Монк не стал утруждать себя дочитыванием статьи до конца. Он аккуратно сложил газету и положил на стол. — Что за послание у Свифта для меня?
— Он видел руку с шестью пальцами.
Монк повел плечами и прищурился. Я знаю, что это обозначает: он обдумывает факты, расставляя все по своим местам, видит, как они складываются… или нет.
— Кто еще знает об убийце Труди? — спросила я.
— Я, капитан Стоттлмайер, лейтенант Дишер и ты, — ответил он. — И человек, заказавший мою жену.
Монк зашагал через вестибюль вдоль зоны бассейна и направился в бунгало через дорогу от нашего. Он постучал в дверь. Свифт открыл, держа пакет со льдом в руке.
— Какой приятный сюрприз! — воскликнул он и отошел на шаг, впуская нас.
Планировка бунгало не отличалась от нашего, но мебель более высококлассная и мужская, сплошь кожа и темная древесина коа. В декоре использовалось меньше тропических цветов, преобладали картины с парусными судами, борющимися с морской стихией.
— Мы зашли Вас проведать и справиться о самочувствии, — поздоровался Монк.
— Я обжегся, готовя завтрак, — он продемонстрировал противный волдырь на коже подо льдом, — а в общем, я в порядке. Одержимость духом вызывает некоторую дезориентацию и головную боль, но не оставляет никаких физических последствий.
— Я много думал о том, что Вы говорили прессе, — сказал Монк. — Удивлен, что у Вас все еще есть голос.
— Чем больше я поспособствую серьезному понимаю широкой общественностью загробной жизни, тем лучше люди будут справляться со смертью и скорбью.
Фраза прозвучала настолько кощунственно, что я разозлилась и не выдержала:
— Вы пытаетесь заработать на убийстве Хелен Грубер, чтобы пропиарить себя, свои книги, семинары и телешоу. Это отвратительно!
— Я думал, Вы поняли меня лучше, Натали.
— И я так думала, пока не прочитала, что Вы отморозили в газете.
— Персонал больницы или один из офицеров предупредил СМИ, а не я. Я лишь ответил на их вопросы настолько честно, насколько смог.
— Вы ответите на несколько моих? — спросил Монк.
— Конечно.
— Натали сообщила, что у Вас есть послание для меня.
Свифт, казалось, расслабился. Он кивнул и сел, призывая нас присесть на диване напротив него, что мы и сделали.
— Я надеялся, что Вы спросите. После нашей первой встречи у меня появилось поразительное видение руки с шестью пальцами. Сначала я подумал, что это относится к убийству Хелен Грубер. Но прошлой ночью видение повторилось, уже после того, как дело раскрыли. Так я догадался, что оно касается Вас. Я очень сильно чувствую послание от Т. Среди Ваших близких есть кто-нибудь, чье имя начинается на «Т»?
— Моя жена, Труди.
— Неужели она скончалась?
Монк кивнул. — Ее убили. Бомбой в машине.
Меня заинтересовало, зачем Монк подыгрывал Свифту, открывая информацию. Для разоблачения, или Монк не смог противостоять собственному любопытству, потребности услышать Труди еще раз, даже если послание ложное?
— Я чувствую огромное разочарование и неопределенность. Вопросы, на которые Труди желает получить ответ. До тех пор она не сможет упокоиться с миром.
— И я не смогу. С нами всегда так было, — Монк вздохнул. — Мы всегда чувствовали одинаково. Словно мы один человек, а не два.
— Это любовь, мистер Монк, величайшая сила во вселенной. Она объединяет нас даже в смерти.
Я поразилась честностью признаний Монка человеку, которому не доверял. Монк не просто играл с ним, он раскрывался полностью. Цена ли это изобличения Свифта или надежда на явление великой правды?
— Ей необходимо знать, что произошло, — сказал Свифт. — Она должна понять, почему она умерла.
— Я не знаю, — грустно произнес Монк. — Я надеялся, что она сможет помочь мне.
— Есть вещи, которые она хочет поведать Вам. Вы сможете их использовать, чтобы освободиться от мучающих Вас вопросов.
— Скажите мне, — попросил Монк.
— Были и другие смерти. Женщины. Их много. Но не в Сан-Франциско. Я чувствую много ужаса и боли. Вижу горбуна, несущего статую Христа на своем плече.
— Корковадо, — произнесла я.
Монк и Свифт повернулись ко мне. — Это значит «горбун». Гора в Рио-де-Жанейро с огромной статуей Христа-Искупителя на вершине. Ее можно увидеть из любой точки города.
— Рио-де-Жанейро. Да. Теперь я вижу раскинутые руки статуи, и… — Свифт ахнул. — На одной из них шесть пальцев.
— Нет, это не так, — возразила я.
— То, что я вижу, не буквально, — оправдывался Свифт. — Это метафора, некий символ, необходимый для передачи послания. Думаю, Труди подсказывает нам, что человек, которого Вы ищете, находится в Бразилии.
Монк поднялся на ноги. — Спасибо.
Мы со Свифтом тоже встали. — Удачи, мистер Монк. Надеюсь, Вы нашли ответы.
Я посмотрела в глаза Свифту. — Нам ждать публикации нашего разговора в завтрашних газетах?
— Это между нами, — заверил Свифт. — Даю вам слово.
Он проводил нас до двери. Когда мы вышли на улицу, я прошептала Монку:
— Вы в порядке, мистер Монк?
— Почему бы мне не быть в порядке?
— Он извлек на свет болезненные чувства.
— Они всегда находятся на поверхности.
— Я удивлена, что Вы отвечали на его вопросы.
— Я не сказал ничего, что он не смог выудить самостоятельно, — сказал он.
— А как же Ваши чувства?
— Я только дал порцию информации, ожидаемую желающими узнать мои чувства по отношению к убийству Труди.
— Но все сказанное Вами — правда.
— Это проще, чем лгать.
Мы подошли к нашему бунгало. Я открыла дверь и мы вошли.
— И что Вы думаете о сказанном Свифтом?
— Любопытно, почему он подталкивает меня на следующем же самолете отправиться в Бразилию?
— Очень просто. Свифт знает о Вашем неодобрении того, как он воспользовался Вами для своего пиара, — предположила я. — Он боится, что Вы выставите его мошенником.
— Ах, ну да, — согласился Монк. — Но я удивлюсь, если только по этой причине он желает моего отъезда.
— Разве этого мало?
Монк пожал плечами и посмотрел на потолочные вентиляторы. — По-твоему они вращаются с одинаковой скоростью?
23. Мистер Монк идет на луау
Уединенный сад для луау освещался факелами по периметру и свечами, расположенными на длинных циновках из сплетенных из листьев лаухала, расстеленных на траве как ковры. Каждая циновка имела посередине орнамент из натуральных цветов, папоротников и листьев кордилины. Молодые гавайки, одетые в леи, травяные юбки, браслеты из ракушек и купальники из кокосов, расставляли на циновках деревянные чаши, полные пои, сладкого картофеля, тропических фруктов и какого-то мяса.
На сцене выступала группа полуголых мужчин в травяных юбках с леи, повязанными вокруг головы, играющих музыку и поющих по-гавайски. Песня была сонной и медленной, эквивалент лежания в гамаке, осторожно покачивающимся от ветра.
Мы находились среди сотни или около того гостей отеля, приглашенных нашей распорядительницей, еще одной гавайкой в травяной юбке и кокосовом бюстгальтере, в просторный круг перед насыпью рыхлого песка в передней части сцены.
Внимание Монка было приковано к циновкам и чашам еды, расставляемым женщинами. — А где же столы и стулья?
— Не будет ни одного, — ответила я.
— Где же нам есть?
— Еда подается на циновки.
— Значит, нам придется наклоняться каждый раз, когда захотим взять кусочек? Это совсем не имеет смысла.
— Мы будем сидеть на земле, мистер Монк.
Он изучал мое лицо, желая убедиться, шучу я или нет. — Это ты будешь сидеть. А я постою.
— Прекрасно, — согласилась я.
— И я не вижу здесь столовых приборов.
— Уверена, их принесут.
Наша распорядительница вошла в центр круга. У нее были длинные черные волосы и такой же плоский живот, как циновки, на которых мы собирались есть. Я рассеянно коснулась своего живота и заметила, что все женщины старше восемнадцати лет повторили этот жест.
— Добро пожаловать в Гранд Киауна Пойпу! — поприветствовала она. — Меня зовут Кики и я ваш гид по луау и истории Гавайев, которую мы покажем в песнях и танцах.
Она начала объяснять, что луау проводились как праздники древних гавайцев в честь важнейших событий и для общения с древними богами. Изначально они были известны как аха-айну до середины XIX века, до того, как европейский гость на одном торжестве принял название блюда «луау», сделанного из кокосового молока, листьев таро и курицы, за название самого праздника. Ошибка прилипла.
Монк поднял руку, и у меня всплыло воспоминание о последнем пребывании в саду луау на свадьбе Кэндис. Я утешала себя, что, независимо от сотворенного им сегодня вечером, он не сможет смутить меня как в тот день.
