Заварив чай, пошла посмотреть, как там обстоят дела в прихожей. Я была уверена, что сейчас увижу присохшие к полу газеты, даже настроилась на то, что придется полдня отскребать все, что натекло с молодого человека, но на удивление, пол был девственно чист. Какой прекрасный человек моя дорогая подруженька, сама все убрала в кои-то веки, солнышко мое чернобровое.
– Ванная свободна! – крикнула Тая.
– Чай заварен!
Завтрак прошел в чинном молчании. К завершению трапезы, я вспомнила, что среди вилок-ложек лежат вещи покойного, достала и переложила их в сумку. Тая настороженно наблюдала за этими манипуляциями, прихлебывая чай.
– Будем расследовать, да? – выдвинула гипотезу подруга.
– Разумеется, что нам каждый день трупы в квартиры сыплются?
– Как-то мне не очень хочется, – завела старую шарманку Тая, – может, пускай следователи парятся?
– Об этом надо было ночью думать, мы уже все сделали для того, чтобы нам как следует дали по шапке: в квартире у трупа были, в показаниях наврали, да еще и обчистили покойного.
– Надо было отда-а-а-ать, – скучающе протянула Тайка, – а то это все как-то…
– Правда? – я сполоснула посуду и вытерла руки замученным кухонным полотенцем, печально болтающимся на кривом гвоздике. – Заявить как бы между прочим: «Ах, да, совсем забыли, мы же обобрали уважаемого убиенного, всё из карманов у него выгребли. Зачем мы это сделали? Да просто так, от любопытства, заняться нам было нечем, гражданин начальник. Что? Соображали ли мы, что делали? Нет, конечно, посмотрите повнимательнее на наши лица, где вы видите признаки ясного человеческого сознания?»
– Мы едем к тебе или нет? – сердито пробубнила Тая. – Кто там плакался о бедной собачке?
Улица встречала нас совсем по-летнему ярким и жарким солнцем, в лучах которого мой жучок – «жоперок» представал во всей своей доисторической красе, со всех сторон вопиющей о жажде капитального ремонта, на который у меня, конечно же, не было средств. Вообще-то ремонт «горбатенького» являлся моей давней хрустальной мечтой, так же я грезила и о смене цвета, который я называла «тухлый апельсин» на что-нибудь более радостное, например: «безумный лимон».
Выехав со двора, я занялась моральной подготовкой к бесконечным пробкам, ставшим настоящим бедствием для Москвы. Думается мне, сколько бы транспортных колец не накрутили по столице, сколько бы туннелей не проложили, пробки все равно будут, потому что армия автолюбителей стремительно разрастается, а площадь не резиновая. Вот и Тайка когда-нибудь разбогатеет и сразу же обзаведется машинерией, по ее словам – непременно шикарной иномаркой.
Вцепившись в баранку, я отважно рулила, обливаясь холодным потом при одной только мысли, что могу толкнуть (помять, поцарапать) какое-нибудь из этих сверкающих транспортных средств. Далеко не каждый день на дорогах расфранченной, разжиревшей столицы встретишь такое авто, как у меня, поэтому частенько я становилась гвоздем программы, бывало, мне сигналили, махали руками или же таращились, рассматривая нас так, будто я ехала на санях, запряженных оленями.
– Слушай, Сена, я вот всё думаю и думаю, – Тая крутила ручку, опуская стекло, видимо желая всласть надышаться выхлопными газами, – если бы я замыслила кого-нибудь убить, я бы сделала это поаккуратнее, к чему такая кровавая баня? Его вполне можно было тихонечко зарезать в том же лифте или толкнуть под машину, или сбросить на рельсы в метро – масса элегантных, приличных способов, зачем же устраивать такое безобразие?
– А если состояние аффекта? Безумная ненависть внезапно застившая ум?
– Не думаю, – Тая закурила, – человек взял с собой орудие, проследил за жертвой до самого дома, зашел за ним в лифт и принялся колотить его со всей дури, какой же тут аффект? Безумная ненависть вполне возможна, но случайность – вряд ли. А вообще в убийстве самое сложное – избавиться от трупа.
– Почему? – я аккуратно затормозила на светофоре, с тоской оглядывая плотный поток машин, гарантирующий скорую пробку.
– Сама подумай, – часть пепла Тая стряхнула в окно, остальное полетело в салон, – представь, что ты кого-нибудь убила.
Я представила, представила даже кого конкретно.
– Считай, полдела сделано, – продолжала Тая с умным видом, – теперь самое тяжелое – избавление от тела. Куда его девать? Человек-то большой, под плинтус не засунешь. Конечно, лучше всего расчленить, разложить по сумкам и раскидать по троллейбусам, но не каждому этот вариант подойдет, я, например, толком курицу не могу разделать, не то, что человека. А нашего убийцу не волновал важный процесс сокрытия мертвого организма, пускай валится, куда хочет, это наводит на мысль, что ему было все равно…
Замурованная в плотной пробке, я смотрела на красную лакированную задницу «Феррари», полную всевозможных разноцветных фар и слушала Таины бредни. И деваться мне было некуда.
Домой мы добирались столько времени, что хватило бы съездить в Рязань, поздороваться с памятником Есенину и вернуться обратно. Тайка курила и болтала, болтала и курила, а я страшно хотела есть, пить и кого-нибудь убить. Я уже созрела для совершения преступления.
– … наверное, его убил отвергнутый любовник, – доносилось до моих злых ушей, – в припадке сексуальной психопатии!
– Тая, ну что ты несешь! – не выдержала я, преодолевая последние метры до родимого дома. – Какой любовник? Какая психопатия? Парень вполне мог быть традиционной ориентации, просто любил разнообразить досуг и себе и девушке.
– А его бельё? – Тая твердо решила придерживаться гомосексуальной версии. – А духи, которыми пропахла одежда? Это ж духи, а не одеколон!
– Сейчас такую туалетную воду для мужчин выпускают – от женской не отличить. Время такое, всё смешалось… – еще бы покряхтеть, причмокивая, и точно буду как старая бабка со своими рассуждениями. – Выходи, приехали.
Тая как всегда неуклюже полезла из машины, ударилась головой и выругалась.
Загнав свое сокровище в гараж «ракушку», я помчалась в подъезд, ожидая увидеть в прихожей непоправимое… Тая осталась дожидаться нас во дворе.
Лаврик поджидал меня у двери, с глазами полными печали, на полу было чисто, песик мужественно дотерпел до моего возвращения.
– Сейчас, моя лапушка, – засюсюкала непутевая хозяйка, – уже идем на улочку. Где наш ошейничек?
От радости, что его мучения вот-вот прекратятся, пес подпрыгивал и с грохотом опускался обратно, виляя при этом хвостом, как заведенный. Оказавшись на свободе, Лавр понесся к ближайшему дереву, поднял лапу и стоял неподвижно, глядя в небо минут десять.
– Бедолага, – посочувствовала Тая. – Сен, у вас тут неподалеку базарчик есть, давай сходим, купим чего-нибудь вкусненького, а то от пельменей и лапши уже воротит.
– Идем, – я потянула поводок Лаврентия, закончившего свой первый акт пьесы «Освобождение». – А что возьмем?
– Я предлагаю взять кусок мяса, сделать отбивные с луком и сыром, а на гарнир картошку фри.
Мой голодный желудок громко сказал: «Да-а-а!»
– Ну и бутылочку винца к этому пиршеству, – закруглилась подруга.
– Знаешь что, – засомневалась я насчет винца, – только вчера смотрела репортаж о том, что почти вся алкогольная продукция в Москве и области поддельная. На вид нормальная фирменная бутылка, а внутри бурда неизвестного происхождения: тяпнешь стаканчик и бац – уже с Боженькой здоровкаешься.
– И шампанское подделывают?
– Конечно, газируют всякую лажу, заливают, запечатывают и вперед – тебе на стол к отбивным и картошке.
– Ой, ну не зн-а-аю, – недоверчиво затянула Тая.
Тут нам пришлось остановиться, потому что у пупсика начался второй акт «Освобождения».
– Может объявить в наших рядах сухой закон? – предложила я, когда мы смогли двинуться дальше. – В целях борьбы за выживание?
– Сена, какое выживание с такой собачьей жизнью? Не волнуйся, купим правильный напиток, я выберу.
Рядом с базарчиком располагался скверик из четырех деревьев и лавочки.
– Ждите меня здесь, а то с вами по рынку ходить сплошное мучение.
Мы с Лавриком не возражали. Я села на лавочку, умиротворенный пёс разлегся на травке у ног. Если мы с Таей выбирались за покупками на оптушку вдвоем, то через пять минут начинали ссориться. Я терпеть не могла толкаться в очередях среди бабулек с тачками и сумками на колесах, предпочитая отовариваться в ближайшей к выходу палатке и бежать домой. А Тае непременно нужно было облазить весь рынок, сунуть нос в каждую витрину, метаться от одной палатки к другой, занять очередь сразу в шести местах и нигде ничего не купить, потому что запомнить, за кем заняла Тая не в силах. Если же мы оказывались на рынке с Лаврушей, то кошмар удваивался, песик вел себя хуже Таи, он старался еще и со всеми перезнакомиться. Поэтому мы тихонько поджидали подругу дней суровых в скверике. Лавруша наблюдал за голубями, а я думала об убийстве. Вернее о мальчиках по вызову. Объявления о досуге с молодыми людьми регулярно печатались на последней странице нашего «Непознанного мира»: «В любое время дня и ночи голубоглазый атлет подарит состоятельной даме или господину вихрь незабываемых ощущений»… и т. д. и т. п. А не был ли наш убиенный из этой индустрии развлечений? Виточки розовые и голубенькие для дам и господ, вполне может быть, что он занимался банальной проституцией. Перед глазами возникло содержимое портмоне. Неужели мужчины проститутки так хорошо зарабатывают? Это ж сколько надо напроститутить, чтобы на «Мерседес» хватило?
