Но если подобные планы и были, из них ничего не вышло. Прослышав об очередных сумасбродствах Лукаса, дед пришел в ярость и выставил его вон. Стыдно признаться, но я испытала облегчение. Ведь тогда я была сентиментальной идиоткой и полагала, что брак без любви – это фикция. Да-да, Амелия, я была законченной идиоткой. Нет, больше...
Я всегда любила рисовать. Лукас даже уверял, что у меня талант. И в один прекрасный день дедушка пригласил для меня учителя рисования. Так в моей жизни появился Альберто.
Ах, Амелия, как же он был красив! Альберто плохо говорил по-английски, но тогда его исковерканные слова казались мне божественной музыкой. Это сейчас они звучат в моих ушах нашептываниями дьявола. Он... он... Ладно, скажу прямо и кратко. Альберто меня соблазнил и уговорил бежать с ним. И я бросила немощного старика, который любил меня больше жизни, бросила родной дом...
Правильно говорят – что посеешь, то и пожнешь! Я заслужила свою жалкую судьбу.
Не буду утомлять вас подробностями. Я прихватила с собой подарок деда – драгоценное ожерелье. Вырученных за него денег хватило лишь на дорогу до Рима. Средства быстро растаяли, а Альберто не спешил со свадьбой. Но я все еще вела себя как наивная дурочка – верила его бессовестному вранью.
И вот неделю назад мне нанесли последний удар. Однажды утром я проснулась в обшарпанной холодной комнате на чердаке, куда нас забросила нищета, и обнаружила, что осталась одна. Альберто любезно не стал забирать мое старое платье, драный плащ и пару обуви. Все прочие мои вещи исчезли вместе с ним. Правда, еще он оставил записку.
Вид этого небрежно написанного, изобилующего ошибками послания стал для меня последним ударом. Знаете, Амелия, эти ужасные ошибки уязвили меня даже больше, чем наглое содержание. Альберто предполагал, что дедушка вычеркнет меня из завещания, но надеялся, что со временем старикан, как он его именовал, смягчится. Но увы! Мой бедный дедушка нашел в себе силы составить новое завещание, согласно которому я не получала ни гроша, после чего впал в кому и уже, наверное, не придет в себя.
Вряд ли вы можете представить себе мое душевное состояние, Амелия. Несколько дней за мной с большой неохотой ухаживала отвратительная старуха, хозяйка меблированных трущоб, Должно быть, не хотела, чтобы в ее доме вдруг объявился труп. Но как только я пришла в себя, она выставила меня на улицу. И я побрела куда глаза глядят, с одной-единственной мыслью: свести счеты с жизнью. Можете не опасаться, ваша доброта спасла меня от этого преступления. Я не покончу с собой, но оставаться здесь больше не вправе...
Я молчала, затрудняясь с чего-либо начать. Обычная история – в самый ответственный момент все мысли куда-то подавались, образовав в голове неприятную пустоту. Когда молчание стало невыносимым, я судорожно сглотнула и заговорила, но, разумеется, вовсе не о том, о чем собиралась:
– Скажите мне, Эвелина, а на что этопохоже? Этоприятно?
Изумление Эвелины вряд ли было больше моего собственного, но язык мой продолжал молоть:
– Простите, но до сих пор у меня не было возможности выяснить напрямую... А рассказы, которые удалось подслушать, весьма противоречивы. Мои невестки то и дело шушукаются, непрерывно поминая крест, который должна нести жена. Зато деревенские девушки, которых я как-то видела на лугу в компании мужчин, похоже, так не считали... О боже! Странно, но мне почему-то не хватает слов. А такое со мной случается нечасто. Вы понимаете, о чемя, милая Эвелина?
Девушка несколько мгновений молча смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Затем на лице ее появилось странное выражение. Она быстро уткнулась в ладони, плечи ее судорожно затряслись.
– Простите... – потерянно пробормотала я. – Простите... Теперь, наверное, я уже никогда не узнаю. Я вовсе не хотела...
Меня перебил сдавленный звук, вырвавшийся из горла Эвелины. Она опустила руки. Залитое слезами лицо раскраснелось. Я не верила собственным глазам. Эвелина задыхалась... от смеха.
Бедная девочка! Своими глупыми расспросами я довела ее до истерики. Я рванулась к ней, надеясь успокоить бедняжку (пара пощечин – самое верное средство от истерики), но не тут-то было. Эвелина увернулась, повалилась на кровать и захохотала в голос.
– Только не надо меня бить, – с трудом выдавила она. – Амелия, вы... вы такая... Неужели это все, о чем вы можете меня спросить?
Я чинно присела рядом и обдумала этот вопрос.
– Ну, честно говоря, даже не представляю, о чем тут еще расспрашивать. Постыдное поведение вашего отвратительного деда и вашего мерзавца любовника в комментариях не нуждается. Полагаю, прочие родственники столь же бессердечны, иначе вы обратились бы к ним за помощью.
Эвелина еще раз хихикнула и озадаченно спросила:
– И вас не пугает моя испорченная репутация?
– Испорченная? С какой стати вы считаете ее испорченной? Между прочим, пережитые испытания наверняка закалили ваш характер.
Эвелина недоверчиво покачала головой:
– Амелия, таких, как вы, не бывает!
– Тут вы ошибаетесь, дорогая. Я самая заурядная особа. Впрочем, вам следует проверить, кто я такая, до того как мы отправимся в Египет. Мой отец знал в Риме одного священника, так что с рекомендациями...
– В них нет никакой необходимости.
С минуту Эвелина серьезно и внимательно разглядывала меня, потом сказала:
– Прежде чем ответить на ваш вопрос, Амелия, может быть, вы ответите на мой? Почему вы сказали «я уже никогда не узнаю»?
– Маловероятно, что когда-нибудь мне доведется получить непосредственный опыт. Я отлично умею пользоваться зеркалом и календарем. Согласно календарю мне уже тридцать два, а зеркала скупы на лесть. Кроме того, природный нрав не позволит мне снизойти до смиренности, какая полагается жене. Я не смогу выносить мужчину, который согласен, чтобы им помыкали, и не потерплю мужчину, который попытается помыкать мной. И все же мне любопытно. Вот и решила... хотя, наверное, не совсем к месту. Братья утверждают, что я все делаю не к месту.
– Я не ответила на ваш вопрос... но вовсе не потому, что считаю его неуместным. Просто мне трудно дать объективный ответ. Сейчас воспоминания о часах, проведенных... скажем так, в объятиях Альберто, вызывают у меня одно лишь содрогание. Но тогда... тогда... – Она подалась вперед. Глаза ее заблестели. – О, Амелия, при нормальных условияхэто... одним словом, это проста чудесно!
– Так я и подозревала! Что ж, дорогая моя Эвелина, я у вас в долгу за столь ценную информацию. А теперь давайте обсудим более неотложные дела. Несомненно, вы пожелаете навести справки обо мне, прежде чем принять решение...
– Нет-нет! – Эвелина энергично затрясла головой. – Мне не нужны никакие справки! И время на раздумья тоже! Я с радостью стану вашей компаньонкой, Амелия. Честно говоря, я думаю, мы прекрасно поладим.
Она быстро наклонилась и коснулась губами моей щеки. Этот порыв так меня поразил, что я опрометью выскочила из комнаты, бормоча бессвязные слова. Я всегда мечтала о сестре. И теперь мой поступок, совершенный из обычного милосердия, мог изменить прежде всего мою собственную жизнь.
Могу сказать без ложной скромности, что когда я решаю что-то сделать, то действую очень быстро. Всю следующую неделю сонный и древний Рим буквально сотрясался под моей безжалостной рукой.
Эта неделя преподнесла мне несколько сюрпризов. Я рассчитывала нарядить Эвелину по своему разумению – накупить ей всяких непрактичных одеяний, которые мне противопоказаны, но не тут-то было. Эвелина вовсе не собиралась играть роль манекена, о чем незамедлительно дала мне понять. Удивительно, но произошло это как-то само собой. Эвелина вовсе не перечила мне и не закатывала скандалы, но в результате выбрала наряды по собственному усмотрению. Самые элегантные и в то же время самые простые платья и самые дорогие. Более того, каким-то непостижимым образом мой гардероб также пополнился дюжиной нарядов, да таких, каких я бы не выбрала даже под угрозой смерти. На вечернее платье кроваво-красного цвета с огромным декольте я завороженно смотрела несколько минут, гадая, что же заставило меня купить это странное одеяние. Платье было просто нелепым – талия моя вдруг сократилась до совершенно неприличных размеров, а бюст... О боже!
Эвелина оказалась поразительной девушкой. Портниху она приструнила так, что даже я вздрогнула от ее властного и одновременно мягкого голоса. А во мне она открыла тайную и постыдную страсть: я влюбилась в нижнее белье из тончайшего батиста.
Целую неделю я не могла прийти в себя от ощущения, будто вытащила из воды жалкого и трогательного котенка, а он вдруг взял и обернулся свирепым тигром. Правда, несмотря на потрясение, у меня осталось достаточно природных инстинктов, чтобы помимо покупок идиотских платьев и вороха нижнего белья предпринять и кое-какие практичные шаги.
