Светлана махнула рукой.
– Вспоминать неприятно. На меня такая злость накатила.
– Вы уверены, что женщину в подъезде убил Геннадий? – спросила я.
– А кто? – пожала плечами Зинкина. – И ради кого еще Демидова бы свою новую, только что построенную квартиру отдала? Борис Константинович за пару лет до своей смерти в кооператив вступил. Пай он сразу выплатил, весь целиком. Уж не знаю, где деньги взял, люди-то аванс вносили, а потом двадцать пять лет оставшийся долг выплачивали. Видно, водились у них денежки, прикидывались бедными, а чулок был хорошо набит.
Демидовы про свои планы молчали, я случайно о них узнала от Миши. В подъезде, сбоку от лифта, был чулан, запертый на висячий замок. Там хотели консьержку посадить, даже диван поставили, но почему-то не получилось. Когда я дворничихой стала, каморка уже заперта была, ее никогда не открывали. Внутрь я не заходила, а снаружи створку всегда мыла. Незадолго до убийства той тетки жильцы денег собрали, дали мне краску и велели дверь в порядок привести, а то она обшарпанная. Я расстаралась, аккуратно покрасила, всем понравилось. А потом на ней кто-то сердце нарисовал. Я его оттерла, но оно снова появилось, пришлось вновь тряпкой орудовать. Вечером иду со двора, гляжу: Миша на двери сердце малюет, я ему сказала:
– Тебе не стыдно! Большой уже, а ума нет. Самому-то приятно будет в грязный подъезд входить? Это твой дом!
И тут подросток выдал:
– В гробу я его видел! Мы скоро переедем! У нас такая трешка будет!
И все выложил про кооператив и выплаченный пай. Потом испугался, стал просить не говорить матери, что он язык распустил. Мария Ивановна сыновьям о ЖСК болтать запретила.
Квартиру построили незадолго до убийства в подъезде, они только-только переезжать собирались. Борис Константинович на следующий день после того, как я в милиции сказала, что Артем несчастную убил, со мной к нотариусу отправился и дарственную на жилплощадь оформил. Только он меня попросил через полгода туда перебраться.
Я молча слушала Светлану. Значит, Кузя не нашел упоминания о дарственной. В бумагах, которые он смотрел, было указано, что Зинкина владеет трешкой, как она ее получила, сведений не оказалось.
– Тук-тук, – раздался за дверью веселый голос. – Светусик, давай чайку с плюшечками выпьем. Шла мимо французской кондитерской, а там горячие витушки из печки вытаскивают. Взяла нам по две штучки для каждой.
Створка открылась, в крохотную комнату уборщицы вплыла корпулентная пожилая дама в бордовом платье с жемчужным ожерельем на шее. Увидев меня, она воскликнула:
– О! У тебя гости. Некстати я заявилась.
– Ну что вы, Виктория Ивановна, – засуетилась Светлана. – Присаживайтесь и познакомьтесь. Это Дарья, продюсер на телевидении, намеревается фильм про Гену, сына Бориса Константиновича Демидова, снимать.
– Да ну? – удивилась дама. – Слышала, что семья Бори нынче разбогатела, в деньгах купается. Повезло Маше. Наградил ее Господь за терпение неисчерпаемое, явил милосердие свое, за мужа воздал.
Я моментально отреагировала на последнюю фразу.
– У Марии Ивановны был неудачный брак?
Виктория поджала губы, а Светлана, включавшая в этот момент чайник, затараторила:
– Дарья, витушечки попробуйте! В кондитерской чудо как вкусно их пекут.
– С удовольствием, – согласилась я.
Зинкина закатила глаза.
– Ну я‑то хороша! Предлагаю выпечкой побаловаться, а где руки помыть можно, не сказала! Туалет прямо напротив моей каптерки. Там чисто, бумажные полотенца и все другое на месте. Я слежу за порядком. Жидкое мыло клубникой пахнет. Идите, идите. Как раз чай заварится, когда вернетесь.
Я поняла, что Светлана хочет остаться один на один с Викторией. Отправилась в сортир, провела там минут десять и, решив, что женщины успели переговорить, вернулась в чулан уборщицы.
Виктория и Светлана сидели за столом вплотную друг к другу. Кирова показала на свободный стул.
– Устраивайтесь, дорогая. Сейчас расскажу вам кое-что интересное. Но сначала вопрос задам. Светочка нашептала, что вы ей за рассказ про Демидовых, не знаю, впрочем, о чем она вам поведала, пообещали денег дать. Авансом десять тысяч заплатили. К деятелям науки сейчас отношение со стороны государства неуважительное, оклады у нас нищенские. У меня долг по коммуналке, и телевизор на кухне сломался. Если окажете мне материальную помощь, то я вам очень много острого про Бориса расскажу и про Машу. Уж поверьте, знаю всякое. Полжизни месткомом руководила. Так как?
– Сколько? – деловито осведомилась я.
Виктория вынула из сумки ручку и написала на бумажной салфетке цифру.
– Вот, дорогая, цена моего рассказа. Банкомат в холле.
Я вздохнула и отправилась к «кассиру».
Получив приятно шуршащие ассигнации, Кирова расплылась в широкой улыбке.
– Приятно иметь дело с интеллигентным человеком. Вам повезло, что познакомились со мной…
Машу Демидову я когда-то хорошо знала… Впрочем, давайте по порядку. Вы ешьте булочки, они очень вкусные, и меня слушайте. Сейчас в здании, где мы находимся, полный шалман. В каждой комнате по конторе. У меня сердце кровью обливается, когда по коридору иду и табличку на дверях вижу. «Выдача товаров по каталогу». Конечно, людям надо одеваться-обуваться, в магазинах все дорого, народ ищет, где подешевле. Спасибо, что можно вещи напрямую заказывать, и где-то же их покупателю отдавать надо. Умом понимаю, а сердце плачет. Я же помню, что раньше, когда я, восемнадцатилетняя, в НИИ лаборанткой пришла, в том кабинете размещался Ученый совет. А там, где нынче турагентство устроилось, дымила папиросами Софья Антоновна Маркевич, научный руководитель моей кандидатской диссертации. Я в это здание шестьдесят два года каждый день прихожу. Мне, дорогая, не сегодня-завтра восемьдесят стукнет. Вся жизнь с этим домом связана. Раньше его целиком занимал научно-исследовательский институт. Главной в нем считалась лаборатория профессора Степана Ильича Войкова, специалиста по мумиям.
– Мумии? – повторила я. – Египетские?
– Да нет, – махнула рукой Кирова. – Вот до чего же у всех людей одинаковая реакция. Услышат слово «мумия» – и сразу автоматом твердят «египетская». В России хватает своих погребений с хорошо сохранившимися телами. Их немало в Сибири, на Дальнем Востоке. Степана Ильича не интересовали те, кого лекари бальзамировали. Доктор наук работал лишь с теми, кто самомумифицировался.
– С мощами? – спросила я.
– Привозили к нам иногда монахов, которые нетленно несколько сот лет лежали, – вздохнула Виктория Ивановна, – или, например, начнут строители котлован под новый дом рыть, глядь, под ковшом тело, как живое.
Я к Войкову на первом курсе пришла, лаборанткой сначала стала. Степан Ильич меня любил, рассказывал много о своей работе. Он часто здесь задерживался, родных не имел. А я из многодетной семьи, которая в двух комнатах в коммуналке жила, мне домой вообще не хотелось. Вот и сидели мы с ним тут. Много интересного я от профессора узнала. Он энциклопедически образованным человеком был, такое рассказывал, о чем наши преподаватели в институте понятия в силу своей малообразованности не имели. Я каждое слово Войкова впитывала, понимала, судьба столкнула меня с настоящим учителем. Зачем Степану Ильичу понадобились тела давно умерших? Учитывая, что вы, дорогая, не медик, не биолог, не химик, говорить буду очень просто, без терминов. Войков с юности интересовался причинами возникновения сердечно-сосудистых заболеваний. Когда он писал кандидатскую диссертацию, изучил много историй болезни разных пациентов и обратил внимание на некоторых людей. Два брата жили в одном доме, имели разницу в возрасте один год, вели одинаковый, как сейчас говорят, здоровый образ жизни. Но один внезапно умирает от инфаркта в возрасте сорока лет, другой доживает до глубокой старости, не жалуясь на сердце. И такие случаи, когда в семье один родственник рано погибает, а другой здоров и в преклонные годы бегает на лыжах, не редкость. Степан Ильич предположил, что умершие подцепили какой-то неизвестный медицине вирус. Человек им заражается, и спустя короткое время с ним случается инфаркт или инсульт. Войков был уверен, что сбой сердечно-сосудистой системы вызывается вирусом. А еще он полагал, что возбудитель болезни появился не так уж давно, менее пятисот лет назад, и хотел выяснить, откуда он взялся. Понимаете, зачем ему мумии были нужны?
Степан Ильич защитил кандидатскую, потом докторскую и в конце концов стал заведовать лабораторией в «НИИбиораз». Научное сообщество относилось к Войкову неоднозначно. Одни считали его гением, соглашались с его теорией о вирусе, полагали, что он существует, надо лишь его найти. Другие называли профессора шарлатаном. Ой, чуть не забыла! Степан Ильич обратил внимание на одну закономерность. У женщин-мужчин, чьи тела попадали в лабораторию и которые, ранее не жалуясь на здоровье, погибли от инфаркта-инсульта, часто имелись дети-инвалиды с поражением позвоночника. Не у всех, примерно у восьми из десяти. Но это запредельно высокий процент. Войков решил, что невидимый возбудитель наносит мощный удар и по генетике. Но в советские годы к этой науке относились недоверчиво.
