Увидев такую картину, я отвернулась от зеркала и встала, опершись на услужливо подставленную ненаглядным руку.
Когда я вышла из ванной, ненаглядный глядел участливо и не думал уходить, а мне уже стало все равно.
– Скажи, ты так расстроилась из-за статьи? – начал ненаглядный, когда я, нахохлившись как воробей, села в кухне на стул. – Но ведь ты сама просила меня познакомить тебя с Андреем. На что же ты рассчитывала? Ведь он журналист, Катя!
В кои-то веки ненаглядный был прав: я сама пришла к Андрею, сама рассказала ему обо всем, а теперь расстраиваюсь из-за статьи. Но почему же он хотя бы не позвонил и не предупредил меня, что статья выйдет? Он посчитал, что раз Вахромеев и Палыч выбыли из игры, то опасность мне больше не угрожает, ведь он же не знал всего, что еще со мной произошло!
Хотя не нужно себя обманывать. Ему просто нужно было написать статью как можно скорее, пока не забылась смерть профессора Шереметьева.
Я вспомнила, как счастлива была, когда мы с Андреем ехали в машине в деревню Хаврино. Вряд ли такое повторится.
Я посмотрела на ненаглядного:
– Скажи, тебе никогда не бывает скучно?
– Бывало иногда, – он смущенно хмыкнул, – и с тобой… Раньше я старался как-то тебя отвлечь, в разговор втянуть, а ты сидишь, как…
– Как кто? – вкрадчиво спросила я. – Как кто я сидела?
– Нет, я не могу, – открестился ненаглядный, – мне неудобно такое говорить.
– Нет уж, говори как есть, давай раз и навсегда разберемся!
– Я, конечно, зануда, – признался ненаглядный, – но ты, знаешь, тоже раньше была неинтересная, то есть не то чтобы, но, в общем…
– Грамотно излагаешь, – поощрила я, – главное, все понятно.
Он окончательно запутался и замолчал.
– Вот интересно, – задумчиво начала я, – двое взрослых людей валяли дурака, притворялись друг перед другом почти полгода, тогда как на самом деле им было дико скучно. Зачем мы это делали, а, Герман?
– Тебе очень идет эта прическа, – ответил он совершенно невпопад. – И волосы стали гораздо красивее, и сама ты…
Вот так всегда с этими мужчинами! Невозможно поговорить серьезно!
Вняв моему сердитому взгляду, ненаглядный насупился, потом сказал, что ему нужно все очень серьезно обдумать, а сейчас он не может больше со мной разговаривать, потому что спешит на работу. Что ж, к работе он всегда относился ответственно, этого у него не отнимешь!
Проклятая нога после второго моего падения в собственной прихожей разболелась еще сильнее, так что я забеспокоилась и, провалявшись дома еще сутки, отправилась в поликлинику. Хирург ощупал больную ногу, потом зачем-то то же самое проделал со здоровой, потом назначил рентген, после чего, взглянув на снимок, потерял ко мне всяческий интерес. С ногой оказалось все в порядке, просто сильный ушиб. Предлагали физиотерапию, но я отказалась – сама заживет, некогда мне в очередях сидеть. Я решила взбодриться и не обращать на болячки внимание – на самом-то деле все от нервов.
Родители по-прежнему были на даче, и я блаженствовала дома одна. По телевизору передавали интересные вещи. Статья Андрея в газете наделала много шума и получила широкий резонанс. Несомненно, сообщали в новостях, смерть профессора Шереметьева не случайна. Следствие ведется. Но о заседании Комиссии по строительству «Невского Диснейленда», на которую покойный профессор должен был представить свою экспертизу, не было сказано ни слова. А вместо этого как-то вскользь сообщили, что начальник Государственного строительного управления освобожден от занимаемой должности в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья и что временно исполняющим обязанности начальника Управления назначен его заместитель, господин Парамонов.
Я поразмыслила над этими сведениями и решила, что заместителю Вахромеева повезло больше всех, и очень может быть, что он не стал уповать на слепое везение, а решил немножечко подтолкнуть судьбу, только так можно было объяснить странное поведение Вахромеева в парке аттракционов – его подставили. Но вряд ли я когда-нибудь узнаю подробности.
Сама себе не признаваясь, я ждала звонка Андрея, хоть понимала, что шансов у меня, в общем-то, никаких. Ладно, допустим я его не интересую в личном плане, как это ни грустно, но я всегда привыкла смотреть фактам в лицо. Я ведь тоже, пока мы тесно общались с Андреем, старалась не показывать, что он мне нравится – на это у меня хватило ума и выдержки. Но в профессиональном плане он мог бы заинтересоваться той информацией, которую я обещала ему дать. Ведь был момент, когда я готова была ему рассказать обо всем – о бандитах и задушенной Каролине… И слава Богу, что не рассказала, потому что Андрей, конечно, написал бы изумительную статью, но у меня были бы не то что неприятности, а просто-таки полный крах, потому что тут уж милиция порезвилась бы вволю на наших с ненаглядным косточках. Стало быть, все к лучшему, твердила я себе, но глупая моя голова не хотела с этим соглашаться.
Евгений Иванович Парамонов выглянул в окно машины. Они ехали не ежедневным привычным маршрутом, а по какой-то незнакомой улице.
– Толя! – окликнул он шофера. – Ты куда это меня везешь? Я же сказал домой!
– Сейчас, сейчас, Евгений Иванович, – полуобернулся водитель, – там пробка, пришлось объехать!
В душе у Парамонова шевельнулось нехорошее предчувствие. Через минуту это предчувствие оправдалось: машина затормозила и съехала на обочину, а рядом с ней остановился черный «мерседес» с тонированными стеклами. Дверцы «мерседеса» захлопали, из него выбрались несколько крепких ребят в одинаковых черных плащах и невысокий толстячок в просторной оливковой куртке. Толя, паразит, предупредительно открыл дверь парамоновскои машины, и толстячок сел рядом с Евгением Ивановичем.
– Здравствуйте, дорогой мой, – проговорил он с отеческой улыбкой, и Парамонов его узнал. Легче ему от этого не стало. – Здравствуйте, – повторил незваный гость, – и простите за такую форму визита… Мне нужно было поговорить с вами, не по телефону же в самом деле…
– В машине тоже могут быть микрофоны, – мстительно произнес Парамонов.
– Нет, – с той же улыбкой возразил толстяк, – машину мои люди проверили, микрофоны убрали.
– И что же вы хотите обсудить со мной, Сергей Вадимович? – спросил Парамонов.
– Многое… Ну, во-первых, я хотел поближе с вами познакомиться. С вашим предшественником мы достаточно долго сотрудничали, но должен согласиться с вами, он отстал от времени. Его методы, да и сам его облик безнадежно устарели. Вы, Евгений Иванович, человек новой формации, и я думаю, мы найдем с вами общий язык. Даже то, как вы… поставили точку в карьере Вахромеева, вызвало мой интерес. Кто-нибудь может сказать, что это было проделано слишком демонстративно, грубо, но мне понравился артистизм и размах операции. У вас, безусловно, есть стиль.
Парамонов сидел ни жив ни мертв. Он не мог понять – то ли старый иезуит приговорит его к смерти, то ли действительно возьмет под свое крыло и согласится работать с ним, как прежде работал с Вахромеевым.
– Ладно, это так, лирика. – Сергей Вадимович стряхнул с рукава своего молодого собеседника невидимую пушинку. – А сейчас, дорогой мой, вы не должны расслабляться. Читали эту статейку? – Он бросил на колени Парамонова газету, раскрытую на статье «Кто стоит за смертью профессора Шереметьева?».
Парамонов кивнул.
– Итак, у нас две задачи. Журналиста этого нужно немножко притормозить, этим я сам займусь, мне будет сподручнее. Да он человек несложный, вполне контактный. Тем более что основная направленность статьи вам вполне на руку – вы ведь хотели порвать со шведами и передать контракт господину Хаккинену? – Увидев, как побледнел Парамонов, пораженный осведомленностью, Сергей Вадимович довольно улыбнулся и чуть не замурлыкал, как сытый толстый кот. – А вот вторая задача – по вашей части. Чепцов в этой статье намекает на свидетеля, который якобы видел профессора Шереметьева в день его смерти на улице Академика Ландау… Все это очень интересно, мы, конечно, за гласность и все такое, но лишний интерес ко всем этим делам вовсе не нужен. Зачем нам с вами нужно, чтобы кто-то копался во всей этой истории? Дело сделано, Вахромеев в реанимации, выйдет оттуда вполне созревшим пенсионером. И все это дело лучше тихо и аккуратно забыть. Так что этот свидетель нам совершенно не нужен. Вы меня поняли? У вас вся информация на руках, так что вам и карты в руки. Действуйте, Евгений Иванович.
Толстячок выкатился в услужливо распахнутую дверцу, пересел в свой «мерседес», сделав на прощание ручкой. Парамонов поехал домой, с ненавистью глядя в бритый затылок своего шофера.
Позвонил ненаглядный и вежливо осведомился, как я себя чувствую. Я нелюбезно ответила, что чувствую себя прекрасно и в его заботах не нуждаюсь. Он помялся и рассказал мне, что его вызывали в милицию. Они там выяснили наконец, что взорвавшаяся на Витебском вокзале «копейка» принадлежала Герману Стебелькову, и с радостью сообщили ему об этом. Именно с радостью, утверждал ненаглядный, потому что в глазах сотрудника милиции светилось прямо-таки неземное счастье, когда он сообщал ненаглядному, что тот больше никогда не увидит своей машины.
