Борковская стала уверять, что к анекдотам относится с пренебрежением и сама лично знает и полицейских с высшим образованием, и евреев, которые на дух не переносят селедки, вернее, евреев, неспособных к бизнесу, потому что селедку вообще-то любят все, независимо от вероисповедания.
Поэтому, мол, давайте оставим блондинок в покое и будем исходить из того, что кусты моей соседки помял автомобиль, за рулем которого сидел плечистый брюнет в блондинистом парике, не говоря уже о том, что водитель мог быть крашеным…
— Ладно, — милостиво приняла я эти сумбурные оправдания. — Но другой водитель либо видел сцену убийства, въезжая на нашу улочку, либо проглядел труп под ивой, уже после убийства. Не так уж много за свете людей, которые не отреагировали бы на лежащую на земле женщину, тем более приличного вида, даже элегантно одетую. Мужик валяется — и ладно, пьяный, наверное. Однако пьяных баб в кустах — раз-два и обчелся.
— Время! — отчаянно взмолилась Борковская. — Прошу вас, как можно точнее назовите мне время!
Исключительно по доброте душевной я, не поставила перед ней условие, что время я, конечно, назову, но пусть пани Борковская расскажет все, что знает. Свою роль сыграли и пожелания Мартуси, которая от всего сердца сочувствовала Борковской и не хотела, чтобы ее поймали.
— Тело заметили в семнадцать сорок две. Его еще не было в пятнадцать двенадцать, что подтверждает мой племянник, который, уезжая, смотрел на часы, потому что договорился с кем-то встретиться в пятнадцать тридцать. Соседка утверждает, что ее кусты изуродовали около семнадцати часов, может быть, чуть раньше. Минутку, у соседки часов нет, она ориентировалась по световому дню. Надо проверить в календаре, когда зашло солнце…
Я схватила календарь.
— Около пяти. Все сходится. Соседка все отлично видела, если бы дома не заслоняли ей горизонт, она увидела бы и последние лучи солнца, поэтому я бы сказала, что все случилось в шестнадцать пятьдесят пять. Точность практически идеальная. И что?
— И с этой минуты никто не проезжал аж до пяти сорока двух вечера?
Я задумалась.
— Три четверти часа. Там ведь всего один дом, так что живой души могло не быть все сорок пять минут. Тем более что люди только начинали возвращаться с работы. Естественно, тело могло преспокойно лежать себе эти сорок пять минут.
Если бы проехала какая-нибудь случайная машина, труп непременно заметили бы. Разве что за рулем сидел слепой дебил, но умственные способности и зрение при выдаче прав пока что проверяют.
В душе Борковской явно творилась тяжкая борьба. Я надеялась, что какие-нибудь секреты она мне все-таки раскроет.
— Блондинка, — произнесла она в конце концов каким-то мертвым голосом. — Нет, это просто невозможно. Даже если и возможно, то невероятно. Это превосходит всякое представление… Ничегошеньки не понимаю…
— Я предлагаю вам все-таки рассказать, чего именно вы не понимаете, — строго сказала я. — К вашему сведению, я не бегаю по городу, оповещая всех об услышанном от других людей. На такие пробежки у меня нет ни сил, ни времени. Вы сидите здесь и терзаетесь, а тем временем пара чьих-нибудь еще серых клеточек могла бы вам очень пригодиться. Я постарше вас, и у меня было время узнать жизнь как следует. Так что, деточка, валика сюда всю правду.
И Барбара Борковская выложила мне всю правду.
***
Позвонив в дверь, Бежан увидел перед собой вялую блондинку, вторую жену Стефана Борковского. Без малейшего возражения блондинка впустила его в квартиру, где витал легкий запах лука, несомненно свидетельствующий о скором обеде.
Уршуля Борковская, однако, вела себя как человек, у которого нет никаких дел: преспокойно уселась в комнате, даже не заглянув в кухню.
Бежан решил брать быка за рога.
— Вы были знакомы с Бальбиной Фелицией Борковской?
Вторая жена Борковского очень долго смотрела в окно стеклянными глазами и наконец ответила вопросом на вопрос:
— Которой?
— А что, их было несколько? — изумился Бежан.
— Не знаю, — " ответила Уршуля Борковская.
Бежан сразу понял, что ответы из этой бабы ему придется добывать кайлом и киркой.
— Хорошо, спрошу иначе: вы знали Бальбину Фелицию Борковскую, убитую неделю назад?
— Нет.
— А какую-нибудь другую Бальбину Фелицию Борковскую?
— Нет.
— Ну хорошо. Где вы были в среду, второго ноября этого года, между пятнадцатью и восемнадцатью часами?
— Не знаю.
— Может, постараетесь вспомнить?
Тишина воцарилась такая, что хоть ножом режь. Через тридцать секунд Бежан понял, что если сам не нарушит молчание, оно затянется на веки веков. Аминь. Эта рыба слова не вымолвит, потому что любой ответ на его вопрос потянет за собой другие вопросы.
— Так вы постараетесь?
— Что?
Желание встряхнуть собеседницу, да так, чтобы у нее башка отлетела, росло в душе Бежана как на дрожжах. Он взглянул на руки Уршули Борковской. Сплетя пальцы, она сжимала их с такой силой, что побелели костяшки. И Бежан понял. Мгновенно понял, что женщина находится в состоянии страшного напряжения. Не страха, а какой-то отчаянной решимости. Она ждала какого-то удара и не желала выдать себя случайным словом или жестом.
— Я вас спрашиваю. Где вы были в среду, второго ноября? Очень прошу, постарайтесь вспомнить.
— Не знаю.
— Вы не помните?
— Нет.
— Вы ведете очень активный образ жизни?
— Нет.
— У вас есть водительские права?
— Да.
— Вы водите машину?
— Да.
— Часто?
— Нет.
Необыкновенная разговорчивость этой Уршули начинала действовать и на него, вот-вот и сам заговорит односложными словами. К тому же перед каждым ответом Уршуля выдерживала паузу секунд на сорок. Интересно, что же она так пытается скрыть? Бежан подумал о Борковском, которого до сих пор следствие почти не принимало во внимание.
— А где в это время был ваш муж?
— Когда?
— В среду, второго ноября.
На сей раз ответ последовал незамедлительно:
— В Швеции.
— А где он сейчас?
— Тоже в Швеции.
— Я разговаривал с ним четвертого числа, в пятницу. Он вернулся из Швеции и сразу же отправился туда снова?
— Да.
— Когда он вернулся? Прошу точно вспомнить.
— В четверг вечером.
— А когда уехал снова?
— Вечером в воскресенье.
— И когда он возвращается?
— Через неделю. Он очень часто летает в Швецию.
Столь неслыханно длинную фразу Уршуля Борковская выдала впервые. Видимо, эта тема казалась ей безопасной. Мысль о Борковском как о преступнике умерла в душе Бежана естественной смертью.
— Ваш муж вернулся из-за границы в четверг, а вы не помните, что делали накануне?
Может быть, какие-то приготовления, покупки?
Уршуля Борковская снова онемела.
— Да, — согласилась она после невыносимо долгого молчания.
— Что — «да»?
— Покупки.
— Где?
— Не знаю.
— Может быть, в магазинах?
— Да.
— В каких?
— Не помню.
Терпение Бежана держалось на волоске. Уршуля Борковская явно решила уйти в несознанку.
Ничего не знает, ничего не помнит, ничего не понимает, страдает потерей памяти. И не соображает, глупая курица, что таким образом навлекает на себя все мыслимые и немыслимые подозрения.
Бежан решил ее припугнуть.
— Ну хорошо. Коль скоро вы не хотите разговаривать с нами у себя дома, может быть, станете разговорчивее в отделении. Я-то думал побеседовать с вами в более приятных условиях, но если вы предпочитаете официальную повестку — как угодно. Прошу вас все-таки напрячь память и вспомнить и своих знакомых, и что вы делали в тот день, потому что иначе мы будем вынуждены предпринять более развернутое следствие. Речь идет об убийстве, и никаких неясностей здесь оставлять нельзя. До свидания.
Бежан поднялся, Уршуля Борковская тоже встала, расцепив судорожно сведенные пальцы.
— В «Жеане» <Сеть супермаркетов в Польше.>, — с трудом выговорила она.
— Что в «Жеане»?
— Покупки.
— Ну вот видите, можно все-таки что-нибудь вспомнить. После обеда вы тоже делали покупки?
— Да.
— А вы не встретили никого из знакомых?
— Нет.
— Может быть, у вас чек остался? Люди иногда суют такие бумажки в карман и забывают выбросить…
— Нет.
— Жаль. И с Фелей вы не виделись?
— Нет.
— Ну что ж, до следующих встреч…
Покинув болтливую хозяйку дома, Бежан вытер пот со лба. Он чувствовал себя так, словно вручную выдал стране две тонны угля. Баба врет как по писаному. Насчет мужа она, похоже, сказала правду, он наверняка в основном торчит в Швеции, но на вопрос насчет Фели должна была спросить, кто такая эта Феля. То есть мало того, что врет нагло, так еще и глупо. Борковского через неделю надо будет перехватить в аэропорту, прежде чем жена сумеет с ним переговорить. Хотя в такой предосторожности нет смысла: ведь есть телефоны, а переговоры с мобильников не так легко подслушать…