– Мой отец погиб в концлагере, – кивнул Коля, – я родился в 39-м, как и ты. Летом сорок первого, когда началась война, мы отдыхали под Брестом, у родителей мамы. Я, естественно, ничего не помню, вообще, ни как мама меня на себе несла, ни как она от фашистов удрала, вообще ничего. Матери с огромным трудом удалось добраться до Москвы, до свекра и других родственников. Про отца ничего известно не было. Только в тысяча девятьсот шестидесятом маме удалось узнать правду, папа попал в концлагерь и там погиб. Сам понимаешь, человеку с фамилией Шнеер и семитской внешностью было никак не выжить. Но отец никогда не работал там, где служу я, в КГБ.
Владлен уронил бутылку с кетчупом.
– Ну ты даешь, – обозлился Николай, – поосторожней нельзя? Когда еще такое в заказе дадут!
– В КГБ? – залепетал Богоявленский. – Но… ты же интеллигентный человек.
– Нам такие очень нужны, – кивнул Коля, – понимаешь, структура огромная, чем я занимаюсь, не скажу, но среди моих коллег есть и профессора, и… много других очень талантливых людей. Охранять безопасность государства можно по-разному, грубо говоря, либо кулаками, либо мозгом, так вот, я работаю головой.
– Но ты еврей, – бормотал Владлен.
– Ага, – кивнул Коля, – жид пархатый. И что?
– Еврей в КГБ?
Шнеер положил вилку.
– Дурак, – усмехнулся он, – что ты вообще о комитете знаешь? Евреи нам, как и все умные люди, тоже нужны.
– Ну… того… в общем… я пошел домой, – брякнул Владлен.
– Сядь, – гаркнул Коля, – мы сколько лет дружим?
– Так со школы еще!
– Я тебя хоть раз подводил?
– Нет.
– Предавал?
– Нет.
– Тогда в чем дело?
– Э… э…
– В моей работе?
– Ты о ней ничего не рассказывал!
– Права не имею. А сейчас вот сообщил, в надежде на то, что ты умеешь держать язык за зубами. Значит, так, езжай домой и сиди тихо, – велел Коля, – ни с кем более ситуацию не обсуждай!
– Ясно.
– Даже с Аней.
– Понял.
– По издательствам не бегай.
– Ладно.
– Дома не болтай, могут прослушивать.
– Ага, – испуганно кивал Владлен.
– Упаси тебя бог прийти в ЦДЛ, напиться и понести чушь.
– Да, да, да!
– Вот и молодец, – улыбнулся Николай, – как раздобуду информацию, позвоню. Значит, твоя задача сидеть тише воды, ниже травы и вести жизнь черепахи. Поел и спать лег, не бегай за бабами, прикинься больным.
Богоявленский послушался Шнеера и осел в квартире, дальше двора он не выходил и со всеми знакомыми вел разговоры лишь о погоде.
Летом Николай позвал их с Аней к себе на дачу, на шашлык. Гостей приехало много, мяса и выпивки хозяева запасли без счета, и вскоре все упились до свинячьего визга, даже женщины. Трезвую голову сохранили лишь двое: Владлен и Николай.
– Пошли в лес, – предложил Шнеер, – погуляем, пока эти дрыхнут, вон мне фоторужье подарили, испробуем.
Когда дошли до поваленного бурей дерева, Шнеер мрачно приказал:
– Садись и слушай. Это, пожалуй, единственное место, где откровенно поговорить можем. Значит, так, теперь я знаю все.
Владлен сел на корявый ствол, а Коля начал рассказывать про Волка. Через некоторое время Богоявленского затрясло от ужаса.
– Меня убьют, – прошептал он.
– Нет, если более не станешь предпринимать попыток издать дурацкую рукопись на Западе.
– Да, да, то есть нет, не буду, все, все, – замахал руками Владлен.
– Еще одно условие.
– Какое? – вновь перепугался поэт.
– Исчезаешь из великосветского общества, живешь очень тихо, отказываешься от выступлений, не издаешь стихов. То есть можешь попыться, но они все равно не выйдут. Сиди – молчи в тряпочку. Начнешь возмущаться, тебе каюк.
– Но я умру с голоду!
– Иди работать редактором.
– Куда? – взвыл Владлен.
– В журнал «Творчество народов Востока» [27], – пояснил Коля. – Рукописи великих узбеков, таджиков, киргизов и иже с ними править станешь, я уже договорился, тебя берут.
– Но я поэт! – взвыл Владлен. – Талантливый, поцелованный богом человек! А ты предлагаешь мне переписывать работы полуграмотных людей, которые считаются писателями лишь потому, что в нашей стране обязана быть многонациональная литература?
Коля вздохнул.
– Лучше быть живым редактором, чем могилой в цветах. Подумай и ответь. Только не советуйся в Аней, ей об этой ситуации знать не надо.
– Волк мерзавец, – заорал Владлен, – негодяй! Падла! …! …!
– Тише, – шикнул Николай, – и у деревьев бывают уши! Ты теперь, когда кричать решишь, всегда вспоминай о чужих органах слуха и зрения. Доболтался уже! Рукопись на Запад отправить решил, всем растрепал!
– Только Ося и Игорь знали.
– А еще Анька!
– Что ты! Она молчала!
– Но Волк откуда-то разнюхал!
Владлен заморгал.
– То-то и оно, – подвел итог Шнеер, – что знают двое, то известно и свинье! Себе порой не доверяешь.
– Хорошо, – зашептал Владлен, – понимаю, меня убьют морально, но физически оставят в живых, а Волк станет радоваться, получать награды, разъезжать по кинофестивалям…
Из глаз Богоявленского покатились слезы. Коля обнял друга, прижал к себе и шепнул на ухо:
– Погоди, разное случается. Есть у меня на руках кое-какие документики про Никиту, настанет час, воздастся ему за все.
– И вы ушли на дно? – спросила я.
– Да, – кивнул Владлен, – верно, считайте, испугался!
– Но при этом не послушались до конца Шнеера, поговорили с женой, рассказали ей о Никите, – тихо сказала я.
Богоявленский шарахнулся в сторону.
– Откуда вы знаете?
– Разве я сейчас солгала?
– Нет, – взвился Владлен, – нет! Но поймите, очень тяжело одному жить с тайной. Да еще Аня, земля ей пухом, стала истерики закатывать. Почему ушел в журнал? Где новые стихи? Отчего не издают? Давай, потребуй путевку в Болгарию, тебе обязаны дать… Грызла, грызла, пришлось с ней поговорить.
– А та рванула к Вере и решила наказать ее? Интересно, почему она не отправилась к Волку? С какой стати решила ополчиться на Веру?
Владлен уставился в окно.
– Я одно время, еще до женитьбы на Ане, ухаживал за Верой, – тихо пояснил он, – сделал ей предложение, но Верочка предпочла Волка. Бог ей судья, но рассчитала Соколова точно. Я не очень-то хорошо жил, а Никита не нуждался, да и сейчас сырничает, на крутой иномарке разъезжает, а еще говорят, что возмездие неотвратимо! Как бы не так, Волк абсолютно счастлив! Картины, премии, деньги. Между прочим, я полагаю, он по-прежнему «стучит», иначе с какой стати постоянно деньги на сериалы» получает. Кто их ему дает?
– КГБ давно нет, – напомнила я.
Богоявленский усмехнулся.
– Наивная вы девочка! ЧК, НКВД, МГБ, КГБ, ФСБ [28]… Как ни назови – все одно и то же. Может, потоньше действовать стали, отвязались от интеллигенции, разрешили людям по заграницам раскатывать, но стукачи есть по-прежнему. А старые кадры – ценная вещь.
– У Волка умерла жена, – напомнила я, – покончила с собой после разговора с вашей Аней.
Богоявленский схватил бутылку с коньяком.
– Моя супруга тоже скончалась, через пять лет после Веры. Она мне ничего о своей инициативе не рассказывала, понимала, что не одобрю, но все равно понеслась к заклятой подружке. Ревность ее съедала, Отелло перед Аней ребенком был. Только уже в больнице, поняв, что умирает, жена призналась: «Наказал меня господь, послал ту же болячку, что и Верке, и есть за что». Вот тогда-то я правду и узнал, да поздно.
– И вы после перестройки не захотели отомстить Волку?
Владлен допил коньяк из бокала.
– Ну… Перегорел. Столько лет прошло, вот Николаша, тот, по-моему, собирался Никите небо в алмазах показать, да не успел, умер.
– Шнеер скончался? – разочарованно воскликнула я.
Очень хорошо помнила фразу Владлена, прозвучавшую несколько минут назад: «Николай сказал мне на ухо: «Ничего, есть у меня кое-какие документы против Волка, сумеем отомстить ему».
– Да, – кивнул Владлен, – причем давно, точный год не назову. Восемьдесят шестой, седьмой, у власти уже был Горбачев. Меня смерть друга не поразила, думаю, он в работе оступился и его… кокнули. У кагэбэшников такое принято, своих убивать. Опутали всю страну паутиной, по рукам и ногам связали, кстати, они до сих пор за мной следят. Точно, вон там, видите дом? По вечерам на балконе всегда человек стоит, вроде курит, а на самом деле в бинокль смотрит. Меня не обмануть, сигарета у него лишь для отвода глаз, в нее камера вделана. Я под наблюдением. Тут книжная выставка была, меня пригласили, так вместо простого народа кагэбэшников пригнали, а те начали вопросы задавать…
Я с сочувствием слушала Владлена. Увы, мания преследования не столь уж и редкое явление, Дегтярев иногда рассказывает о гражданах, в основном пожилого возраста, которые приходят в отделение милиции жаловаться на то, что сотрудники спецслужб терроризируют их таинственными излучениями и преследованиями. Богоявленский трусливый человек, спрятавшийся в своей скорлупе, он большую часть жизни провел в страхе и в результате слегка чокнулся, бесполезно сейчас переубеждать поэта. Похоже, Владлен не мог шантажировать Волка, слишком уж стихотворец боязлив, он считает, что давно ушедший в небытие КГБ по-прежнему всесилен и зрит за ним в семь глаз. И спонсировать сериал для Милы Звонаревой Владлен никак не мог. Конечно, он сейчас угощается дорогим коньяком, но, вполне вероятно, бутылка получена в подарок, потому что, если внимательно посмотреть по сторонам, сразу понятно: особых средств у Богоявленского нет. Потолок облупился, стены просят новой штукатурки, паркет циклевки, да и окна в квартире самые простецкие. Похоже, последний ремонт здесь делали лет двадцать назад.
