Краснея, я на ушко рассказала ей о своей проблеме.
— Господи, ну чисто дитя малое! Вон между вагонами пространство, тамбур называется. Там и оправься, делов-то!
От природы Лизка обладает мощным голосом, от которого иной раз испуганно приседают даже собаки, особенно ежели Лизавета гневается. Говорить тихо, а уж тем более шептать она в принципе не умеет, потому ее совет слышали почти все пассажиры вагона. Я покраснела еще больше и решила, что лучше испорчу штаны, чем на виду у почтенной публики пойду в тамбур с совершенно определенными целями. Очень хотелось разреветься от стыда или хотя бы стукнуть громкоголосую Лизавету чем-нибудь тяжелым.
Как справедливо заметил кто-то умный, все когда-нибудь заканчивается. Кончились и мои мучения. Спустя десять минут я испытала ни с чем не сравнимое чувство радости от единения с природой. Еще никогда в жизни я не любила кусты и деревья так, как в эту минуту! Лизка стояла поодаль, сосредоточенно ковырялась в своем рюкзаке и счастья моего не замечала.
Когда я подошла поближе, стало слышно ее невнятное бормотание:
— Ну где же она? Я точно помню, что положила ее вот сюда, в левый кармашек…
— Потеряла чего? — миролюбиво поинтересовалась я. Обида на Лизавету за ее «полезный» совет уже окончательно исчезла.
— Карту, — сердясь, ответила подруга.
— Политическую?
— Астрономическую, блин! Карту местности. Мне ее знакомый дал — он уже был в Киселях. Без карты мы их и не найдем ни хрена.
Про себя я подумала, что и по карте таинственные Кисели вряд ли отыщем, но вслух крамолу не высказала, лелея в душе надежду, что карту Лизавета потеряла, и вскоре мы благополучно вернемся домой. Тем не менее участие в поисках документа приняла. Лизкин рюкзак мы перетряхнули целиком, а карты так и не нашли. Надежда окрепла, но тут загрустившая было Лизавета для очистки совести полезла в кармашек моего рюкзака, и сразу стало ясно: проклятых Киселей избежать не получится.
— Ура! Нашла, слава богу. Я же помню, что в рюкзак ее убирала, — Лизка торжествующе потрясла картой в воздухе.
Хм… Если эти каракули, кружочки, черточки, малопонятные цифры называются картой, то я точно Наполеон! Все мы обучались в школе и имеем хотя бы приблизительное представление о том, как выглядит географическая карта: синенькие речки, озера, океаны; зелененькие лесочки, поля, равнины; желтенькие пустыни, коричневые горы и возвышенности с точным указанием высоты над уровнем моря, а главное — масштаб. География никогда не была в числе моих любимых школьных дисциплин. Стыдно признаться, но до девятого класса я была уверена, что Хиросима и Нагасаки находятся во Вьетнаме, и очень удивилась, обнаружив их в Японии. Но даже я понимала: два потрепанных листа стандартного формата А4 вряд ли помогут найти верный путь к пещерам. Впрочем, Лизавета была уверена в обратном. Она с полчаса внимательно изучала листочки (я все это время маетно вздыхала и молила бога, чтобы ей не удалось расшифровать эту китайскую грамоту), после чего безапелляционно заявила:
— Туда.
Подружкина рука, описав в воздухе замысловатую траекторию, указала верную дорогу в светлое будущее. Я на всякий случай уточнила:
— Ты уверена?
— На все сто. Смотри сама. — Лизка сунула мне под нос первый листок. Я, конечно, посмотрела, честно попыталась разобраться, но не преуспела в этом. Видя смятение в моих глазах, подруга внесла ясность: — Тут полно ориентиров, не ошибемся. Ты, главное, запомни азимуты: на Пахру — 330, на овраг — 270. Выучи эти цифры, как «Отче наш», поняла?
Я согласно кивнула, цифры запомнила, но внутри поселилась тревога: неужели Лизка собирается ориентироваться только по этим цифрам? А если мы заблудимся, что вполне вероятно? Как искать дорогу обратно? Аборигены, если они здесь есть, конечно, сами мигом пошлют нас по известному азимуту из трех букв, едва мы обратимся к ним с просьбой указать, где 330 или 270! Однако мы двинулись, ведомые Лизкой-Сусаниным. Она уверенно шла вперед, поминутно сверяясь с так называемой картой.
…Карта оказалась безмасштабной, сантиметры выливались в километры, а на пустых местах неожиданно возникали то деревни, то отдельно стоящие домики. Но благодаря более реальным ориентирам — винный ларек, магазин, плотина — мы прошли две трети пути. Тут первый лист карты закончился, начался второй. Я негромко, но с чувством заскулила, по моим ощущениям мы уже прошли пол-Европы. Рюкзак с каждым шагом становился тяжелее и неумолимо пригибал меня к земле. Ноги, не привыкшие к столь длительным переходам, дрожали, впрочем, руки тоже, перед глазами весело переливались радужные круги. От слабости, охватившей все тело, невыносимо хотелось плакать…
В конце концов, настал момент, когда сделать еще хотя бы один шаг по направлению к пещерам оказалось физически невозможно.
— Все! И чайник сказал утюгу: я дальше идти не могу! — прохрипев это, я повалилась прямо в траву. Рюкзак придавил сверху, но мне уже было все равно. Лизка тоже прилегла. Ее прерывистое дыхание слышалось где-то поблизости. Через минуту она молвила почти человеческим голосом:
— Витка, надо идти. Вставай, осталось совсем немного! — В ответ я лишь слабо дернулась в конвульсии — на разговоры сил уже не осталось. — Слушай, я ведь серьезно говорю, до Киселей рукой подать. Обратно идти дольше, можешь не сомневаться.
Сама мысль, что надо куда-то идти, была глубоко противна всему моему существу, однако перспектива обратной дороги пугала до судорог.
А день тем временем сменился вечером и неумолимо клонился к ночи. Еще час-полтора, и будет темно, как у негра в желудке.
— Надо искать ночлег, — выдала я более или менее здравую идею. — В темноте мы еще больше заблудимся…
Идея Лизке понравилась. Она с глухим стоном уселась, опираясь спиной на рюкзак, и нехотя признала:
— Правильно говоришь, Виталия. Сейчас посмотрю по карте, где ближайшая деревня.
При упоминании о карте я всхлипнула, потому как была абсолютно уверена: согласно ей до ближайшей деревни четыре шага, а на самом деле — как спичками до Китая!
— В трех километрах деревня Счастье, — сообщила Лизавета после того, как при свете спички разглядела закорючки на листке. — Вставай, Витка. Уж три километра как-нибудь одолеем…
А что делать? В жизни всегда есть место подвигу, пришлось его совершить, только теперь я сделалась умнее: рюкзак-убийцу взваливать на спину не стала, а, привязав к нему веревку, потащила волоком по земле. Лизка сперва ругалась, но потом махнула рукой и последовала моему примеру.
Уже совсем стемнело, когда в бледном свете луны показалось Счастье. Я пообещала себе: если останусь жива после этого марафона, то непременно отыщу того придурка, который составлял карту, натяну ему уши на задницу, вырву руки и скажу, что так и было!
— Кажется, я поняла, почему деревеньке дали такое чудненькое название, — поделилась открытием Лизавета. Я с ней согласилась, а потом полюбопытствовала:
— Как думаешь, нас кто-нибудь приютит? Посторонних нынче не жалуют — террористов боятся, да и время уже около полуночи. В деревнях рано ложатся.
— Витка, ты меня удивляешь с каждой минутой все больше и больше! — Лизка уже не гремела своим громким голосом, а хрипела, словно ей накинули на горло удавку. — И почему ты всю жизнь считаешься умной?
Для ответа у меня не было ни сил, ни желания, потому что вопрос относился к категории риторических. Впрочем, подруга и не ожидала от меня ответной реплики. Она коротко пояснила, погрозив кулаком ночному небу:
— Пусть только попробуют не пустить! Это ведь деревня, тут о террористах только по телевизору слышали, и то если телевизоры имеются. В крайнем случае, денег предложим. Счастье, как ты понимаешь, небогатое! Сто рублей за ночлег двух молодых девушек — неплохая прибавка к пенсии.
Аргумент показался слабым, но свои сомнения я оставила при себе.
В неверном свете бледнолицей луны изба, у которой мы остановились, показалась мне настоящим склепом, хотя это был обычный дом-пятистенок со слегка покосившимся крылечком и реденьким штакетником по периметру. Где-то в глубине двора, учуяв чужаков, солидным басом залаяла собака, но буквально через минуту злобный лай перешел в тоскливый, протяжный вой. Мы с Лизкой замерли у хлипкой калитки. Я схватила подругу за руку и, почти теряя сознание, изрекла:
— Это к покойнику!
— Тьфу, дура! — Лизавета разом сбросила с себя очарование мистики. — И собака дура. В XXI веке подобное мракобесие просто смешно. Пошли.
Лизка решительно распахнула калитку. Однако я все еще находилась под влиянием мракобесия, оттого идти за подругой не спешила, здраво рассудив, что один покойник все же лучше двух! Если бы Лизавета могла читать мысли…
В маленьком окошке зажегся свет, и через секунду дверь в избушку-склеп со зловещим, как мне показалось, скрежетом открылась.
