У Матиаса был такой вид, словно он только и мечтает, чтобы Барби наконец удалилась. Очевидно, ему не терпелось, извинившись, исчезнуть в ванной. Потому что именно так он и поступил, стоило моей бывшей подружке выйти за дверь.
Когда Матиас вновь появился в комнате, на его губах больше не было помады. Но теперь они алели от усердного растирания.
К чему бы это?
Что касается Тиффани, то она, похоже, подхватила теннисную болезнь: девочка быстро переводила взгляд с Матиаса на меня и обратно, будучи не в силах решить, за кем же интереснее наблюдать. И продолжала при этом ритмично жевать.
Ее чавканье действовало мне на нервы.
Как и вся семейка Кроссов.
Особенно один из членов этой семьи — тот, что с зелеными глазами, — который попытался выставить меня полной дурой.
И, что меня больше всего бесило, это ему почти удалось. Если б я не явилась сюда и не увидела Барби, — и, разумеется, сувенир, оставленный ею на физиономии Матиаса, — я бы до сих пор ломала голову над тем, как к нему отношусь.
Зато теперь знаю.
Никак.
Более того, я была бы счастлива больше никогда не видеть ни Матиаса, ни его прелестной семейки. Но, конечно, прежде мой зеленоглазый приятель должен позаботиться об одной маленький проблеме.
Матиас, что не удивительно, приложил все силы, чтобы уговорить сестру не принимать нас за воскресших из пепла Бонни и Клайда. Когда Тиффани передала ему записку, найденную в машине их отца, лицо Матиаса заметно побледнело. Он еще больше встревожился, когда сестренка пояснила на голубом глазу, к каким выводам она пришла.
— Тиффани, ради бога, — взорвался Матиас, — как ты могла додуматься до такой нелепости!
Тиффани по привычке выдула резиновый пузырь и бросила:
— Легко.
Впрочем, и Матиасу оказалось нетрудно убедить сестру в том, что она ошиблась. Вероятно, девочка уважала мнение брата намного больше, чем мое. Матиас говорил весьма убедительно. Одно лишь обстоятельство несколько умаляло искренность его слов: каждый раз, когда он уверял Тиффани, что между мной и ним никогда ничего не было, его глаза с беспокойством устремлялись в мою сторону. Как у виноватого парня, которого застукали с другой женщиной.
Я была очень хорошо знакома с этим выражением лица. Частенько видела его на физиономии Эда.
— Ладно, ладно! — фыркнула Тиффани после пятиминутной речи брата. — Выходит, я была не права. Напридумывала черт знает чего. Ну убейте меня!
Я же говорила, очаровательное дитя.
Похоже, ждать от Тиффани извинений за такой пустяк, как обвинение в тяжком преступлении, бесполезно.
Пока Матиас убеждал сестрицу, я начала сомневаться. А что, если Тиффани почти права? Но только это были не мы с Матиасом, а Матиас и Барби.
Барби могла притвориться, что в понедельник в агентстве она видела Матиаса впервые в жизни. Но вдруг она хорошо его знает? Настолько хорошо, что согласилась помочь в небольшом затруднении.
Если рассказ Тиффани о ссоре отца с сыном правдив, то у Матиаса был сильный мотив для убийства. А Барби — что греха таить — не остановится ни перед чем, лишь бы заарканить парня с деньгами. Барби могла соблазнить Эфраима Кросса и, втеревшись к нему в доверие, заманить в парк Чероки. Где собственный сын его и застрелил.
От этой мысли я похолодела.
И все же так могло быть. От дома Матиаса до парка Чероки рукой подать, ближе, чем от моего жилища. А если Барби знала наперед, что ее отношения с Эфраимом Кроссом закончатся убийством, она могла с самого начала назваться вымышленным именем. Ну, например, Скайлер Риджвей.
Неплохо звучит.
По словам Гласснера, «лютик», кем бы она ни была, познакомилась с Кроссом всего за три недели до его смерти. Столь непродолжительное время даже тупица Барби могла легко дурачить мужчину.
Идем дальше: у Барби был доступ к моему личному делу. Джарвис не запирает шкаф с папками. Барби ничего не стоило узнать номер моей социальной страховки и продиктовать его Кроссу. Она также могла выкрасть воспитательную фотографию из моего бумажника в прошлую пятницу, а потом солгать, что никогда ее не видела.
Я сжала рукой горло. Как ни крути, но заговорщики Матиас и Барби должны были с самого начала позаботиться, чтобы подозрение пало на меня.
Пока эта версия не пришла мне в голову, я понятия не имела, сколь мне дорог Матиас. Но, сидя в его захламленной комнате и слушая, как он увещевает Тиффани, я вдруг поняла, что обманываю себя. Напрасно я тратила время, прикидывая, влюблена в него или нет. Влюблена, да еще как. Потому что подозрения, павшие на Матиаса, вызвали у меня почти физическую боль. Мне едва не стало дурно.
Я не хотела верить в виновность Матиаса, но факт оставался фактом: у Барби не хватило бы мозгов самой выдумать такой план, ей непременно потребовалась бы помощь. Боже, возможно, он собственноручно написал ту записку, которую Тиффани ему отдала. Я услышала, как он говорит:
— Тиффани, я передам эту записку в полицию.
Это привлекло мое внимание. Я резко подняла голову и с испугом уставилась на Матиаса. Но тут же сообразила, что он лжет. Во время разговора с сестрой Матиас даже не потрудился держать записку за уголки. И теперь он заявляет, что передаст улику властям? С собственными отпечатками пальцев?
Как же.
Сложив записку, Матиас сунул ее в задний карман джинсов.
— Предоставь мне заняться этим делом, ладно? — обратился он к Тиффани. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Матиас весьма убедительно смотрелся в роли заботливого старшего брата. И все же я сомневалась. А может, он заботится в первую очередь о себе?
Кроме того, если бы Матиас искренне тревожился за Тиффани, то первым делом отвез бы ее в приличный косметический магазин. И к более консервативному ювелиру.
В этой квартире я не задержалась ни одной лишней секунды, уверена, даже поставила мировой рекорд в беге на короткие дистанции. Жаль, что рядом не случилось никого с секундомером. Как только Матиас закончил отчитывать сестрицу, я сорвалась с места и пулей вылетела за дверь.
— Что ж, спасибо, именно за этим мы и приходили, — выдохнула с порога, и меня словно ветром сдуло.
На обратном пути Тиффани призналась:
— Хорошо, что мы навестили Матиаса. Потому что теперь я вам верю. Обоим. Честно. Матиас убедил меня.
Когда она произнесла эту фразу в десятый раз, я забеспокоилась. Тревога моя лишь возросла, когда Тиффани заявила:
— Правда, Скайлер, вам с Матиасом не о чем волноваться. Теперь я понимаю, что у меня просто крыша поехала.
Возможно, Матиас все-таки не достиг цели? Уж слишком легко Тиффани согласилась с его доводами. Я могла ошибаться — и надеялась, что ошибаюсь, — но мне почудилось, что пройдет очень немного времени и Тиффани все-таки захочет рассказать кому-нибудь о найденной ею записке. Кому? Любому, кто согласится слушать.
И тогда нас с Матиасом привлекут за сокрытие улик.
А может быть, и за что-нибудь похлеще.
Я стояла на крыльце и наблюдала, как Тиффани на своей «трансамерике» трогается с места. Зрелище было захватывающее. Девочка врубила сразу вторую скорость, оставив на асфальте две черные полосы. Визг шин привлек внимание миссис Петтигрю, соседки сбоку, и миссис Альты, соседки напротив. Обе дамы выскочили на крыльцо.
Я с облегчением подумала: как хорошо, что, когда мы направлялись к Матиасу, за рулем сидела я.
Ехать по узкому и извилистому проезду так, как ехала Тиффани, — невероятный идиотизм. По искаженным от ужаса лицам миссис Петтигрю и миссис Альты я поняла, что соседки со мной согласны.
Опасения за Тиффани, летевшую по Гарвардскому проезду, наверное, должны были заставить меня позабыть обо всем на свете. Но на самом деле, провожая взглядом быстро удалявшийся автомобиль, я говорила себе: "Слава богу, с семейкой Кроссов на сегодня покончено".
Как выяснилось, я проявила излишний оптимизм.
Стоило черной ракете ухнуть вниз по крутому спуску Гарвардского проезда — нашим местным американским горкам, — как у моего дома затормозил мышиный отель.
Миссис Петтигрю и миссис Альта глазели, не стесняясь. Из машины вылез Матиас и прямиком устремился ко мне.
Матиас начал говорить, еще не добравшись до моего крыльца.
— Послушай, Скайлер, я заехал сказать, что вовсе не намерен передавать записку в полицию. Просто надо было как-то выманить эту писульку у Тиффани. Мало ли кому она вздумает ее показать.
Миссис Петтигрю и миссис Альта не сводили с нас глаз. Похоже, моя жизнь становится интереснее шестичасовых новостей. Я поспешила отпереть входную дверь.
— Не стоило ради этого приезжать. Я и так знаю, что ты лжец.
Я не хотела, но так уж получилось: последнее слово прозвучало с особым нажимом.
Матиас вздрогнул как ужаленный, но решил не вдаваться в обсуждение этой темы. Запустив пятерню в лохматые волосы, он пробормотал:
