Иоанна Хмелевская - Проселочные дороги

Осторожно усаживаясь за руль машины — как бы не испачкать сиденье яйцами в сметане, — я не переставая думала о своем открытии. Женщина, преследующая Тересу, оказалась ее довоенной приятельницей, и что из этого следует? За что она ополчилась на Тересу? Ну, стукнула я ее по мягкому месту, так это когда было! Подумаешь, большое дело! Да и стукнула ведь я, а не Тереса. Даже если Эдита смертельно обиделась, как говорится, обиделась на всю жизнь, при чем тут Тереса?

— Как видишь, я сделала все, что в моих силах, — грустно произнесла я, демонстрируя Лильке бразильский сувенир в весьма жалком состоянии. — Надеюсь все-таки, кое-что отстирается, оборку удастся пришить, будет почти незаметно, но, согласись, я неплохо справилась с заданием!

— Гениально! — восхитилась Лилька. — Тем более, что смола сзади вряд ли отстирается. Как тебе удалось? В катастрофу, что ли, попала?

— Почти. Побочные результаты расследования. А вот откуда же смола взялась? Я и не заметила. Знаешь, какое открытие!

— Я тебе так благодарна за платье, так благодарна! Какое открытие?

— Сейчас все расскажу, дай только умоюсь немного и переоденусь. А где наши?

— Бабы пошли с Тересой осматривать Ротонду, оказывается, она ее никогда не видела. А отец отправился поудить рыбку. Его-то не похитят, ты как думаешь?

— Надеюсь. До сих пор не похищали, с чего вдруг теперь станут?

Часа через два военный совет собрался почти в полном составе. Могу заявить без ложной скромности: мое сообщение о панне Эдите привело всех в шоковое состояние. И мамулю, и ее сестер.

Сначала мне просто не поверили. Люцина сказала:

— Как ты могла запомнить ту сцену, если тебе было всего четыре года? Наверняка что-то перепутала или напридумывала.

Тереса же выдвигала возражения другого порядка:

— За эти годы Эдита наверняка очень изменилась, но все равно... В молодости она была тоненькая, просто фея, очень заботилась о фигуре, вечно сидела на диете. Собиралась стать кинозвездой, а эта баба — толстая корова!

Я стояла на своем:

— Но глаза остались те же! А глаза у Эдиты, согласись, были редкого цвета — ультрамариновые, как нарисованные на фарфоре. И заметьте, я видела ее точно под тем же утлом зрения, как и в памятной сцене — снизу. Тогда в силу возраста, а теперь из-за того, что сидела на земле. И тогда, и сегодня смотрела на нее снизу вверх. И сразу вспомнила!

Мамулю мучило совсем другое.

— Интересно, где я тогда была? — раздраженно допытывалась она. — Наверняка не было меня дома, иначе бы девчонка на всю жизнь запомнила и порку!

Люцина не упустила удобного случая подколоть сестру:

— Где была, где была! Наверняка на свидание умчалась, вечно ведь с ухажерами бегала, а ребенка подбрасывала нам, как сироту несчастную!

— А теперь слушай внимательно, узнаешь, каким я была несчастным ребенком, — сказала я Лильке. — Интересно, как у меня еще на этой почве комплексы не появились! Эй, хватит шуметь! Вернемся к Эдите! А ну, расскажите, что с ней происходило после того достопамятного происшествия? После войны я о ней вроде ничего не слышала.

Три сестры вдруг замолчали. Тереса переглянулась с тетей Ядей, причем так многозначительно, что остальные выжидающе уставились на них.

— Доробек! — прошептала тетя Ядя. — Это случайно не Доробек был?

— Нет, — подумав, ответила Тереса. — Его фамилия была Войдарский. Я хорошо помню. Но он ее бросил, и она вышла замуж за другого.

— Вот именно, — еще тише шепнула тетя Ядя. — За Доробека...

И они опять уставились друг на дружку. Разговор велся за ужином, и теперь вот над накрытым столом явственно повеяло тайной. Тайна окутала и жареную куру, и творог с укропом. Тайна давних лет, их далекой молодости, романтическая тайна! Тереса с тетей Ядей были всегда подругами, близкими подругами, их дружба уходила в далекое прошлое. Сколько я себя помню, они всегда были вместе. И делились друг с другом секретами, о которых никто в семье и понятия не имел. И вот теперь эти древние, можно сказать, исторические секреты вдруг выползают на свет божий под воздействием непонятных, таинственных событий наших дней...

— Да чего уж там, — примирительно бросила Люцина, — выкладывайте все как есть. Нечего строить такие таинственные мины! Было — прошло, теперь уже можно и нам сказать. Да и мы и сами кое-что знаем. Ведь эта ваша Эдита была... ну, такая...

— Гулящая! — подсказала я. Господи, сколько же можно тянуть?!

— А ты откуда знаешь? — набросилась на меня Тереса.

Я удивилась — словечко бросила наобум, только бы заставить их разговориться и, выходит, попала! Хотя, не совсем наобум, что-то, наверное, сохранилось в детской памяти, о чем прямо не говорили, вечно намеками. И теперь, когда все они так жмутся...

— Если не гулящая — так и скажите — святая Цецилия, но говорите же хоть что-нибудь!

Тетя Ядя неуверенно произнесла:

— Не знаю, не знаю... Ведь Эдита и в самом деле вышла замуж, хотя это уже произошло позже, в войну, и все мне кажется — за этого самого Доробека...

— Соображайте! — рассердилась я. — Младшему Доробеку девятнадцать лет, старшему в два раза больше, значит, тридцать восемь, значит, родился он... минутку... да, родился в 1937 году. Так сколько же лет этой Эдите? И что, когда я ее огрела по заднице, она уже связалась с Доробеком? Сами видите — не сходится. А ну рассказывайте! Ни за что не поверю, что Эдита вышла в войну замуж за мальчишку, которому... минутку... было от двух до восьми лет!

Тереса сидела молча, угрюмо опустив голову. Тетя Ядя бросала на подругу робкие взгляды, не зная, на что решиться. Мамуля тоже молчала. Люцина пожала плечами:

— Не понимаю я вас! Неужели и теперь, через сорок лет, вы еще собираетесь скрывать от нас, что этот самый Доробек был внебрачным ребенком? Скажите, какие страшные секреты! Да кому сейчас какое дело до этого? К тому же мне сдается — не Доробек это был, никакого Доробека тогда она не знала.

— Ну, наконец-то кто-то решился произнести это вслух! — с облегчением проговорила тетя Ядя. — Ты права, это был не Доробек, я вспомнила. Доробек признал ребенка своим, а вышла она за этого... ну как его... опять вылетело из головы!

— За Войдарского! — с раздражением бросила Тереса. — И не вышла, а просто связалась. Вы не представляете, сколько мне тогда сил стоило скрыть это ото всех! Нет, нет, и представить себе не можете! Вот эта змея подколодная, — Тереса кивнула в сторону своей средней сестры, — о чем-то догадывалась, пронюхала уж и не знаю как, мамуля, моя мамуля, тоже о чем-то догадывалась. А было нам с Эдитой всего по семнадцати... Не ошибаюсь? Да, семнадцать лет нам было! Ну а потом вышла за Доробека и ему приписала ребенка!

Мамуля упрекнула младшую сестру:

— Неужели ты ничего этого не вспомнила, когда Марек спрашивал нас, не знаем ли мы такую фамилию — Доробек?

— Фамилия не вспомнилась. А все происшедшее с Эдитой я, конечно, помнила.

— Выходит, это наш Доробек — старший? — уточнила я, ибо все эти поколения путались в голове. — А Доробек младший, если я правильно понимаю, приходится ей внуком?

— Да, приходится, — рассеянно бросила Тереса, утонув в воспоминаниях. — Какая сложная штука жизнь! Я ведь была влюблена в того самого Войдарского, смертельно влюблена! А он связался с Эдитой, сделал ей ребенка, а потом бросил и принялся ухлестывать за моей сестрой!

— За кем именно? — заинтересовалась мамуля.

— Не за мной же! — ехидно заметила Люцина.

Мамуля страшно удивилась:

— Неужели за мной? Что вы говорите! Первый раз слышу. Вот теперь действительно смутно припоминаю, вроде и в самом деле был какой-то парень, из-за которого на меня дулись и Тереса, и Эдита. Выходит, из-за Войдарского? Почему же я его совсем не помню?

— А потому что за тобой тогда ухлестывал тот придурочный граф, что потом застрелился на могиле своего прадеда! — с удовольствием выдала семейную тайну Люцина. — Ты была занята графом, на других не обращала внимания.

— Все ты врешь! — разгневалась мамуля. — Вовсе не на могиле, а просто на кладбище...

Я почувствовала, как мы стремительно удаляемся от панны Эдиты.

— Стоп! О мамулиных поклонниках поговорим в другой раз, сейчас давайте закончим с Эдитой. Если у нее был внебрачный Доробек, то есть, пардон, внебрачный Войдарский, которого она потом подбросила законному Доробеку, это ее личное дело. У незамужней девушки родился ребенок — большое дело! Зачем же сразу обзывать ее гулящей? Даже до войны таких еще не называли гулящими.

— Это было уже после войны, — поправила меня тетя Ядя.

— Тем более. Да и вообще все выглядит благопристойно: грешная дева не задушила плод любви, вышла замуж официально, ее муж официально же признал ребенка своим. Ох, не все вы мне сказали...

Старшее поколение не торопилось с ответом. Прошло немало времени, долгие минуты тягостного молчания, пока Тереса не произнесла: