– Неправда! – возмущенно выкрикнул Файнзингер. – Приема на этот день я ему не назначал. Абель Крау был моим пациентом, это верно, но не только пациентом. Он был также моим другом. Вот почему я пришел на панихиду, но вместо этого попал на суд инквизиции.
– Не назначали? Странно! Запись о приеме имеется в регистрационной книге и в его карте. – Никаких записей вплоть до минувшей ночи там не было, но, как говорится, к черту подробности. – Он ведь не первый раз пользовался вашей рентгеновской установкой?
Файнзингер пожал плечами.
– Да, он иной раз заходил ко мне, спрашивал, может ли включить рентген. Мне-то что? Близкий человек, пациент – пусть включает. Но в то утро он, кажется, не приходил или я просто не обратил внимания – у меня было много пациентов.
– Вот именно. Вы подождали до перерыва на ленч. Когда народ разошелся, вы поднялись к нему и попросили показать монету. Он показал, и вы убили его и взяли никель.
– Зачем мне это делать? В деньгах я не нуждаюсь. У меня отличная практика, дела идут как никогда. Я даже не коллекционер. Зачем мне его убивать?
– Просто-напросто элементарная жадность. Да, вы не коллекционер. Но не только коллекционеры знают о никеле 1913 года. О нем разве что младенцы не слышали. Говорите, отличная практика? Чем лучше у вас идут дела, тем сильнее вас тянет к роскоши. Вы сами об этом сказали, когда выписывали мне ортоэластики.
«Что-то с ними теперь будет? – подумал я. – Заказ уже спущен в мастерскую. Как они попадут ко мне, если мой ортопед будет арестован? Впрочем, Бог с ними, ортоэластиками».
– Ответ мы снова находим у Спинозы, – сказал я, открывая книгу на заложенной странице. – «Когда мы видим, что кто-то получает удовольствие от какой-либо вещи, у нас появляется желание обладать этой вещью, дабы испытывать такое же удовольствие. Но исполнению желания нашего мешает тот факт, что этот предмет принадлежит другому, посему мы пытаемся устранить это препятствие». – Я закрыл книгу. – Другими словами, вы видели, как дорога Абелю эта монета, и вы захотели ее заполучить. Поэтому вы убили его, то есть устранили препятствие, и взяли монету.
– Вы этого не докажете, – возразил он. – У вас нет никаких доказательств.
– Доказательства – дело следствия. Думаю, что в данном случае следствие не подкачает... Далее. Вы не ограничились тем, что присвоили никель. Вы взяли и другие вещи, которые я выкрал у Колкэннона, – изумрудные серьги и золотые дамские часы фирмы «Пьяже». Не удивлюсь, если они обнаружатся где-нибудь в вашем приемном кабинете, например в среднем ящике стола.
Файнзингер не сводил с меня глаз.
– Это вы их туда подбросили!
– Каким образом? Я не волшебник. Но и это еще не все. Вы взяли ключи от квартиры и, уходя, заперли за собой дверь. Это затруднило обнаружение тела и помогло вам лучше замести следы. Вы, конечно, избавились от них?
– Конечно, – вырвалось у Файнзингера. Он тут же спохватился и затряс головой: – Не брал я никаких ключей! Повторяю: я не убивал его, не брал монеты и ничего другого! И ключей не брал.
– Брали, брали, и у вас недостало сообразительности избавиться от этой улики. Ключи находятся в том же ящике вместе с серьгами и часами.
Ключи, конечно, были в ящике. Правда, не те самые, которыми пользовался он, но кто это узнает? Однако он знал.
– Вы сами подбросили вещи, чтобы сфабриковать против меня дело!
– И никель подбросил я?
– Никакого никеля вы у меня не найдете!
– Вы так думаете? Полиция учинит обыск, перетрясет каждую вещь – и не найдет? Вы в этом уверены? Подумайте хорошенько.
Думал Файнзингер недолго. Очевидно, мои слова звучали убедительно, и, очевидно, он был более высокого мнения о способности полиции найти иголку в стоге сена, чем я. Прежде, чем кто-либо успел сообразить, что происходит, он резким движением отодвинул стул, быстро протиснулся мимо сидящей рядом с ним женщины и побежал к выходу.
Рэй в одно мгновение выхватил пистолет, но стрелять не мог. Между ним и Файнзингером находились люди. Все повскакали с мест, замахали руками, раздались крики.
«Пусть бежит, далеко не убежит», – подумал я, и тут же рука непроизвольно потянулась под пиджак за пистолетом. Я крикнул Файнзингеру, чтобы он остановился, но он – ноль внимания. Тогда я выстрелил шприцем и утихомирил сукина сына.
– Я знаю, что нам сейчас надо, – решительно заявила Каролин. – Ирландский кофе. И для этого мы едем к «Макбеллу».
Заведение Макбелла находилось в Деревне, на Шестой авеню, двумя кварталами ниже Восьмой улицы, и мы взяли такси.
Пара пустяков – найти бруклинского таксиста, согласного везти вас в Манхэттен, но вот уговорить манхэттенского ехать в Бруклин – задача нешуточная. Это лишний раз подтверждает, что мы живем в несправедливом мире. Впрочем, это ни для кого не новость.
К этому времени суматоха и гвалт, поднявшиеся у церкви Христа Спасителя, утихли, рыцари и разбойники отбыли. Рыцарями в данном случае были Рэй и двое дюжих молодцев из ближайшего участка, которых он призвал на подмогу. Шайку разбойников составляли: Меррей Файнзингер, Герберт Франклин Колкэннон, Джордж Эдвард (Кролик) Маргейт и – не забудем! – Мэрилин Маргейтс Харланом Ризом.
Джессика и Клэй пригласили нас, как и большинство присутствующих на панихиде, к себе, но я сказал, что мы заглянем к ним в другой раз. Прощание с тремя джентльменами из Филадельфии тоже было недолгим. Никто вроде бы не собирался выдвигать обвинения против Говарда Питтермана. Судя по всему, он неплохой распорядитель – когда не таскает овечек из хозяйской отары. Как я понял, Милошу Грачеку светила премия. Что касается Рэя Киршмана, то еще раньше было условлено: как только монета будет возвращена ее законному владельцу, он получает вознаграждение в десять тысяч долларов. При обычной юридической процедуре похищенная вещь должна фигурировать в суде в качестве вещественного доказательства. Однако процедура упрощается, если полицейский чин встречает понимание со стороны потерпевшего. Мистер Руслэндер не замедлил выразить такое понимание.
Таксист вез нас через Бруклинский мост. Отсюда открывался великолепный вид на воскресный город. Я сидел посередине, между Дениз справа и Каролин слева, и думал о том, до чего же я счастлив! Я только что разгадал тайны двух убийств, причем одно из них – убийство моего друга. Перед толпой народа я только что признался в совершении ограбления, но мне нечего было опасаться, что я понесу за это наказание. Я, наконец, катил в Манхэттен, и с одной стороны у меня – моя подружка, а с другой – мой кореш. Что еще нужно человеку для счастья?
* * *
Каролин была права насчет ирландского кофе. Именно такой напиток был нам нужен после всех передряг, и он оказался тем, чем и должен быть, – густой, черный, подслащенный мягким сахаром кофе с добавлением изрядной порции ирландского виски и с горкой густых взбитых сливок. Мы выпили по одной, потом по другой, и я уже начал разглагольствовать о том, что надо бы отметить сегодняшний успех обедом в хорошем ресторане, если, конечно, ни у кого нет других планов...
– Черт! – воскликнула вдруг Дениз. Мы сидели втроем за крохотным круглым столиком, на котором едва помещались три бокала на длинных ножках и огромная пепельница. Пепельница была доверху заполнена окурками, так как Дениз тянула одну за другой свои «Вирджинские тонкие». Воткнув в кучу очередной окурок, она отодвинула стул. – Нет, больше не могу.
– В чем дело?
– Ничего особенного, так. Вы еще поболтайте, а я побегу домой. А то мой парень забудет, как выглядит его мама. Когда тут закруглитесь, приезжайте ко мне, ладно?
– Можно, – сказал я.
Но Дениз обращалась не ко мне. Она приглашала Каролин. Та немного помедлила, потом кивнула.
– Прекрасно!.. – сказала Дениз и взяла свою сумочку. Оперевшись для устойчивости ладонью о стол, она поднялась и поцеловала Каролин в губы. Потом выпрямилась и пошла к выходу. Щеки ее пылали.
* * *
Несколько минут мы с Каролин молчали. Потом она перехватила взгляд официанта и заказала себе мартини. Я подумал, не заказать ли и мне, но почувствовал, что не хочу. У меня еще оставался ирландский кофе, однако и его допивать не хотелось.
– Хочу спросить тебя кое о чем, Берни, – сказала Каролин. – Как ты узнал, что Мэрилин Маргейт была наводчицей?
– Я заподозрил это, когда узнал, что она знакома с миссис Колкэннон. Я рассказывал тебе, как она ворвалась ко мне с пистолетом и стала обвинять в убийстве. Тогда она и назвала убитую Вандой. Сначала я подумал, что они подруги, но надо быть той еще штучкой, чтобы навести брата на дом подруги. Я рассудил, что это не случайность, что Кролик с Харланом забрались в особняк на Восемнадцатой улице. Тем более не случайность, что хозяев в это время не было дома.
Дальше? Когда я был в ее лавочке с этой дурацкой вывеской – «Волос великолепье», случайно услышал, как одна особа рассказывала Мэрилин о чем-то очень личном. Тут я и смекнул, что дамы делятся со своими парикмахершами буквально всем. Потом я раздобыл список похожих ограблений, совершенных поблизости от этого косметического кабинета.
