили. Вы еще сомневались, признается ли, а он и не стал скрывать, что видел.

Не понимаю, почему Тот Пан так торжествовал? Прямо светился от радости. Я деликатно напомнила нумизмату, что тогда он тоже сомневался, признается ли человек, видевший коллекцию пана Фялковского (и которого видела в окно Гражинка). И правильно сомневались, ведь велось следствие, каждого могли заподозрить. А он признался?

— Ну да, как разошлась весть о похищении коллекции пана Фялковского, он и сказал, что коллекцию видел, запомнил и может рассказать, что она собой представляет.

— Отважный человек! — поразилась я.

— Не совсем так, — возразил Тот Пан. — Я сам ему рассказал о гибели сестры коллекционера, о похищении и о том, что ни один человек так и не видел пропавшей коллекции. А он тут же и сообщил, что видел. Спросил только, когда именно сестра коллекционера была убита.

Представьте, какое совпадение: в этот день пану Гулемскому делали операцию в больнице, удаляли аппендикс. Именно в тот день, когда произошло убийство, в десять утра ему сделали операцию, и он еще лежал под наркозом. Так что он никак не мог оказаться в числе подозреваемых.

— А почему же раньше он об этом не говорил?

— Знаете, как бывает? Не хотел нарушить слово, данное владельцу коллекции. Пан Фялковский просил никому не говорить. Его коллекция выглядела довольно скромно, не очень симпатично, монеты не были разложены по дорогостоящим контейнерам, так что хозяин надеялся, что его сокровища не привлекут внимания обычных воришек, если не разойдется молва о ценности собрания. Вот пан Гулемский и молчал, раз пообещал коллеге, да и теперь рассказал далеко не всем, мне да еще двум-трем доверенным лицам. И брактеат Яксы был в той коллекции, пан Гулемский его видел собственными глазами.