— Работу закончил, — сообщил Гладиолус.
— Гладиолусу разрешаю эвакуацию. Снайпер быстро, но аккуратно разобрал винтовку и сложил ее в чемоданчик.
— Фиалка вызывает Розу.
— Роза слушает.
— Ромашке — отбой.
— Сашка. Ты где? — привычно крикнул в подъезд сунувшийся в парадное «случайный прохожий».
Иван Иванович, подхватив «дипломат», начал спуск с пятого этажа к входной двери.
В другую дверь, больно пихаясь коленками и локтями, оттаскивая друг друга за руки и волосы, ломилась братва. Дверные косяки трещали от их напора.
Те, кто уже проник внутрь, тащили из карманов шпалеры и, передергивая затворы, вставали между проемов окон, где их нельзя было достать с помощью винтовки.
В доме стоял гул от топота ног, матерных криков и клацанья затворов.
— Что там происходит? — громко спросил со второго этажа Папа.
— Какая-то заваруха на улице, — доложила ничего еще не понимающая охрана.
— Какая, на хрен, заваруха! — возмутились уцелевшие братаны. — Он Серого завалил. Он ему башку из своего винта в куски разнес! Там мозги по всему двору...
— Кто стрелял? — перекрывая возмущенные голоса, крикнул Папа.
— Он стрелял. Он!
Папа быстрыми шагами подошел к окну и, прижавшись спиной к стене, выглянул наружу. Просто так выглянул. Следуя выработанной во время милицейских облав привычке.
Он выглянул и увидел улицу. Увидел машины и идущих по своим делам прохожих. Которые знать не знали, что вон за тем, недалеким забором только что убили одного и ранили еще одного человека.
Папа еще раз оглядел прохожих и увидел то, что не ожидал увидеть, но что хотел увидеть.
Из двора дома, что стоял напротив, не спеша вышел мужчина в длинном светлом плаще. И так же никуда не торопясь пошел по направлению к стоящей неподалеку машине. Он шел так, как будто не знал, куда шел и, главное, откуда шел! Как будто просто прогуливался. Но если он просто прогуливался, зачем он держал в правой руке большой, черный, тяжелый «дипломат»?
Нет, этот прохожий был не просто прохожий. Этот прохожий был Иванов Иван Иванович!
Который выходил из двора дома, откуда только что стреляли из винтовки с оптическим прицелом.
— Все на улицу! — громко закричал Папа, бросаясь к лестнице. — На улицу! — повторил он свой приказ на первом этаже. — Ну!
Но никто не двинулся с места. Все, прячась за стенами и пряча глаза от направленного на них злобного взгляда, остались стоять там, где стояли. Охрана и братва боялись открыть дверь, за которой, возможно, их ждала смерть. Они не желали расплескивать свои мозги по асфальту.
— Он там! Он идет по улице! Убейте его! И снова никто не шевельнулся.
— Коните, гниды!
Папа шагнул к двери и сильным пинком распахнул ее. Выстрела не последовало.
— Убейте его!
Охрана, испуганно озираясь и заступая друг за друга, потянулась на улицу.
Братва никак не отреагировала на прозвучавший приказ. Братва осталась на месте.
— Папа, он замочил Серого!
— Кто сказал?! — громко, беря на испуг, гаркнул Папа. — Кто? Ты? Ты?
Но на этот раз никто не стал прятаться за спины.
— Я сказал! — выступил вперед Бурый.
— Ты?!!
— Он сказал то, что думают все, — поддержали Бурого остальные.
— Тогда пусть говорит. Пусть говорит один.
Бурый слегка стушевался, но его подтолкнули сзади.
— Папа, он перестал пугать. Он стал мочить. Он перемочит всех.
— И что?
— Он перемочит всех! — повторил Бурый, потому больше не знал, что сказать.
— Перемочит! — согласился Папа. — Потому что вы боитесь замочить его. А он не боится.
— Мы бы не смогли замочить его. Он мент.
— И что? Разве менты не умирают? Разве вы не мочили ментов?
— Он не простой мент. Он особый мент. Он ранил Губатого и вторым выстрелом кончил Серого. Он попал Серому прямо в лоб. Он попал ему в лоб, когда тот пытался смыться! Он мочит из своего винтаря в лет, Папа! Он никогда не промахивается!
— Тогда тем более его надо шлепать!
— Может, и шлепать. А может, и договариваться...
— Кто сказал?! Кто?
На этот раз братва молчала.
Братва молчала, но слово было сказано. Против Папы сказано. Потому что за мочилу.
* * *
Охрана никого поймать не смогла. Потому что не ловила. Охрана, опасливо заступая за выступы фасадов зданий, двигалась по улице, шарахаясь от каждого встречного прохожего. На кой ей были все те приключения? Которые показывают в американских боевиках.
Навстречу охране двигались Маки, прикрывающие отход Ромашки. В обязанности Маков вменялось встать на пути возможного преследования с целью его дезорганизации и отвлечения внимания наступающих сил противника.
Маки были сильно пьяными мужиками, которые цеплялись чуть не к каждому прохожему.
— А ну, ты куда, ты... — невнятно орали они, обступая каждую подозрительную личность и одновременно перекрывая своими телами тротуар и часть проезжей части улицы.
У главного «пьяницы» за отворотом пиджака был закреплен микрофон, по которому он передавал обстановку, а в ухо был всунут наушник, по которому он получал команды.
— А, мать твою! — орал пьяница. — Вижу Гвозди в количестве пяти штук, — докладывал он, слегка повернув голову к микрофону. — Чего раззявился? А ну проходи мимо! — кричал в самые глаза недалекому прохожему. — Сообщите, как Ромашка?
— Понял тебя, Мак. Ромашка упакована. Вам разрешена эвакуация.
— Вас понял. Ромашка упакована...
Иван Иванович бросил на заднее сиденье «дипломат» и сел сам.
— Поехали, — сказал человек, сидящий на соседнем с водителем месте.
Машина тронулась с места.
— Куда едем? — спросил Иван Иванович.
— Домой.
Эх, кабы действительно домой! По-настоящему домой. А не...
Ненастоящим домом был уже знакомый Ивану Ивановичу кабинет. Кабинет майора Проскурина.
— Долго я еще так буду? — спросил Иван Иванович.
— Что долго?
— В подъездах сидеть?
— Возможно, больше не придется. Если сговоритесь. Майор пододвинул к Иванову телефон. И пододвинул листы со сценариями диалогов.
— Ну что, будем разговаривать?
— С кем?
— С тем, с кем раньше.
— О чем?
— О том же, о чем раньше. Только резче, чем раньше. Потому что ситуация изменилась. В вашу пользу. После того, как вы сдержали свое обещание.
— Какое обещание?
— Отстреливать по одному человеку в один день. Сегодня Вы покрыли недостачу.
— То есть сегодня... То есть когда я сегодня в подъезде? И раньше, в подъездах...
Майор вместо ответа протянул телефонную трубку.
— Возьмите.
Иван Иванович взял трубку.
— Теперь сценарий.
Иван Иванович взял листы сценария.
— Здесь вводная часть. В этой стопке диалоги на случай отказа. В этой — на случай согласия. В этой — на случай сомнения. Ясно?
— Ясно.
— Тогда внимательно прочтите.
Иван Иванович прочел страницы из первой стопки.
— Все понятно?
— Вроде все.
— Еще прочтите.
Иван Иванович прочел еще раз.
— Готовы?
— Кажется.
— Так готовы или нет?
— Готов!
— Ну тогда...
Майор набрал номер. И поднес к уху отводной наушник.
Зазвонил мобильный телефон. Папа вытащил трубку.
— Да.
— Это я, — представился Иванов.
— Кто?.. — в первое мгновенье не понял Папа.
— Я. Твой кредитор.
— Ты! — задохнулся ненавистью Папа.
Братва напряженно затихла.
— Я, я, — повторил Иванов. — Что ты решил?
— Гад!
— Это не ответ.
— Ответа не будет!
— Тогда мне придется продолжать... С завтрашнего дня.
И каждый день.
— Хоть два раза в день... — рявкнул Папа, прервав связь, бросив телефон на стол.
И увидел устремленные на него со всех сторон взгляды.
В которых было сомнение и была злость. Но злости было больше.
— Что он сказал? Что ему нужно, Папа?
— Не ваше дело!
— Как же не наше, если он мочит нас! — с глухой угрозой возразила братва. — Если он мочит нас из-за того, что ты не хочешь с ним разговаривать!
Это был уже почти открытый бунт. Который следовало топить в крови. Но некому было топить. Потому что Папа остался один. Один — против всех.
Мобильный зазуммерил снова. Папа смотрел на гудящий телефон. Братва смотрела на телефон и на Папу.
— Звонят, — сказал Бурый. И даже не сказал «Папа».
— Подай! — приказал Папа, показав пальцем на телефон, который был к нему гораздо ближе.
Бурый приблизился и протянул телефон. Значит, не все еще потеряно. Значит, власть еще есть.
Папа приблизил трубку к уху.
