Бабусина поговорка из уст молодой девушки звучала немного комично и особенно нелепо. Игорь давно уже спорил со старушкой, пытаясь объяснить ей наиболее приемлемое место расположения для пельменей, коим по его разумения, являлась кастрюля. Противоречить Ирине почему-то не хотелось. Особенно таким чудесным утром.
Поэтому детектив сделал хитрый тактический ход – он просто закрыл глаза и сделал попытку отвернуться. Девушка присела на постель и погладила Игоря по волосам:
– Вставай скорее, наша Бабуся напекла с утра пораньше очень вкусные блинчики.
Костиков не поддался на провокацию и усердно захрапел.
– Вставай, – рассмеялась Ирина. – Завтрак уже на столе.
Заметив, что она собирается уйти, Игорь резко повернулся:
– Поцелуешь?
Девушка вздрогнула от неожиданности, а потом со смехом погрозила пальцем:
– До инфаркта доведешь меня скоро!
– А если не поцелуешь – доведу до… до…
До чего все-таки в противном случае хотел довести ее Костиков, Ирине узнать не было суждено, потому что она наклонилась и нежно поцеловала его. Такое невинное выражение чувств сильно рисковало перерасти в нечто большее, но этому, как на грех, помешало незримое присутствие старушки. Евдокию Тимофеевну как раз угораздило уронить на пол какой-то тяжелый предмет, который разом вернул на землю два влюбленных сердца.
– Вставай, – прошептала Ирина уже в который раз. – А то сейчас бабу Дусю дождешься с ее неизменным пельменем.
Игорь усмехнулся и взглянул на часы: восемь утра. Для начала выходного дня это было еще рано, но раз завтрак уже был готов… Старушка прощала внуку очень многое: он мог не взять ее с собой на расследование очередного дела, мог запросто выставить из рабочего кабинета, когда там сидел очередной потенциальный клиент, но игнорировать ее кулинарное мастерство не имел права никто.
Игорь и Ирина просто обязаны были уважать ее пристрастия, потому что старушка никого не подпускала к кухне и готовила в основном сама. Все гости, имевшие честь хотя бы один раз присутствовать на обеде или ужине в доме Костикова, от души восхищались вкусными шедеврами деревенской бабушки. А она всегда была в восторге от таких гостей, которые ценили хорошую еду и оставляли после себя только пустые тарелки.
Заставлять Евдокию Тимофеевну долго ждать значило просто проявлять неуважение к ней как к личности. Поэтому после своеобразного армейского гонга Костиков поторопился и почти успел уложиться в положенные армейские сорок секунд. Ирина как раз успела застелить постель, так что из комнаты они вышли вместе.
Бабуся уже начала терять терпение:
– Солнце встало выше ели. Время…
– Евдокия Тимофеевна! – вовремя остановил ее внук. – Вы эти свои деревенские замашки бросите или нет?
– Вовсе и не деревенские, – обиделась старушка.
К своему деревенскому прошлому Бабуся относилась весьма трепетно. Как и к прошлому вообще. Дело в том, что далекие предки Евдокии Тимофеевны были сосланы подальше от столицы во времена какой-то смуты еще при Иване Грозном. И знаменитую тогда фамилию Глинских царь повелел заменить на какой-то номер в списке. Вот так и стали они Десятовыми.
Но даже в деревне Вражино, в которой старушка прожила большую часть своей жизни, очень уважали бабу Дусю. А уж когда она после смерти сестры перебралась в Тарасов к своему двоюродному внуку, да еще и заняла в его детективном агентстве пост «сыскаря», односельчане и нарадоваться не могли на свою землячку.
И сама Евдокия Тимофеевна о них не забывала, периодически присылала письма и справлялась о здоровье родственников и соседей. Которых, кстати сказать, вовсе не считала глупыми и отсталыми. Именно поэтому надменный тон внука и задел ее до глубины души:
– Чем это тебе деревенские-то не угодили? Это я по радио совсем недавно слыхала. Там умные люди сидят, а я только за ними повторяю… Ты меня перебил, а там, между прочим, диктор прям стихтворению рассказывал! Раз тебе не нравится, я тебе по-нашему, по-простому, сказать могу…
Игорь недовольно нахмурился, приготовившись к самому худшему. Но Бабуся неожиданно сменила гнев на милость и продолжила совершенно дружелюбно:
– Вот я и говорю, что время для туалета уж подошло, а мы не ели.
Ирина предпочитала в родственные споры не вмешиваться, поэтому наблюдала за внуком и бабушкой со стороны. Впрочем, потеря времени на всякие пустяки в ее планы не входила. Но так как в ее отсутствие Евдокия Тимофеевна уже успела расставить на столе всевозможные розеточки с медом и вареньем, чайные чашки и блюдца, а блюдо с блинчиками уже давно дожидалось своего звездного часа, Ирина решила принести из шкафа новые льняные салфетки.
Она их хотела достать уже давно, но для этого как-то не было подходящего повода. Сегодня девушка решила просто начать утро с хорошего настроения. На душе было особенно радостно от того, что все вчерашние распри по поводу Ирининого умения водить машину были забыты. Ну, по-крайней мере, о них никто не вспоминал.
Когда девушка хотела уже незаметно прошмыгнуть обратно на кухню со стопкой зеленоватых крахмальных салфеток, в прихожей раздался звонок. Оба спорщика, которые даже не заметили поначалу Ирининого отсутствия, в недоумении уставились на девушку, застывшую на полпути между прихожей и кухней. Так как привелегией поднимать телефонную трубку и раньше других узнавать все новости в доме обладала только Евдокия Тимофеевна, как раз на нее девушка и смотрела:
– Взять? – спросила она, готовясь пропустить старушку к телефону.
– Ктой-то к нам в такую рань? – удивилась Бабуся. – Возьми уж ты, Иришка.
Девушка в свою очередь тоже удивилась такой покладистости, но все-таки передала кипу салфеток Игорю и вернулась к телефону.
– Алло. Да, – бодро ответила она, подняв трубку.
Но через секунду она помрачнела и жестом подозвала мужа. Тот удивился, передал салфетки Бабусе и сменил Ирину у аппарата. Через секунду на его лице появилось то же самое выражение, а от хорошего настроения не осталось и следа.
– И чего ему с самого утра-то понадобилось? – заворчала баба Дуся, как попало раскладывая салфетки под тарелки.
У нее не осталось сомнений – звонил Малышев. Только он мог испортить хороший день в самом начале.
ГЛАВА 2 ГРЯДУЩИЕ ПЕРЕМЕНЫ
Марина Аркадьевна нервно перетирала фужеры, потом бросалась в ванную к недостиранному белью, потом снова бралась за фужеры…
Чемоданы были почти собраны, и последние вещи надо было упаковать в коробки. Во всех комнатах царила какая-то нежилая пустота: голые полы, на стенах – следы от снятых картин, одинокая мебель по углам. Во всем чувствовались грозящие начаться перемены и изменения.
Чтобы сын не задавал лишних вопросов, пришлось рассказать ему байку о кардинальной смене мебели и переезде в другую квартиру. Отчасти это было правдой, потому что в скором времени Андреевым действительно предстояло переселение.
Только в комнате Аркашки все было по-прежнему: любимые плакаты над диваном, куча CD-дисков на столе, мятые джинсы на спинке стула… Именно оттуда доносились ужасные звуки музыки, которые доводили до истерик не только соседей, но и родителей шестнадцатилетнего мальчугана.
Эффектным жестом поправив прическу, Марина Аркадьевна направилась в источнику возмущения спокойствия.
– Сын, когда прекратиться это безобразие? Ты уже вполне взрослый человек, и должен обладать хотя бы каплей уважения, – наставительно произнесла она, открывая дверь в этот оазис беспорядка.
«Вполне взрослый человек» совершенно не прореагировал на эти проникновенные слова. И вовсе не потому, что у него напрочь отсутствовало уважение ко взрослым в целом или к родной матери в частности. Просто за ревом музыки, которая буквально лилась из всех динамиков, он не слышал даже сам себя, не то что еще кого-нибудь. Кроме того, он был занят – среди всего этого хаоса он умудрялся писать стихи даме сердца.
Увидев полное пренебрежение к своей персоне, Марина Аркадьевна молча вышла и прикрыла за собой дверь. Она снова остановилась возле зеркала и с грустью отметила, что в уголках рта появились маленькие, едва заметные морщинки. Она схватилась за банку с кремом и жестом профессионального визажиста нанесла несколько капель на лицо.
«С этим переездом я постарею лет на сто, – подумала женщина, отчаянно маскируя признаки усталости. – Как только все это закончится, сделаю пластическую операцию или, на худой конец, хотя бы подтяжку. Или нет, просто отдохну недели две на море…» Женщина улетела в мечтах к теплому Средиземному морю и улыбнулась. Но перехватив в зеркале этот нечаянный взрыв оптимизма, она снова нахмурилась: впереди пока были только проблемы, много проблем.
Через несколько дней они всей семьей уезжали за границу. Навсегда. Только Аркашка об этом пока не знал, и родители предпочитали как можно дольше скрывать от него этот факт. И не только потому, что он, по обыкновению всех влюбленных подростков, взбунтовался бы – со всем максимализмом юности его угораздило влюбиться в одноклассницу.
