Гарсия покачал головой.
– В этом нет необходимости.
Принципы, которые им преподали в полицейской академии, пошли к чертовой матери, это было ясно. В наши дни каждый с шеей окружностью в восемнадцать дюймов мог быть полицейским и носить бляху.
– Он сказал, что будет здесь, так? – спросил другой полицейский.
– Да, – пробормотал Гарсия, – он так сказал.
Так где же он был? Почему он не воспользовался собственной машиной? Гарсия больше злился, чем проявлял любопытство.
Полицейский по имени Билли сказал:
– Предположим, что жалюзи на задней двери внезапно упали и мы смогли попасть внутрь?
– Предположим, что ты пошел, сел под пальму и устроился под ней поразвлечься? – сказал Гарсия.
Господи, ну и денек! Началось с того, что снова объявились грабители могил в Хайели, ночью на городском кладбище разворотили семь человеческих черепов. Сначала Гарсия отказался ответить на вызов, потому что это собственно не было убийством, и жертвы преступления уже были мертвы. Один из них был мертв еще до рождения Эла Гарсии, поэтому он не считал расследование этого дела ни практичным, ни справедливым. Все в его отделении согласились, что с технической точки зрения это не было убийством, скорее воровством. Ну что мог стоить распадающийся в пыль старый человеческий череп? – спрашивали они. Самое большее, пятнадцать, двадцать долларов. К сожалению, выяснилось, что один из изуродованных трупов принадлежал дяде комиссара Майами, поэтому дело было мгновенно раздуто и ему был придан статус дела первостатейной важности, а всем детективам было сделано внушение, чтобы они держали при себе свое нездоровое чувство юмора.
Около полудня Гарсия был вынужден отложить его, потому что произошло настоящее убийство. Наркоман, любитель крэка с Багамских островов, располосовал своего соседа по комнате, освежевал его, как макрель, и попытался продать филе на рынке, где продают морскую снедь на Берд Роуд. Это было одно из тех дел, которые можно повернуть так, что прямое отправление правосудия окажется под угрозой. Сцена преступления оказалась наводнена не только полицейскими, но и помощником коронера, помощниками прокурора, офицерами иммиграционной службы, даже инспектором правительства США. К тому времени, когда толпа рассосалась, у Гарсии сильно разболелось плечо. Это был чистый, стопроцентный стресс.
Он заметил экспресс-пакет из Нового Орлеана, когда вернулся в свою контору. Дерьмовый конец дерьмового дня. Теперь Декер повел себя, как кролик, и Гарсия решал, должен ли он оставить этих дебилов-патрульных у его консервной банки на трейлерной стоянке дожидаться ордера на обыск. Он был с полным основанием уверен, что если их тут оставить без надзора, они с большой радостью пристрелят Декера или, по крайней мере, изобьют его до полусмерти, просто в порядке компенсации за свои неприятности.
– К черту, – сказал Гарсия наконец. – Пошли выпьем кофе, а потом вернемся.
– Он вернется, – сказал Декер, когда услышал, как отъезжают полицейские машины.
Скинк отпустил его шею. Они все еще находились в темной комнате, где светящийся костюм Скинка, омываемый красным светом лампочки, казался почти белым. Скинк выглядел более осунувшимся и помятым, чем прежде: веточки и остатки листьев, как конфетти, свисали из его длинной седой косицы. Его волосы клоками торчали из-под купальной шапочки.
– Где ты был? – спросил Декер. Его шея мучительно болела: было такое ощущение, будто кто-то огрел его рельсом по позвоночнику.
– Девица, – сказал Скинк. – Мне следовало бы предвидеть.
– Лэни?
– Я вернулся в комнату, и она была там, полуголая. Она сказала, что ты просил ее прилететь...
– Ничего подобного.
– Я так и понял, – сказал Скинк. – Вот почему я ее связал, чтобы ты мог сам решить, что делать. Я так понимаю, что ты ее развязал.
– Да.
– И переспал с ней?
Декер нахмурился.
– Я так и думал, – сказал Скинк. – Из-за этого у нас черт знает какие неприятности.
– Послушай, капитан, этот полицейский мой друг.
– Который? – Черным пальцем Скинк с отсутствующим видом почесывал свою кустистую бровь.
– Кубинский детектив. Его зовут Гарсия.
– Ну и?
– Ну и он хороший человек, – сказал Декер. – Он постарается дать нам передышку.
– Нам?
– Да. От этих людей из Нового Орлеана. Эл мог бы это облегчить для нас.
Скинк некоторое время изучал лицо Декера, а потом сказал:
– Кажется, я сжал тебя слишком сильно.
Они пошли к Денни на бульвар Бискейн, куда Скинк вписывался очень хорошо, потому что мало отличался от его клиентов. Он заказал шесть сырых яиц и связку свиных сосисок. Шея Декера все еще отказывалась сгибаться, и он страдал от жесточайшей головной боли, какой у него не было никогда в жизни.
– Ты мог бы просто похлопать меня по плечу, – пожаловался он.
– Не было времени на эти нежности, – сказал Скинк без малейших следов раскаяния. – Я это сделал для твоей пользы.
– Кстати, как ты попал внутрь?
– Протиснулся через заднюю дверь. Еще бы две минуты и твой сердечный друг Гарсия увез бы тебя в браслетах. Съешь чего-нибудь, а? Нам предстоит долгий путь.
Декер не собирался отправляться в долгий путь со Скинком, ему не хотелось быть арестованным за соучастие в убийстве. Он решил не выдавать Скинка полиции, но тот должен был сам выпутываться из этой истории: их партнерству пришел конец.
Скинк сказал:
– Твои соседи поднимут черт знает какой шум из-за мертвых собак.
– О?
– Ничего не мог поделать, – сказал Скинк, с чавканьем слизывая капли желтка со своих усов. – Это была самозащита.
– Ты убил бульдогов?
– Не всех. Только тех, которые набросились на меня.
Прежде, чем Декер успел задать вопрос, Скинк сказал:
– Ножом. Никто ничего не видел.
– Боже.
В черепной коробке Декера звенели все колокола Собора Парижской Богоматери. Он заметил, что его пальцы дрожат, когда попытался намазать маслом бисквит. В его сознании забрезжило, что его психика не в порядке и что следовало бы обратиться к врачу.
Но прежде чем расстаться со Скинком, он хотел узнать о Дики Локхарте. Он хотел услышать версию Скинка на случай, если правда так никогда и не будет раскрыта.
– Когда ты ушел из мотеля в Хэммонде? – начал Декер. – Куда ты затем отправился?
– Назад, на озеро. Одолжил лодку и нашел рыбные ловушки Дики.
– Шутишь?
Скинк просиял. Коричневый комок сосиски застрял между его передних зубов.
– Лодка, которую я взял, принадлежала Оззи Ранделлу, – сказал он. – Тупой кретин оставил ключи зажигания и карту на пульте управления.
– Карту глубин озера Морепа, – догадался Декер, – с помеченными местами.
– Помеченными так ясно, что лучше и не бывает, – сказал Скинк. – Цветным карандашом, как раз для Оззи.
В этом был смысл. В то время, как Дики Локхарт праздновал победу, Ранделлы могли улизнуть на озеро, чтобы убрать улики. Дики был такой дешевкой, что, вероятно, снова и снова использовал одни и те же ловушки.
– Та рыба, которая принесла ему выигрыш, была флоридской, – сказал Скинк. – Возможно, ее привезли на грузовике с озера Джексон или, может быть, Родман. На этой грязной дыре Морепа никогда не бывало такого прекрасного окуня, можешь пари держать на свою задницу...
– А что ты делал потом, когда нашел ловушки?
Скинк положил вилку.
– Включил мотор на лодке Оззи и поплыл к берегу.
– А потом?
– Потом выключил, и вот он я.
Вошли двое полицейских ковбойской походкой и заняли кабину. Полицейские постоянно толклись у Денни, но от их присутствия Декер нервничал. Они не спускали глаз со Скинка – взгляды их были жесткими – и Декер догадался, что им страсть как хочется найти повод для перебранки и проверки документов. Он положил на стол десять долларов и направился к машине, Скинк зашаркал следом, рассовывая оставшиеся несколько печений по карманам дождевика.
Как только они оказались снова на бульваре, Декер заметил в заднее стекло еще одну патрульную машину. Она следовала на небольшом расстоянии от них. Декер мог из этого заключить, что Эл Гарсия уже поставил своих в известность. Когда синие огни полицейской машины приблизились, Декер покорно затормозил.
– Черт, – сказал Скинк.
Декер дождался, когда оба полицейских вышли из машины, нажал на акселератор и рванул вперед.
– Иногда мне нравится твой стиль, – сказал Скинк.
Декер рассчитал, что у него есть в запасе три минуты.
– Я собираюсь свернуть на Тридцать шестую улицу, – сказал он, – и, когда нажму на тормоза, ты выйдешь.
– Почему? – спокойно спросил Скинк.
Декер заставил старый «Плимут» перейти за пределы доступной ему от природы скорости и маневренности. Был один из тех вечеров на бульваре, когда ни одна из машин – будь то «Кадиллак» или старая развалюха – не делали более тридцати миль. Декер мчался так, что на асфальте оставались отпечатки его шин и не останавливался на красный свет. Он видел, что их никто не преследует, но не сомневался, что скоро полицейские запросят по радио подкрепление.
